Ящик водки. Том 4 - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 27

Третье. Мы никогда не обещали отдать 95 процентов гонорара на благотворительность, оставив себе только 5 процентов. Мы обещали оставить себе 5 процентов, а остальное пожертвовать на благотворительность. Казалось бы, какая разница? Ответ прост: разница — это подоходный налог (в то время — 35 процентов). Последовательность такая: получаешь гонорар, платишь 35 тысяч подоходного налога, оставляешь себе 5 тысяч (реальный гонорар, который мы и собирались получать), остальное — 60 тысяч — на благотворительность.

Четвертое. «Легко догадаться», что Минкин ошибся, потому, что, «скорее всего», всегда получая зарплату в конверте, никогда, «по-видимому», не платил налогов. Поэтому его удивило, что наши расчеты не совпали. Согласитесь, что другого объяснения нет. Любой человек, получающий легальные гонорары, сразу пересчитывает их без налогов. Вот вы и попались, патриот Минкин! Кричите о любви к России, а про налоги — забыли. Сообщается в порядке информации в налоговую инспекцию по месту жительства гражданина Минкина.

— Насколько велик интерес на Западе к тому, что сейчас происходит в России?

— Интерес очень сдержанный. Не больше, чем к Бразилии. Россия наконец должна расстаться с образом великой державы и занять какое-то место в ряду с Бразилией, Китаем, Индией. Вот если она займет это место и осознает свою роль в мировом хозяйстве, тогда от нее будет толк.

— То есть, значит, смиренно надо признать подлинное место в жизни и идти учиться в школу?

— Конечно! Вместо того чтобы с тремя классами образования пытаться изобретать водородную бомбу.

Про обиду, которую вызывает отсутствие интереса, я уже писал. Однако же я по-прежнему не понимаю, что оскорбительного в сравнении с Индией, Китаем и Бразилией? Динамичные, растущие страны с экономиками, входящими в мировую десятку. Или кто-нибудь сейчас, в 2005 году, будет продолжать настаивать на том, что мы ближе к Голландии, Швейцарии или Великобритании?

Пусть никого не введет в заблуждение наше присутствие в G 8. Мы там, что называется, «Христа ради». Нас туда приняли из уважения прежде всего к Ельцину. Ну и, конечно, из-за страха перед нашей бомбой. Велика ли честь сидеть за столом, за который тебя пригласили из страха? Хотя кому как… Некоторым, наверное, нравится…

А Сахаров, я уверен, пожалел, что бомбу изобрел. Почему-то вспомнился «кадавр, неудовлетворенный желудочно» братьев Стругацких. Смешно, Как там Минкин меня цитирует? «Смеется»? Да уж, смеюсь. До слез.

— На ваш взгляд, как все это произошло, к этому вели какие-то предпосылки?

— Это произошло просто по глупости, которая привела к катастрофе и признанию долга Советского Союза. Это была глупость, 90 миллиардов долларов повесили на очень слабую экономику, и дальнейшая катастрофа — это был просто вопрос времени. Запад обманул Россию, Запад обещал реструктурировать этот долг и не реструктурировал его. Запад обещал экономическую помощь — и не оказал ее, и оставил Россию один на один с этим долгом, который, в общем-то, делала не она. Я думаю, что это элемент специальной стратегии — стратегии ослабления России, стратегии Запада.

Минкин! Покажите этот кусок Проханову, только не говорите ему, кто его написал. Надеюсь, у вас нет сомнений в том, что Проханов патриот? И спросите его, что он думает об авторе этих строк. Убежден, вы не услышите от него слов о том, что автор русофоб.

Однажды я чуть не разругался с Петром Авеным по поводу признания долга бывшего СССР. Он был одним из авторов идеи признания этого долга и, будучи министром внешнеэкономических связей, провел большую работу по юридическому закреплению этого долга за Россией.

Можно сколько угодно спорить о том, нужно ли было признавать долг или нет. Я бы даже шире поставил вопрос. Нужно ли было вот так выходить из «холодной войны»: смотали удочки и ушли из Восточной Европы, признали за собой долг СССР, и все это фактически без какой-либо компенсации?

