Ящик водки. Том 2 - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 11

Как видите, некоторым тогда стало очень страшно. Сразу, как мы любим, мысли про худший сценарий, депрессия, так называемые интеллигенты сухари уже сушат… И счастье: ну, слава богу, все провалилось, вот уж теперь-то все будет плохо, как мы и предупреждали!

Да что «Огонек»! «Правда», и та встревожилась: в ней появилась анонимная (говорят, Яковлев А.Н. сочинил) статья, в которой письмо Андреевой было объявлено «манифестом антиперестроечных сил». И далее в «Правде» же: Противники перестройки не только ждут того момента, когда она захлебнется… Сейчас они смелеют, поднимают головы». Письмо Андреевой — это «развернутая программа открытых и скрытых противников перестройки, призывы к мобилизации консервативных сил».

Какие кипели страсти! Как могли взволновать широкую публику такие сугубо теоретические и, в сущности, мелкие вопросы!

Комментарии

Нина Андреева как зеркало русской схоластики

Вот поговорили сейчас про Нину Андрееву, и чем-то родным повеяло. Вспомнил я институт, кафедру научного коммунизма… Или истории КПСС? Сейчас уже не помню. Они, эти кафедры, все на одно лицо… Был там у нас такой доцент — Тузов. Старый уже человек, инвалид, ногу потерял на Курской дуге. В принципе мы его уважали. Он был достаточно строгий, но без педантства. Коммунист — ярый. Абсолютный ортодокс. В начале восьмидесятых, когда я учился в институте, это уже смотрелось анахронизмом. Тогда в моду входила легкая фронда, и поэтому этот осколок сталинизма смотрелся довольно убого. Но он был абсолютно безобидный, неагрессивный. В споры не вступал, только смотрел как-то жестко… и все. Неглупый человек, понимал, наверное, что его время уже кончается. Поговаривали, что он то ли до, то ли после войны был в НКВД, расстреливал. Но твердых фактов нет, а по нему не было видно, что он палач. Только вот этот взгляд…

Когда перестройка распоясалась окончательно (не в 88-м ли?), мне рассказали, что он повесился. Вот так. Был человек — и нет человека. Кровь проливал. Верил без памяти. Пожилой, заслуженный, вся грудь в орденах…

Он, наверное, смог то, что людям редко удается: в один миг схватить всю чудовищность случившегося с его страной, с его народом, с его поколением… Сколько людей погублено, сколько жизней не родилось, сколько талантов… Все ради светлого будущего — коммунизма. Миллиарды триллионов мегаватт человеческой энергии, труда, надежд… И все зря…

Поэтому и смотрел жестко… и не спорил. Понимал, что бесполезно. Что мы не поймем всей фатальности выбора, который делаем. Всю его бесповоротность. Что от этого выбора одним махом становятся бесполезными все жертвы, о масштабе которых мы даже не подозреваем… Легкомыслие молодости… Как там у Маркса-то: «…человечество смеясь расстается со своим прошлым…»

Те, ради которых мы брали грех на душу, ради которых столько крови и пота пролито, те, которых мы воспитывали, на которых надеялись, что они продолжат наш титанический труд, те — не хотят строить коммунизм. Не хотят, и все… Значит, коммунизма не будет. Теперь уже никогда.

Все. Конец. А смерти нет. Ну где она, костлявая, хоть бы прибрала меня, старика… Так нету. Ну что ж, запрет самоубийства — религиозный предрассудок. Настоящий коммунист выше этого. И в петлю… Такие дела.

А которые из ортодоксов послабее, те спорили. Особенно комсомольские активисты. Заливались соловьем. Тренировали друг дружку. Если вас спрашивают то-то, отвечать надо так-то. Помните, у Высоцкого: «Но инструктор — парень дока, деловой, попробуй срежь, и опять пошла морока про коварный зарубеж…» Причем споры быстро переходили в соревнование эрудиции, схоластику, в дефиниции. С этими энергичными софистами было очень трудно. Они давили на патриотизм, заветы отцов и прочие болячки, дорогие каждому нормальному человеку. И по-ихнему неизбежно выходило, что-де коммунисты реализуют вековую мечту русского народа, а демократия при социализме еще лучше расцветет, чем где-либо. Все у них по полочкам, все приготовлено. Репрессии — отдельные недостатки, которые не отменяют достижений… оголтелый милитаризм — борьба за мир, ракетно-ядерный щит, ратный подвиг… Уничтожение крестьянства — коллективизация, индустриализация… Херня, одним словом. Но спорить было трудно.

