Ящик водки. Том 4 - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 15
— Ну, за что ни возьмись в русской истории — везде приблизительно одна схема: чуть копни — и сразу досадные подробности выпирают.
— Почему нашим церковным иерархам трудно признать это — ты, наверно, сам знаешь ответ на этот вопрос. Или не знаешь?
— Потому что тогда им пришлось бы подать в отставку.
— Ну, это еще полбеды.
— А вторая половина этой беды?
— Они этого не делают потому, что им воинское звание не позволяет.
— Ты думаешь, и сейчас у них воинское?
— А куда же они делись? Они ж те же самые остались. Они те, что были во времена Брежнева и Горбачева.
— Не может того быть!
— Что они — в отставку ушли, что ли? Без права ношения формы, что ли? Ха-ха! Я не понял.
— Может, и так.
— Это как нам рассказывают, что у нас Иванов — первый гражданский министр обороны за всю историю Советского Союза и России.
— Да, совсем гражданский.
— Да, да. Генерал армии Иванов.
— Но он же не из армии. Это ж комитет. А комитетчики — они не армейские, они сами по себе.
— Ну воинское-то звание генерал армии.
— Но это же спецзвание, а не армейское.
— Ага. Армии рыцарей плаща и кинжала.
— Но если в плаще, а плащ без погонов — значит, уже не военный.
— Да, да. Тогда не армия, а СД и СА. Штурмовики.
— Я вот еще посмотрел в свою шпаргалку. «Передача Казахстаном 47 процентов спорной с Китаем территории Китаю же».
— Да там споры-то по степи. И это ж не 47 процентов Китая или Казахстана. Это 47 процентов спорной территории. А спорных территорий там было раз, два и обчелся. Тем более что больше половины спорных — 53 процента — они себе забрали.
— И дальше, собственно, уже и никаких событий, а только, блядь, 17 августа. «Правительство Кириенко отказалось платить по обязательствам. Начало финансового кризиса». Но давай, прежде чем ты начнешь говорить об этом умное, давай я тогда скажу простое.
— Давай.
— Это был у нас, кажется, понедельник? Я запомнил по тому, что вышел свежий номер «Новой газеты», а там — открытое письмо Мавроди. На первой полосе.
— В котором он сказал, что все решит, да?
— Нет, он сказал: мне неприятно, что я в розыске, а правительство РФ украло мою схему, и при этом оно не в розыске, а меня ловят. Оно строит пирамиду! И типа там есть какая-то у него формула, и по ней вычисляется прогрессия, и можно предсказать момент, когда все обвалится. И Мавроди как раз объявил, что этот момент уже настал, и вот с минуты на минуту все рухнет. И он, Мавроди, получается хороший. Правительство не в розыске, ну так и от него пусть отстанут. И как раз все началось. Паника кругом… А я поехал в магазин. Купил макарон огромный ящик — такие хорошие, итальянские. И виски взял ящик — оно получалось страшно дешевое, по тому курсу.
— А чего мы так сразу до дефолта добрались? Он в августе случился. Давай пообсуждаем отставку правительства Черномырдина и Сергея Владиленыча преподобного. Чего ж мы вкратце-то сразу.
— Удивительная фигура — Владиленыч. Теперь вот федеральным округом командует… Как так? Все его коллеги, все начальники округов — такие представительные русские генералы. И вдруг среди них один — субтильный штатский еврейский интеллигент… Откуда он такой?
— Он был первый секретарь Нижегородского обкома ВЛКСМ.
Ты, Алик, обмолвился, а я сразу не заметил. Только вот когда читал расшифровку нашей беседы, почувствовал легкий какой-то дискомфорт на этом месте. Минут пять я всматривался в строчки — и только потом сообразил, что обком там был Горьковский. Как же мы далеко от этого ушли! Стеб уже еле просматривается. А сколько б было смеху тогда от такой шутки — Нижегородский обком или там Санкт-Петербургский…
— А ты Владиленыча знал тогда?
— Да-а. Конечно.
— Ты его знал как кого?
— Как первого заместителя министра топлива и энергетики в нашем правительстве.
