Греховная страсть - Хэссинджер Эми. Страница 25

Она не узнавала сама себя. Незнакомое до сей поры ощущение покоя охватило ее всю — ее мысли были светлыми и тихими, движения стали плавными, размеренными, а волнения, страхи исчезли. Она чувствовала странную легкость, ее мысли словно бы находились в просторной, освещенной солнцем комнате. Ее представления об окружающем тоже изменились: люди, которых она видела раньше сквозь линзы страха и осуждения, которые казались ей жестокими и грубыми, бесчувственными и нетерпимыми, теперь казались ей просто жаждущими любви Бога. Все они были просто детьми, ждущими успокоения. Демоны ушли; ругательства, срывавшиеся с ее губ, забылись сами собой. Ее перестали гнать и бить. Над ней теперь не смеялись и не издевались, у нее больше не болела голова, она перестала чувствовать себя беспомощной и покинутой. И самое главное, она забыла, что такое страх вообще. Страх исчез, а вместе с ним пропало и все то, что сопровождало его: злоба, ненависть, тревога, опасения, одержимость. Каким же темным и бессмысленным был ее мир прежде! Она не могла поверить, что могла жить в такой темноте и унижениях. Жизнь, открывшаяся перед ней теперь, была светлой и легкой, она была светом.

Наступило утро, легкий ветерок возвестил о наступлении рассвета в горах. Он позолотил тропинку, по которой она шла, собирая ветки кедра для костра. Бурые кролики и зеленые ящерицы разбегались перед ней, стараясь скрыться в тени под листьями. Ее лицо и руки, обращенные к костру, сильно нагрелись, ее пальцы переливались всеми цветами радуги от прилипших к ним чешуек от рыбы, которую она чистила. Краски рассвета перешли из желтых в розовые и оранжевые, и вот воссиял в полном свете день! Как он был прекрасен, сколько в нем было радости! Тьма существует только потому, что есть свет. Даже в ночи светят звезды и луна, которые несут надежду и свет, как слабое отражение радости наступающего дня.

Толпа тоже стала другой. Их глаза, доводившие ее до умопомрачения, теперь светились, как отражение света Великого Бога. Они оставались такими же увечными и страждущими, жаждущими помощи и исцеления. Но они больше не пугали ее, потому что теперь ее душа была спокойна. Ее сознание походило на горящий светильник. Этот мир в душе она сейчас хотела передать всем людям, которые толпились вокруг, кричали, роптали и плакали. Она хотела сказать, гладя по головам и щекам:

«Ш-ш-ш, тише, мы здесь всего лишь временно. Оглянитесь, посмотрите, какая кругом красота. Посмотрите, как все прекрасно. Будьте добры друг к другу. Познайте радость. Вы вскоре уйдете отсюда, покинете этот мир».

К их группе присоединились и другие женщины: Йохана, которая покинула двор Ирода, чтобы отправиться вместе с ними, Сусанна, и Шломит, и многие другие. Они стали искать встречи с ней, робко пытаясь прикоснуться к благости ее обретенного душевного покоя. Поскольку она была молода и не имела положения замужней женщины, она могла сопровождать Иешуа дольше всех, и это придавало ей особый статус и уважение, которые ее вполне устраивали. Все женщины работали вместе. Они покупали еду и все необходимое, готовили пищу, стирали одежду, сушили ее на камнях, подавали еду, питье, убирали и чистили. Но теперь они казались ей совершенно другими, изменились их жесты, сила голосов. Все стало иным для Мириам из Магдалы. Она была среди них как путеводная звезда.

Толпа, которая следовала за ними, все увеличивалась. Казалось, что Иешуа раздражают все эти люди и в то же время он приветствует их. Теперь он уже не мог прямо обратиться к каждому, если не вставал на возвышение, каменную стену или крышу или даже на борт лодки, чтобы его могли видеть и слышать все и чтобы устоять под натиском толпы. Мириам и другие женщины обслуживали людей, они разносили рыбу и хлеб, подносили воду к запекшимся губам больных, которые слушали Иешуа. Мириам тихонько напевала что-то, двигаясь сквозь толпу людей.

