Ящик водки. Том 2 - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 19

— И люди стали нажимать за себя и за того парня. Никак не удается честно торговать в России! Все какая-то херня получается. То единогласно, то один за пятерых голосует… Не обманешь — не продашь.

— А выборы на съезд были, помнишь, — по куриям? И не поровну, а от каждой — свое количество голосов! От компартии, от комсомола, от Академии наук, от общества пчеловодов… Уже все забыли.

— Да, да! И там еще кто-то вылез: «А давайте шестую статью отменим!» Ему сказали — ты что, охренел?

— А ее разве не в 89-м отменили?

— Да не, позже… А Ельцин тогда разворачивался. Он перед партией извинился и уже в Госстрое был.

— Еще партконференция была, девятнадцатая. В 88-м. «Я прошу политической реабилитации» — Ельцин так сказал.

— В 89-м он от Госстроя выдвигается. И все его жалели — вот, один был там наверху приличный человек, и того загнали за Можай.

— И Собчак на меня тогда фантастическое впечатление произвел!

— Ты с ним тогда и познакомился?

— Нет, позже — в 91-м.

— Вот все говорят — Собчак, Собчак. А что, собственно, Собчак? Благообразный, модный, это я понимаю. Но в чем его заслуга и новизна?

— Говорил он охуительно!

— Да, голос у него чудный был.

— И пиджак белый клетчатый. Он специально себе такой пиджак завел, чтоб запомниться.

— Это он тебе признался?

— Нет, я так думаю.

— А, это Нарусова ему подсказала.

— Наверно.

— Она — пример беззаветной любви к мужу. И понимания. Помнишь, когда он скрывался в Париже, она сказала: «Ну, что же вы делаете? Человек немолодой, слабое здоровье, так он его вообще подорвет, ходя там на чужбине по бардакам». Такое понимание — ну пусть развлекается, лишь бы на пользу!

— Да, лишь бы не курил.

— Значит, пиджак, тембр. А политических идей он нам не оставил никаких принципиально новых.

— Ну, обычные демократические идеи добротные. Говорили они все примерно одно и то же, но Собчак был выше всех. Он все как-то так с вывертом давал. Артистизм в нем был.

— То есть ты в нем ценил художественное слово. И потом, у него ж юридическое образование. Он силен был в этой риторике.

Когда я вспоминаю Анатолия Александровича Собчака, то не могу отделаться от ощущения, что я имел дело с тремя разными людьми. В разные периоды он настолько отличался от себя предыдущего, что требовалось усилие заставить себя не забыть, что ты имеешь дело с одним и тем же человеком.

Первый Собчак

Впервые я услышал о Собчаке от кого-то из своих институтских друзей. Потом увидел сам. По телевизору. Как раз шли выборы делегатов на съезд народных депутатов СССР, и все были охвачены предвыборными переживаниями. И то сказать — первые относительно свободные выборы в нашей жизни. Все как у взрослых. На питерском телевидении были предвыборные дебаты. Собчак шел по Василеостровскому избирательному округу. Впечатление он производил оглушительное. В моем представлении вот так и должен был выглядеть настоящий политик. Прекрасный оратор. Красивый, импозантный мужчина. Смел. Умен. Образован. Настоящий аристократ духа. Не то что эти кремлевские плебеи. А уж демократ… Не выговоришь.

Любили мы его — без памяти. Лучше не было. Там была троица питерских демократов, за которых пол-Питера было готово в огонь и в воду — Собчак, Щелканов и Болдырев. Собчак был, несомненно, на первом месте. Без вариантов.

Когда избрали Ленсовет, была долгая история по выборам председателя. Разные группы демократов не могли решить, представителя чьей группы нужно выбрать председателем. Спорили — до хрипоты. Надоели всем до чертиков. Вот, собственно, ненависть к демократам — она оттуда идет, от этих внутренних демократических разборок, когда все дерьмо всплывает наружу, когда спорят ни о чем, просто соревнуясь в красноречии, красуясь и уничтожая остатки народного доверия.

И тогда кому-то, не помню уж кому, в голову пришла идея: а давайте позовем Собчака! По нему у всех депутатов был безусловный консенсус. Прям варяг Рюрик — «приходите, володейте нами…» Но вот незадача — он же не депутат Ленсовета! Не беда, у нас есть свободный округ. Тотчас объявляем выборы и избираем дорогого Анатолия Александровича! Сказано — сделано. Объявляют — избирают. Народ за Собчака горой. Чуть ли не единогласно. Ура!

