Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая (СИ) - Алексей Янов. Страница 31

К слову говоря, своей энергией, пох...измом и даже каким-то нездоровым фанатизмом, отставной поручик не переставал меня радовать на своем полицейском посту, прекрасно выполняя всю "грязную работу", наводя революционный порядок и в столице, и на подконтрольных ей территориях. Для сложившихся у нас реалий - то, что доктор прописал!

Поэтому, дамы, видать, где-то втихаря просто и незатейливо нарезались. Одна слегка покачивающаяся и безмерно счастливая дама, с оголенными плечами, которые окантовывала шубка, бросая в мою сторону томные, полные кокетства взгляды, пыталась раскрытым ртом ловить редко пролетающие снежинки. Может быть, я был бы даже и не против поближе с ней пообщаться, но вся проблема заключалась в том, что здешний уровень медицины, прежде всего в лечении венерических заболеваний, заставлял меня держаться в общении с противоположным полом поистине драконовских, пуританских правил и моральных терзаний … то есть, хотел сказать, ограничений.

Что касается их "главаря" Нарышкиной, то в ее покровительстве я более нуждался, лицемерить в общении с ней тоже нужда отпала. А потому, долго слушать их квохтанье не собирался, отговорившись уже ставшими стандартными в таких случаях фразами, вмиг разрешающими многие проблемы и спорные, дискуссионные моменты, суть которых сводилось к тому, что окончательно тот или иной вопрос будет разрешен созывом Учредительного собрания и никак иначе!

- Гражданка Мария Антоновна, урождённая княжна Святополк-Четвертинская, надеюсь, вы не ставите себя выше демократического правосудия и российского народа!? Если ставите, то советую вам проследовать на свою ныне независимую историческую родину, в Польшу! Судьбу императорской фамилии и других задержанных определит российский народ, как только Петербургская республика возьмет всю власть в стране в свои руки! Упрашивать меня или разжалобить даже не пытайтесь. Романовы, вместе с некоторыми прочими деятелями ненавистного народом монархического режима, содержатся в крепости вполне неплохо, но если желаете, можете дополнительно, действуя через коменданта крепости, приносить им передачи - продукты питания и одежду, – а про себя подумал, что лишние вещи и продовольствие не пропадут, применение мы им всегда найдем!

Что делать с императорской семьей для себя я еще не решил, хотя, склонялся к мысли, при переселении из Петропавловской крепости организовать от имени Юстаса бандитское нападение с летальными исходами. Ну, или, как вариант, переселить выживших Романовых в какой-нибудь далекий закрытый монастырь. Самое главное, выпускать их живыми из России я не собирался, дабы не сделать из них живое знаменье для всех монархистов и прочих иностранных врагов моей Родины.

Отфутболив гражданок, сразу загрузился в карету, ещё две точно такие же кареты-близнецы заняли мои сопровождающие.

Не медля более ни секунды, тронулись в путь.

За окном, наконец, в кое-то веки, начала радовать погода.

Ко второй половине дня ветер разогнал тяжелые утренние тучи, извергающие из себя мокрый снег. Выглянуло солнце, стало заметно светлей, но и в то же время на улице слегка усилился мороз. Из окна кареты бездумно залюбовался работой местных дворников, шустро орудующих деревянными лопатами и скребками. Они счищали с набережной выпавший ночью снег, посыпая гранитные плиты песком.

Казалось бы, обычная картина, Петербург залечивал революционные раны, постепенно возвращаясь к своей обычной жизни, и зима 26-го года в столице в целом ничем не отличается от прошлогодней. Но это было не так! Неуловимо в городе изменилась сама атмосфера, прежние "хозяева жизни" не только в численном отношении изрядно поредели, но даже среди тех, кто выжил, остался в столице и сумел встроиться в новую жизнь - у всех у них в корне поменялось если и не мировоззрение, то повадки как минимум. Бывшие "баре" старались вести себя незаметно, не выделяться из толпы, всю надменность и родовую спесь с питерских аристократов смыло без следа. Зато простые горожане расправили понурые спины, почувствовали себя людьми, равными среди равных, а не презираемыми дрянными третьесортными отбросами высшего общества.

