Нарисованные шрамы (ЛП) - Олтедж Нева. Страница 18

Последние две недели мы виделись редко — обычно только по утрам, перед тем как он спускался в свой офис, чтобы заняться делами мафиозных криминальных авторитетов, и по вечерам, когда он возвращался к ужину. Я обязательно заглядываю в его кабинет по крайней мере дважды в день, всегда в самое неудобное время. Часто вместе с ним там находился кто-то еще. По дороге туда и обратно я брожу по дому, и занимаюсь идиотскими вещами, переставляю комнатные растения и картины. В остальном, большую часть времени я провожу в апартаментах, что оставляет мне много времени для рисования.

Вчера Максим зашел ко мне, чтобы провести краткий курс для новичков по установке жучков. Я ожидала, что это будет связано с проводами, с отверткой, откручиванием вентиляционных отверстий и размещением внутри маленьких микрофонов. Вместо этого он дал мне несколько черных пластиковых штуковин, похожих на зарядные устройства для телефонов, только без проводов. Все, что мне нужно было сделать, это пробраться в комнату и воткнуть их в розетку, которая не на виду. Страшно. Как только он ушел, я дважды обошла весь номер, проверяя каждую розетку.

Сегодня я все еще борюсь с постоянным желанием заглянуть в каждую розетку, мимо которой прохожу.

Опустив щетку, я делаю несколько шагов назад и смотрю на своего большого мальчика с огромной ухмылкой на лице. Да, прекрасно. Осторожно я поворачиваю картину так, чтобы она была обращена к стене, а не к двери, на случай если Роман войдет. Он никогда не заходит в мою комнату, но лишняя осторожность не помешает. Я не хочу, чтобы он увидел большого парня перед выставкой, поэтому и решила работать над картиной в своей комнате, а не возле огромной книжной полки, где я работаю над другими своими работами.

Я сверяюсь с часами на тумбочке, затем смотрю на свое отражение в зеркале. Я покрыта черно-красной краской до локтей, и несколькими серо-красными пятен по всей рубашке. А также на лице. Моя посылка скоро будет здесь, мне, наверное, стоит переодеться и вымыть лицо и руки, прежде чем спускаться вниз и дождаться

Я разговариваю по телефону с Михаилом, который дает мне отчет по последней поставке, когда раздается стук в дверь и в кабинет входит Дмитрий.

— Я вам перезвоню, — говорю я Михаилу и прерываю разговор.

— Прибыло кое-что для Нины Петровой, — говорит Дмитрий и пристально смотрит на меня.

— И что? Скажи кому-нибудь из людей, чтобы отнесли их в восточное крыло.

— Что нам делать с лампами?

— Какими лампами? — спрашиваю я, а потом вспоминаю.

Черт. Я ставлю локти на стол и прижимаю ладони к глазам.

— Большие? Золотистые с черным?

— Да.

— Сколько?

— Четырнадцать, — отвечает он.

— Четырнадцать ламп. . . — Я вздохнул. — Отнеси их пока в библиотеку.

— Хорошо. А животное? — спрашивает он, и я поднимаю голову.

— Какое... животное?

— Маленькое. Черное. Оно в переноске, поэтому я не уверен, что это такое. Похоже на собаку, но звучит странно.

Я беру телефон и звоню Нине.

— Ты серьезно заказала животное по интернету?

— Что прости?

— Дмитрий говорит, что доставили собаку с твоими декоративными вещами.

— Ой, это Брандо. Я сейчас спущусь.

Я смотрю на телефон в своей руке.

Брандо.

Я собираюсь убить ее.

* * *

У входной двери я останавливаюсь на своей инвалидной коляске наверху лестницы и рассматриваю кучу коробок разных размеров, занимающих половину подъездной дорожки. Сбоку в ряд выстроились четырнадцать прозрачных прямоугольных коробок, каждая из которых обвязана широкой золотой лентой. В каждой из них стоит одна и та же лампа - самая уродливая вещь, которую я когда-либо видел.

Нина выбегает из дома, спускается по ступенькам и останавливается у собачьей переноски, поставленной на одну из коробок. Она открывает переноску, достает тощего пса размером с маленькую кошку и начинает ворковать с ним.