Когда они были в Найне, Шимон — известный ученый и очень богатый человек, который любил развлечения и удовольствия, — услышал о том, что за Иешуа следует толпа почитателей, и пригласил его пообедать за своим столом в числе немногих других приглашенных — известных и уважаемых в городе людей. Леви, который знал Шимона и не любил его, отговаривал Иешуа от этого обеда.

— Он хочет унизить тебя. Прости меня, равви, но он считает себя человеком более знатным и высокопоставленным по сравнению с тобой, и он хочет, чтобы и ты в этом убедился.

Но Иешуа не послушался. Он принимал все приглашения — и от трактирщиков, и от ученых мужей, и от прокаженных и палачей. И он хотел, чтобы Мириам пошла с ним тоже.

— Они прогонят меня прочь, — возразила она, — я ведь женщина, а не жена тебе.

— Я хочу, чтобы ты пошла со мной, — это все, что он сказал.

Она согласилась, но сильно нервничала. Она боялась, что они сами идут в какую-то ловушку, она встречалась с такими людьми, как Шимон, в Магдале — людьми, которых заботит только собственное положение.

Мириам обедала вместе с другими женщинами и детьми в отдельной комнате, где им были хорошо слышны голоса мужчин. Они склонили головы, когда Шимон благословил еду. Они слышали, как мужчины произнесли благословение вину, после чего слуги принесли остатки им. Они угощались хвостами овец, огурцами и оливками в медовом и сливочном соусе; чечевицей, сваренной вместе с луком-пореем и кинзой, хлебными лепешками с тмином и корицей. На десерт слуги принесли блюда с инжиром, финиками, гранатами, миндалем и кешью. Вино было приправлено специями. Дети быстро поели и выскочили из-за стола, чтобы поиграть. Женщины беседовали о своих семьях тихими голосами, чтобы не помешать разговорам, которые вели мужчины. Они стали спрашивать Мириам о ее семье, предполагая, что она — жена Иешуа.

— Где ваши дети? — спрашивали они. — Они не путешествуют вместе с вами?

Мириам едва слышала эти вопросы, она вслушивалась в то, что произносил голос Иешуа в соседней комнате.

— Мои дети? — переспросила она. — У меня нет детей.

Она знала, что правильнее будет прояснить положение и объявить, что она не замужем за Иешуа или кем-то другим, но она не могла заставить себя сделать это.

Женщина, задавшая этот вопрос, извинилась, затем отвернулась и больше к ней не обращалась, другие тоже не стали задавать ей вопросов. Это вполне устраивало Мириам, она с некоторым волнением продолжала прислушиваться к происходящему в соседней комнате.

Внезапно разговор мужчин прекратился. Женщины немедленно замолчали. Последовало томительное молчание. Наконец Шимон заговорил:

— Подлинный пророк должен угадать, кто мог задеть его подобным образом, — его голос был преисполнен презрения, — и не должен позволять этого.

Иешуа заговорил:

— Шимон.

— Да, равви, — с сарказмом произнес Шимон. Остальные мужчины рассмеялись.

— У меня есть вопрос для тебя.

— Задай его, — предложил Шимон.

— Был один кредитор, у которого было два должника. Один взял в долг пять сотен динариев, а другой — пятьдесят. Ни тот ни другой не могли вернуть их. Поэтому кредитор простил им их долги.

— Глупый кредитор, — сказал Шимон, и снова раздался смех.

— Вот мой вопрос. Какой из должников любит этого кредитора больше? — спросил Иешуа.

— Тот, который взял в долг больше, конечно. Ему не пришлось отдавать большую сумму денег.

— Взгляни на эту женщину, — сказал Иешуа. Женщины в соседней комнате обменялись удивленными взглядами. О ком это он говорит? Все женщины были здесь. Мириам встала и, обогнув стол, направилась к двери. Отсюда она могла видеть мужчин.

Они пиршествовали на манер римлян: возлежа перед низким столом на некотором возвышении. Молодая женщина, голова которой была непокрыта — волосы, украшенные серебряными нитями, ниспадали на обнаженные плечи, — босая стояла на коленях перед Иешуа. Она держала его ногу руками и целовала ее вновь и вновь, так, как будто бы отпивала что-то глотками из бокала. Кровь прилила к лицу и шее Мириам.

— Вышвырните ее отсюда. Она смущает наших гостей и оскверняет нашу трапезу, — сказал Шимон.