На острове Колибрия - Кофмен Реджинальд. Страница 22

Они не переубедили друг друга. У дверей миссии Билли пропустил Доббинса вперед, а сам остался сказать шоферу, чтобы он подождал, пока будут уложены чемоданы. Потом с легкой печалью на душе он повернулся, чтобы последовать в дом за своим бывшим начальником.

Он уже положил руку на ручку двери, когда из-за угла показалась женщина. Она быстро подошла к нему, и он увидел, что она в длинном плаще и под вуалью, – несмотря на теплый день и довольно ранний час. Женщина поднялась по ступеням миссии.

– Я пряталась все время со вчерашней ночи, – дрожащим голосом сказала она. – Но теперь меня нашли, выследили, где я нахожусь. Я прошу защиты американской миссии!

– Скажите же мне, ради Бога, кто вы? – спросил изумленный Билли; он узнал эту женщину прежде, чем ее дрожащие пальцы приподняли вуаль над ее лицом. – Вы – «валькирия».

Они стояли друг против друга, и лицо белокурой красавицы было искажено ужасом.

– Я жена короля! – сказала она.

Глава XVI. Чья жена?

Доббинс все еще был в прихожей. Он был один, так как послал швейцара сделать приготовления для отъезда бывшего атташе. Когда он увидел своего молодого друга, который вел к нему всхлипывавшую женщину, это не способствовало успокоению его взволнованных чувств. Тем более, что этот молодой друг обладал страстью к приключениям и все это происходило в доме, за солидный тон которого Доббинс отвечал перед своим правительством. Одним словом, его изумление было простительно. Когда Копперсвейт ввел беглянку в прихожую, его крестный мог только прошептать:

– Что еще?

– Тише! – сказал Билли. – Так нужно. Доббинс вновь обрел голос:

– Я не хочу говорить тихо! Не прошло двух минут с тех пор, как я оставил тебя одного у подъезда, а теперь…

– Тише! – повторил Копперсвейт. – Разве вы не видите, что со мной дама?

Вид старшего американца выражал сомнение в правильности избранного Копперсвейтом обозначения. Тем не менее по натуре он был галантен:

– Сударыня, я прошу вас извинить меня, но ваше неожиданное появление и… и… общество, в котором вы находитесь…

– Не будем разговаривать здесь, – предложил Билли. – Перейдем в комнату. У нас слишком важное дело.

Он не дал больше ничего сказать, пока не провел обоих в кабинет и не закрыл за ними дверь. Доббинс бормотал что-то невнятное, «валькирия» вся дрожала мелкой дрожью, зато Копперсвейт явно торжествовал: ему удалось овладеть чем-то таким, что при надлежащем обращении могло больше способствовать осуществлению его надежд, больше чем деньги для подкупа стражи или для приобретения пароходов.

– Они не кусаются, – заверил он посетительницу, которая в недоумении смотрела на раскиданные по полу, наполовину распакованные иллюстрации к теории носов. – Затем он обратился к Доббинсу: – Я не силен в этикете, и вы оба должны простить мне, если я познакомлю вас не по всем правилам этого искусства. Мистер Доббинс, позвольте мне представить вас миссис Миклош.

Доббинс перевел взгляд с всхлипывающей женщины на улыбающегося юнца.

– Прошу извинения, – снова сказал он.

– Я – Эльга Хольберг, – объявила незваная гостья. – Это мое девичье имя.

– И эта дама сказала мне, – дополнил Билли, – что теперь она жена короля Колибрии Павла III.

– Господи помилуй! – ахнул Доббинс.

– Пакет, который я вручила вам, – продолжала незнакомка, обращаясь к Копперсвейту, – содержит доказательство этого.

Нервы Доббинса обычно реагировали только на мелкие житейские неприятности. Серьезные затруднения он обычно встречал довольно спокойно и не терял головы. «Эта женщина несомненно сумасшедшая, такая же сумасшедшая, как Билли», – решил он. Однако он не желал никаких сцен. Доббинс уже овладел собой и покручивал концы своих усов.

– Не угодно ли вам присесть? – предложил он, думая в то же время, за кем собственно ему следовало послать: за полицией или за врачом. Теперь он узнал свою посетительницу; он заметил ее на том злополучном спектакле, на который с самого начала не хотел идти и с которого, по-видимому, вели начало все теперешние треволнения. Да, она, безусловно, сумасшедшая, но нельзя отрицать того, что она миловидна и воспитана.

– А теперь, – продолжал Доббинс, когда дама и его крестник сели на стулья против него, – не расскажете ли вы мне, сударыня, вашу историю?