Я тут вот что нашел. Очень интересный документ. Немецкий историк Ганс-Адольф Якобсен в своей книге «1939 — 1945. Вторая мировая война. Хроника и документы» на страницах 248 — 251 приводит так называемые «12 заповедей для немецких административных чиновников в оккупированных восточных областях». Эти «заповеди», написанные в рейхсканцелярии, выдавались всем чиновникам оккупационной администрации. Там очень интересно звучит восьмая заповедь: «Не говорите, а делайте. Русского вы никогда не переговорите и речами не убедите. Говорить он умеет лучше вас, поскольку прирожденный диалектик и унаследовал склонность к философствованию. В разговорах и дискуссиях он всегда одерживает верх…» Очень похоже. Как будто это про наших схоластов с различных идеологических кафедр советских вузов.

Вот и Нина Андреева такая же. Она ведь преподавала что-то идеологическое в каком-то ленинградском институте. Схоластика. Типа: «Если меня спрашивают про репрессии, то я отвечаю — отдельные недостатки и, сразу, — про покорение космоса».

«Слово „Схоластика“ происходит от лат. Schola — школа… Этим именем обычно обозначается философия, преподававшаяся в школах средних веков… Сущность схоластики… во-первых, в том, что главная задача научного исследования полагается в изыскании твердо установленного и к различным проблемам одинаково применимого схематизма понятий; во-вторых, в том, что придается чрезмерное значение некоторым общим понятиям, а за ними и обозначающим эти понятия словам, вследствие чего… пустая игра понятиями и словами заступает место действительных фактов, от которых эти понятия отвлечены…» — Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. 63, стр. 177, ст. «Схоластика».

Откровенно говоря, это определение абсолютно точно подходит для позднего марксизма-ленинизма, которому нас всех учили в советских институтах. И вот эта доцентка-брюнетка, щекастенькая такая (видать, в молодости была ничего), звонко, как на комсомольском собрании, запела до боли родную песню: «… с одной стороны — нельзя не признать, с другой стороны — нельзя не отметить…» И так это было знакомо, так неопасно, что я не испугался. Нестрашно.

И еще. Она спорила, а не молчала. И смотрела на меня с экрана телевизора горящим пионерским глазом, а не жестко, как Тузов. И желваки у нее не ходили. Сразу стало понятно — болтовня. В ней не было боли. В тузовском молчании боль была.

Я понял, в чем дело. Он, Тузов, был солдат-победитель, а победителем не выглядел. В нем был дух античной трагедии. Спокойное мужество проигравшего. Это его стариковское молчание, а не ворчание и есть стойкость. В принципе они с Сахаровым были ровесниками. Сейчас таких не выпускают. Сняты с производства.

Вот если бы все коммунисты были, как доцент Тузов, то я бы с ними согласился коммунизм строить.

Кох: — Нет, не помню я, чтоб сильно задумывался про эту Андрееву. Другое дело, когда приняли закон о кооперации! Твою мать, мы сидим в каком-то закрытом НИИ, никак не вырваться из него, а наши товарищи на воле вон кооперативы строят и х… забили на работу. А ведь я мог бы преподавать где-нибудь и в то же время кооперативчик держать. Но нет — сиди за закрытыми дверями с девяти до шести, никуда не выйти, пропуск такой с дырочками.

— А сейчас у тебя больше рабочий день?

— Сейчас больше, конечно… Тогда, чтоб создать кооператив, надо было его сначала зарегистрировать. А это только в рабочее время. В течение которого я сижу на месте и никуда не двигаюсь. Точка. И еще надо пробашлять всех этих девочек в райисполкоме, которые регистрацией занимаются.

— Нанял бы еврея толкового.

— Но тогда эти евреи еще не появились! Закон-то только вышел! А самому, работая в закрытом НИИ, совершенно невозможно было создать кооператив. А в ящик я не от хорошей жизни пошел, а потому, что меня в Питере на работу никто не брал — не было ленинградской прописки, только областная. А я мечтал уйти на настоящую работу — на преподавательскую. Работа в закрытом ящике меня так ломала! Эти ежемесячные накачки первого отдела: «Если вы пообщались с иностранцем, обязаны прийти и рассказать»… Секретные комнаты, чемоданчики с документами — полная херня.