Сейчас это уже — история. Поменять ничего нельзя. Однако, оглядываясь назад, я считаю, что за такие «подарки» Запад мог бы заплатить России более высокую цену, чем те несколько миллиардов кредитов, которыми нас потом еще долго попрекали.

Что же нужно было взять? Деньги? Вряд ли. В конце концов, это аморально — брать деньги за освобождение оккупированных территорий. Хотя прагматичные европейцы и американцы в нашем положении не погнушались бы, я уверен. Нужно было требовать ускоренного сценария интеграции России в западное общество. Единовременное вступление в ЕС, ВТО и НАТО. Со всеми вытекающими из этого преимуществами в свободе передвижения, торговли, развитии инфрастуктуры, укреплении обороноспособности.

В конце концов, если считать, что Запад победил в «холодной войне» и доказал превосходство своей социальной и экономической модели, так и навязал бы эту модель проигравшей стороне, то есть нам. Тем более что мы и не возражаем против такого навязывания. Так нет, демонтировали коммунизм и бросили на полдороге. Как Веймарскую Германию. Пусть, мол, в темноте ищут свою особую, национальную модель. Вот мы и ищем… И зреет ненависть к Западу. И растет поколение реванша. История учит, что она ничему не учит. В конечном итоге, от такой близорукости проиграть может само западное сообщество.

— Значит, экономические беды России идут от Запада, так получается?

— Экономические беды России — прежде всего от семидесяти лет коммунизма, которые, грубо говоря, испоганили народную душу и народные мозга. В результате получился не русский человек, a homo soveticus, который работать не хочет, но при этом все время рот у него раскрывается, хлеба и зрелищ хочет.

Для начала приведу небольшую цитату из одного из последних интервью Виктора Астафьева.

«… — Прошлый век оказался переломным для России. Деревня, на которой она держалась столетиями, была разрушена в одночасье. В чем вы видите главную причину этого?

— Я думаю, что беда исходила даже не от Гражданской войны, хотя она тоже была для России чудовищным бедствием, а от коллективизации. Народ оказался надсаженным, поруганным, найдутся ли в нем сегодня достаточные силы, физические и нравственные, чтобы подняться с колен, не знаю. Ни царя в голове, ни бога в душе. Народ духовно ослабел настолько, что даденной свободы не выдержал, испугался испытания самостоятельной жизнью. Для многих лучше снова под надзор, но чтобы было «спокойно»…

— Видятся ли вам сегодня какие-то подвижки к лучшему?

— Сейчас такое положение, что я не рискую сказать что-либо. Вижу только, что все человечество деградирует. Ну а мы идем впереди всей планеты. Хоть и говорили нам все время, что мы самая читающая и образованная страна в мире, — неправда это. На уровне обычной школы еще держимся. А в профессиональном образовании находимся на уровне полурабочих-полукрестьян. Не будь у нас дач, с голоду бы подохли. Мы, получается, из деревни ушли, а в город так и не пришли…»

Что, Минкин, Астафьева тоже в русофобы зачислим? Самый что ни на есть русофоб. Так нелицеприятно, да о народе-богоносце! Куда это годится? Это ж ни в какие ворота!

Еще раз повторю мысль, высказанную мною еще в первом томе: в течение семидесяти лет коммунистического строительства в России осуществлялась целенаправленная селекция человеческого вида. Все неординарные, сильные, самостоятельные, волевые люди либо уничтожались, либо были лишены возможности продолжить свой род. Поощрялся конформизм, доносительство, предательство, тупая исполнительность, краснобайство.

Результат — это мы с вами. И делимся мы на две части. Одна часть, к которой отношусь я, осознает, что с нами сделали и каких мутантов мы собой представляем. И пытается найти выход из положения, воспитать в себе те способности, которые с рождения были заложены в наших предках и которые истребили большевики.

Другая же часть, к которой относится Минкин, кричит про свою особую духовность и исключительную замечательность, а всякую критику клеймит как злобное отсутствие патриотизма.