Наши кареты продолжали нестись по накатанной набережной, и тут я заметил одну примечательную картину, еще месяц назад просто невозможную! Богатый экипаж какого-то бывшего знатного русского нобиля безропотно стоял, вот нонсенс (!!!) - и покорно пропускал грузовые подводы! И после просмотра этого эпизода ставшего в последний месяц явлением заурядным, до меня дошло, я, наконец, понял какой именно город, мне напоминал постреволюционный Санкт-Петербург. И, причём, походил он не своей архитектурой, а именно своим духом, и не город, если быть точным, а города. Мне сразу вспомнились занесённые снегом заокеанские Бостон, Нью-Йорк и другие агломерации Новой Англии, наполненные непередаваемым ощущением свободы! Тогда я, житель 21 века, не придал этому значения. И долгое время спустя не мог понять, что же меня так угнетало в крепостническом Петербурге, чего же мне так не хватало в Александровской России? И вот теперь дошло! Лозунги французской революции - "свобода, равенство и братство" здесь и сейчас это вовсе не абстрактные философские категории, а вполне живые, одухотворенные понятия и общественные принципы, ощущаемые всем моим существом не только на каком-то моральном, но прежде всего на физическом уровне.

Вот, ради чего всё затевалось, вот, зачем делалась революция, проливалась кровь и ещё прольётся и будет, фонтанируя, хлестать до тех пор, пока свободная, словно птица Петербургская республика не взмоет ввысь и не расправит свои крылья над всей бесправной и порабощенной Россией!

По приезду в Петропавловскую крепость поздоровался с вышедшим меня встречать комендантом крепости - бывшим лейб-гренадером, подпоручиком Корсаковым. Сразу поинтересовался, приехали ли нужные мне люди, получив утвердительный ответ, проинформировав Корсакова о том, что после моей встречи с Аракчеевым мы с ним отдельно поговорим относительно содержащихся здесь "граждан Романовых". Корсаков лично провел меня по длинному коридору освещенному фонарями, да узкими, в ладонь шириной, подпотолочными бойницами, прямо до допросной комнаты, которую любезно и предоставил в полное мое распоряжение.

Здесь меня уже поджидали бывший Новгородский губернатор, ныне сенатор (хотя, наверное, тоже бывший сенатор, ведь Сенат распущен) Сумароков Павел Иванович и полковник Тизенгаузен Богдан Карлович – участник наполеоновских войн, масон, при Аракчееве – член Экономического комитета Военных поселений. Коротко переговорили. Сумароков был не против вновь стать губернатором, ну, а бывшего барона никто от текущий службы пока не освобождал. Затем выпроводил обоих из допросной, попросил подождать их повторного вызова сюда в кабинете у Корсакова. Мне вначале хотелось лично пообщаться с «главным злодеем» Александровской России.

В начале второго часа дня, из арестантской, под конвоем, доставили Аракчеева. Пришла пора с ним серьёзно поговорить!

Аракчеева привел седой полицейский прапорщик возрастом за полтинник, судя по выправке и ухваткам - бывший гвардейский унтер.

Вообще, все гвардейцы и армейцы старше пятидесяти лет, массово переводились в полицию, нацгвардию и другие силовые структуры. Положенная 25-ти летняя выслуга у всех у них как правило была, продолжали служить они при царском режиме лишь исключительно в силу безвыходной жизненной ситуации или по дурости своего прежнего начальства и первое обстоятельство, зачастую, вытекало из второго. Теперь же, для всех ветеранов появилась альтернатива в виде непыльной, посильной и хорошо оплачиваемой службы в силовых ведомствах.

Другой категорией гвардейцев, отслужившей необходимые по новому закону 10 лет, по-прежнему вменялось в обязанность, в связи с "военным положением в Петербургской республике" оставаться в действующих гвардейских частях, с тем, чтобы "оттрубить" еще один год - до 1 января 1827 года - к такому положению дел гвардейские солдаты относились с пониманием. После чего этой категории гвардейцев предоставлялось право либо остаться служить в Гвардии на контрактной основе, либо перейти в другие госструктуры, либо же выйти на заслуженный отдых с наделением, по выбору, земельным участком или жильем в городе - как правило это были комнаты в конфискованных особняках "злостных роялистов", постепенно превращающихся в такие своеобразные коммунальные дома.