— Ах, ну да. И еще же этот был, красавец такой, как его — ну, в Лондоне сейчас живет.
— Бревнов.
— Точно. Я его встречал там, на Западе. Похож на Ноздрева. Он и его друг Немцов — два таких Ноздрева. Где и при каких обстоятельствах ты познакомился с Кириенко, героем 98-го года?
— А мы на допросе, что ли, я не понял? У нас стилистика застольной беседы, по-моему, утеряна уже окончательно.
— Ну, это шутливый заход. А так — это формула обычного допроса.
— Я знаю.
— А, ну да, извини. Соль на раны.
— Вот я и говорю: что у нас — допрос? Шутливый заход, и особенно в главе про 98-й год. Меня как раз тогда на допросы вызывали.
— А тебя разве не в 97-м допрашивали?
— Начали — в сентябре 97-го, и так — всю осень 97-го, после весь 98-й и еще весь 99-й. И только где-то к декабрю его по амнистии прикрыли.
— Ну, поверь, у меня это просто такой шутливый заход… Дурацкий в данном случае, в этом контексте…
— То есть даже суда не было. Все искали выход из положения. Они же не могли закрыть за отсутствием состава преступления через два с половиной года после того, как они его возбудили. Когда столько шоу было, когда интервью Скуратов давал налево и направо.
— В таких случаях людям чаще всего засчитывают срок, какой они уже отсидели.
— Ну я ж, слава богу, не сидел.
— Радуйся! А еще, помнишь, такой был шутливый заход: «В жизни каждого человека настает момент, когда он должен определиться, с кем он — с братвой или с ментами».
— Это откуда?
— Не помню.
— Это не про меня. А третьего пути не существует, чтобы и не с братвой, и не с ментами? Вообще, насколько я понимаю, грани между братвой и ментами вообще не существует в нынешнем понимании криминальной субкультуры. Воровское сообщество раньше называлось не братвой. Иначе. В рамках понятий были честные воры, фраера и мусора. И по понятиям менты и воры не могли между собой пересекаться ни в какой форме.
— А сейчас — легко.
— Более того, воры не могли работать. Не могли никоим образом сотрудничать даже с цивильным государством — исполкомом, собесом, они не могли получать пенсии, пособия. Не могли пользоваться благами этого государства. Не могли жениться, детей иметь — потому что это способ, которым на тебя государство может потом надавить. То есть это полное изолирование себя от государства вообще… Это такая культура, которая выросла из казаческой традиции, когда полностью люди уходили, рвали с московским царем и жили своим умом. Они изобрели свой язык, язык офеней. После в воровскую субкультуру был добавлен и очень сильный еврейский элемент.
— Еврейский?
— Конечно. Половина фени — это же идиш. Фраер — чисто еврейское слово.
— Да. Похоже на идиш. Это означает, кажется, жених.
— Огромное количество еврейских слов в фене, ты что! Евреи шли либо в революцию, либо в бандиты. У них третьего-то пути не было — в университеты поступать. Поэтому еврейские налетчики — они и в Америке были еврейские налетчики. Еврейская мафия — она же не хуже итальянской.
— Да, и потом евреи додавили итальянцев.
— Поэтому в русской воровской субкультуре очень силен казацкий элемент и очень силен еврейский элемент. Эти два несовместимых понятия (казаки и евреи) — в воровской субкультуре соединены. Основой этой субкультуры было отрицание государства. Прежде всего — Московского государства. Неподчинение, непризнание, неповиновение. А нынешняя бандитская субкультура не отрицает государства! Можно работать, можно занимать посты, можно жениться, можно иметь детей, можно быть ментом — и в то же время быть уважаемым авторитетным вором. И эта субкультура, поскольку она более беспринципна, она более жизнеспособна, чем та, которая была раньше.
— Я сейчас только прочитал Лимона новую книжку «По тюрьмам», где он описывает, как он сидит в Саратове в централе и там ему местные бандиты говорят: «Эдик, ты такой умный, авторитетный, самостоятельный, наглый, пора тебя короновать». Ничего, да?
— Это тебе Лимонов рассказывал?