— Что это? — спрашивает Дмитрий.

— Чихуахуа.

Мы смотрим, как Нина роется в нескольких коробках, держа собаку в левой руке. Она достает из одной из коробок поводок, пристегивает его к ошейнику и сажает собаку. Она начинает бегать вокруг ее ног, издавая странный лай, похожий на хомячий.

— Сообщи Варя о собаке. Она будет очень... рада. Пошлите кого-нибудь купить собачий корм, — говорю я и поворачиваюсь, чтобы вернуться в свой кабинет.

Я целый час гуляю с Брандо по дому и саду, чтобы он смог привыкнуть. Он немного нервничает из-за новых людей, но в конце концов устраивается на своей кровати в углу моей комнаты и засыпает.

Проходя мимо кухни, я беру яблоко из миски и направляюсь к своему рабочему месту у библиотеки. Еще осталось несколько часов естественного света, и я планирую использовать их для работы над оставшимися пятью работами для моей выставки. Наверное, мне стоит позвонить своему менеджеру и сказать, чтобы он прислал курьера за готовыми картинами. Марк любит, чтобы их было как можно больше за несколько дней до мероприятия, чтобы он мог организовать фотографа и печать каталога.

Я достаю телефон из заднего кармана джинсов и звоню Марку, пока переставляю готовые работы вдоль большого окна.

Когда он отвечает, я щебечу в трубку:

— Привет, любимый.

— Я знаю этот тон, — простонал он. — Ты опять отстаешь от графика.

— Конечно, нет. Я бы никогда так с тобой не поступила.

— Черт возьми, Нина. Насколько ты отстаешь?

— На несколько дней. Но большой парень готов. У меня осталось пять. Можешь послать кого-нибудь за остальными? Я пришлю тебе адрес.

— Ты переехала?

— Да. Долгая история.

— Ты успеешь закончить вовремя?

— Я буду стараться изо всех сил, детка.

Раздается ворчание и вздох.

— Пришли мне фото большого парня.

— Я не пришлю тебе фото, тебе придется подождать и посмотреть самому, Марк. Пока. — Я кладу телефон обратно в карман и тянусь к одному из пустых холстов.

— Кто, блядь, такой Марк?

Я вскакиваю и поворачиваюсь, чтобы увидеть Романа.

— Почему ты называешь его деткой? — требует он. — И что за фото ты хочешь ему послать?

Я подмигиваю ему и откусываю яблоко.

— Моему сутенеру. Все мы, девочки, зовем его «детка». А я посылаю фото своих сисек.

Он сужает на меня глаза, но ничего не говорит.

— О, ради Бога, Роман. Марк — мой менеджер и владелец галереи, где у меня будет выставка. Он хотел фотографии картин.

— Почему ты называешь его деткой?

— Все называют его деткой. Включая его мужа.

Поза Романа заметно расслабляется, а глаза теряют свой убийственный блеск. Он ревнует?

— Могу я посмотреть картины? — спрашивает он.

Итак, похоже, мы будем просто игнорировать его странное поведение. Мне это подходит, потому что я не хочу зацикливаться на том, что мне нравится мысль о том, что он ревнует.

— Да, — отвечаю я. — Только не трогай, некоторые еще не высохли.

Роман подходит к холстам и рассматривает каждый из них в течение нескольких мгновений, пока не останавливается перед самым новым.

— Это... Игорь? — Он указывает кончиком костыля на картину.

— Да.

— Почему у него громкоговоритель вместо головы? И это... дохлая курица у него под мышкой?

— Ты очень проницателен, пахан.

Он смотрит на меня через плечо и ухмыляется.

— А где моя картина? Ты обещала мне свой автопортрет.

— Голой. Я помню. Придется подождать; мне нужно закончить оставшиеся выставочные работы. Или я могу сделать свой автопортрет одной из них, уверена, критикам понравится. — Я пожимаю плечами. — Возможно, нам придется добавить пометку «восемнадцать плюс» на...

— Нет.

— Тогда тебе придется подождать.