– Но она вся в моем пакете! – ответила посетительница. – Пакет содержит нотариальную копию моего брачного договора. – Она быстро протянула руку и схватила Билли за рукав. – Вы не потеряли его? – воскликнула она.

Билли достал пакет и положил его к себе на колено.

– О нет, он здесь!

– Ах! – облегченно вздохнула дама. – Ну, вот видите! – добавила она с видом человека, подписывающего слова «что и требовалось доказать» под выводом геометрической теоремы.

– Я говорил тебе, чтобы ты, гм… доверил хранение пакета мне, – напомнил Копперсвейту Доббинс тоном, явно приписывавшим неприятное появление дамы непослушанию Билли.

Билли не обратил на это внимания. Он поспешил объяснить «валькирии» положение дела:

– Вся беда в том, что ни я, ни мистер Доббинс не знаем вашего языка.

Урожденная Эльга Хольберг выразила на своем лице возмущение таким невежеством. Но она постаралась овладеть собой, чтобы скорее разъяснить свою тайну:

– Я норвежка. Я живу на острове Борге, где родилась и где живут мои родители. Когда его отец, герцог Водена, был в изгнании, Павел приехал на наш остров. Он совершал поездку на яхте для осмотра наших фиордов. Он называл себя графом Иваници, и больше ни я, ни мои родители о нем ничего не знали. На Борге я и вышла замуж за короля.

– Вот видите, дядя Фред, – сказал Билли, – это очень просто.

Доббинс метнул на него свирепый взгляд.

– Сударыня, король Колибрии холост.

– Но тогда он еще не был королем! Это произошло тогда, когда его отец, герцог Водена, был в изгнании. Павел приехал на наш остров. Как я вам сказала, он катался на яхте, желая видеть наши фиорды. Я не знала, что он нечто большее, чем просто граф Иваници. И мы поженились. Да, мы – муж и жена, как доказывает эта бумага.

Доббинс взглянул на Билли, Билли на Доббинса. Одновременно оба кивнули головой. Доббинс, после своего назначения наскоро ознакомившийся с историей Колибрии, знал, что «граф Иваници» действительно был один из титулов, которыми пользовался нынешний государь страны во время своего изгнания. Копперсвейт обо всем этом не имел понятия, но он верил этой женщине по той простой причине, что хотел верить. Но оба они сходились на том, что эта женщина, – была ли она сумасшедшей или нет, – сама искренне верила в этот брак.

– Интересно! – сказал Доббинс. – Продолжайте, сударыня.

Она возобновила свой рассказ, и вся ее манера держать себя придавала убедительность ее словам. Она говорила теперь запинаясь, ее щеки покраснели, фразы были отрывисты и тем не менее звучали искренне. Ее супругу быстро надоел его юношеский каприз. Он уехал и больше не возвращался.

– Но я люблю его. Каждое утро и каждый вечер я выходила на высокий холм над гаванью и смотрела, не возвращается ли его яхта, как он это обещал. И хотя ее все не было, я с каждым годом любила его все крепче.

Она закрыла лицо руками. Американцы почувствовали себя сыщиками, заглядывающими через замочную скважину в чужую комнату.

– Я люблю не его деньги и не его власть. Их мне не надо. Я люблю его самого, Павла!

Лишь недавно случайная фотография в газете проникла в норвежский городок и открыла ей глаза на то, кто такой ее муж. Несмотря на свои нежные чувства, Эльга Хольберг была женщина решительная. Не спрашивая ни у кого совета, она оформила себе паспорт и отправилась в Колибрию, куда прибыла в один день с Доббинсом и Билли.

До сих пор все было просто. Но во Влофе она не знала с чего начать. Увидев объявление о парадном представлении «Тоски», она пошла в театр. Она сразу узнала короля и тотчас послала ему в ложу записку. Она видела, как он прочел ее и усмехнулся; видела, как прочел ее барон и улыбнулся. Самая решительная женщина способна ревностью испортить свои планы. Эта белокурая красавица не представляла собой исключения. Ее гордость была уязвлена, а когда она перехватила взгляд, брошенный его величеством через зал в ложу принцессы Ариадны, она вспыхнула как порох. Незнакомка умела говорить по-французски, то есть на языке, которым владело также большинство образованного населения Влофа. Она уже была в курсе городских сплетен и знала о замыслах Тонжерова, а днем ей показали его самого. Когда в этот вечер она убедилась, или думала, что убедилась, как мало она может ожидать от короля или премьера, она чиркнула записку Тонжерову, но лишь намекнула ему на истину и тем сделала первый шаг для подготовки своей мести. Она сообразила, что республиканский лидер охотно использует скандал в семье короля против консервативной фракции. Расстроить проектировавшийся брак между двумя ветвями королевского дома значило бы сразу поднять надежды республиканцев.