Я тоже был счастлив. Это было именно счастье. Я не преувеличиваю. Господи, как я его любил. Как я хотел ему помочь. Работать. Работать. Круглые сутки. Чтобы с пользой. Чтобы вызвал и похвалил. Я как раз тогда председателем райисполкома (мэром по-нынешнему) в Сестрорецке был.

Вот мне рисовалась такая картина. Я работаю, а мне звонок: «Альфред Рейнгольдович? Вас Анатолий Александрович просил бы заехать к нему. Завтра. В 14.00 удобно? Ну и чудненько, ждем вас».

Назавтра приезжаю. Захожу. Чайку? Спасибо. Сахару? Один кусочек. Спасибо. Чем обязан? Давно присматриваюсь к вам. Хотел сказать — хорошо работаете. Молодец. Если что — обращайтесь. Всегда готов помочь.

Все. Этого достаточно. Жизнь не желаете? А то запросто. С нашим удовольствием. Кто меня, тогдашнего, не понимает сейчас, тот ничего не понимает в том времени… А вот я знаю и понимаю. Любил. Сейчас вспоминаю… С юмором? Нет… С иронией? Пожалуй… С грустью? Да…Да… Светлой? Светлой…

Царство ему небесное. Пусть земля ему будет пухом.

Второй Собчак

Мэром был Собчак ужасным. Очень сильное впечатление производили два его помощника, еще в бытность его председателем Ленсовета. Один — кагэбэшник Путин, ныне действующий президент РФ, а другой — засиженный урка Шутов, ныне сидит в Крестах. Неплохое окружение для демократа первой волны, не правда ли?

Нужно отдать должное — от Шутова точно быстро избавился, а, казался преданным человеком, по отношению к Собчаку всегда вел себя порядочно.

Его представления о менеджировании основывались на производственных фильмах эпохи застоя. Знаете — Кирилл Лавров хорошо поставленным голосом говорит: «Я буду жаловаться в ЦК! У меня на третьем участке гидрокортизон не идет! Трое уже обварились! Люди просто падают от усталости!»

И т. д. (Гидрокортизон — это я сейчас придумал. Сам не знаю, что это такое. Вот и в производственных драмах артисты тоже произносили трудные слова, смысл которых не понимали.)

Я, безусловно, субъективен. Он меня вызвал. Поговорил с отеческим прищуром. Сказал: идите и спокойно работайте. А на следующий день — уволил. Ну скажи ты сразу: я не хочу с тобой работать. Нет — так нет. Я себя не на помойке нашел. Он же — идите и спокойно работайте. Вот зачем? Взял и наврал. Фи… Как это у Салтыкова-Щедрина: «От него кровопролитиев ждали, а он чижика съел».

Уволил Чубайса с должности первого зама. Буквально сразу. Чем ему Чубайс не понравился? Энергичный, деловой, исполнительный. Он бы за ним как за каменной стеной был. Перерезал бы себе ленточки да с графьями встречался. Чубайс бы его не сдал и никогда бы не подсидел, как Вова Яковлев.

Вообще тяга к матерым товаропроизводителям у Собчака была патологическая. Первым замом он взял Георгия Хижу. Хижа, бывший директор ПО «Светлана», был лидером директорского корпуса Ленинграда. Они каким-то образом смогли убедить Собчака, что контролируют ситуацию в городе. Это было не так. Ничего они не контролировали. Но понту и форсу было до фига. Хижа быстро уехал работать в Москву, а вместо него назначили Алексея Большакова. Это который впоследствии 300 миллионов долларов бюджетных денег на высокоскоростную магистраль между Питером и Москвой вбухал, а магистраль не построил. Ни одного километра. Магистраль, кстати, тоже идея Собчака.

Потом появился Вова Яковлев. Дальше вы все знаете.

Тем не менее осенью 1991 года я опять оказался в мэрии. В комитете по управлению городским имуществом. На должности заместителя председателя этого комитета. Я и еще Мишка Маневич были плодом компромисса между Собчаком и Чубайсом, который к тому моменту стал уже в Москве председателем Госкомимущества и начинал раскручивать приватизацию. Председателем комитета Собчак назначил креатуру Хижи — Сергея Беляева, а Чубайс тогда настоял на двух своих замах.