Ящик водки. Том 4 - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 74

— На Аляске потому что пустой холодильник.

— А в Среднюю Азию царь собирался крестьян переселять после отмены крепостного права. Он собирался заселять эти места.

— Да ладно!

— Да. Чтобы там было сельское хозяйство. Он прекрасно понимал, что в России заниматься сельским хозяйством бессмысленно. Освоение целины в Казахстане Никитой Сергеичем — это не более чем частичная реализация проекта Александра Второго.

— Ни хера себе. Я не знал, что он собирался в Среднюю Азию… Ты уверен в этом?

— Да .

— Так вот получается, что немцев отправили в Казахстан тоже волею Александра Второго.

— Как версия — да. Там в 60-е и 70-е годы были немецкие целинные колхозы, которые все рекорды били по урожайности.

— И это резонно, что ты теперь царю ставишь в Москве памятник. А еще в том году в Саудовскую Аравию уехала Языкова, художница знакомая. Она делает кукол авторских и продает. Вышла замуж за американца, который в Москве работал, и уехала с ним туда — он к арабам нанялся работать, типа, по телекоммуникациям. И вот они приезжают оттуда, а там бухла нету, кому невтерпеж, те самогонку гонят. Зашла к тебе дама в номер — тут же тебя арестовывает их местный комитет бедноты, или как там называются общественники, которые следят за исламской нравственностью. Там реально был такой случай: забежали к кому-то в квартиру, а там люди сидят, разговаривают, даже не е…утся. Свинтили их, ее отпиздили, он в тюрьме сидел, пока его оттуда не вытащили. Он сразу в аэропорт, говорит, в вашей Саудовской Аравии ноги моей больше не будет. И эта художница русская сама приучилась ходить в парандже — иначе каменьями побьют. Короче, дикой красоты жизнь в Саудовской Аравии.

— Ну и скажи после этого — они живут правильно, а мы неправильно. Ну дурость ведь какая, подумать только!

— А я их встретил в Хитроу, пролетом из Африки домой. Мы там в магазине виски дегустировали сингл молты, и Лена с мужем мне рассказывали про свою Аравию. Они и сейчас там живут… Еще у меня случилось такое в то время: я выступил в роли свахи. Вот ты знаешь Цивину? Это критик ресторанный «Коммерсанта».

— Нет, не знаю.

— Ну, короче, Цивина — это первый в России ресторанный критик. Ее Яковлев заставил еще в старом «Коммерсанте» ходить по кабакам и писать заметки.

— Хорошая работа.

— Она говорит: я не умею, не хочу, ничего не понимаю в том. Но он заставил.

— Наверно, объелась всего.

— Небось. И вот встречаю я ее как-то в «Петровиче», там какая-то большая пьянка была — уж не пятилетие ли клуба? А напротив сидит человек по имени Андрей Светланов. И смотрит на Цивину, открыв рот, и спрашивает: кто эта красавица? Да чё ты гонишь, вы уж 10 лет в «Коммерсанте» вместе работаете, даром что на разных этажах. Ты уж ее как облупленную должен знать. Но он ее таки не знал! Он говорит: все отдам, только давай с тобой местами поменяемся. Я отказался, но он таки на мой стул залез, пока я ссать ходил. Он говорит: старик, извини, я ничего не могу с собой поделать. Утром звоню ему на мобильный. Говорю: что ты, гад, сделал с невинной голубкой? Он говорит: пусть она тебе сама расскажет. И передает ей трубку. Короче, они вскорости поженились. Дочку уже родили. К семилетию «Петровича».

— Да ты что!

— И они, знаешь, счастливы, как старосветские помещики.

— Ха-ха!

— Бывало, придешь к ним в гости, не знают, куда посадить, чем угостить. Родного меня. А Светланов, он не как мы — у него тонкое лицо, интеллигентный вызывающий вид — не как у нас просто интеллигентный, а круче, так что иногда даже хочется ему по физии заехать. Очочки одни чего стоят…

— Ха-ха!

— И еще у меня был удивительный случай в 2001 году, в продолжение матримониальной темы. В 2000-м было 20-летие выпуска нашего курса на журфаке. Ну, встретились в Домжуре, сдвинули столы. Кто-то напился, стал грязно приставать к своим однокурсницам. И в итоге на следующий год, как на старые дрожжи, еще встретились. И вдруг выяснилось, что Боря Хрипко и Анька Евсеева, которые учились в одной группе телевизионной, 20 лет назад закончили, — и вот поженились.

— После первой встречи.

— Да. Развелись со всеми, кто у них был.

— Круто.

— Вот, значит, как у человека все меняется в мозгу за 20 лет. Уже у него на все другой взгляд. И бабы ему нравятся уже какие-то другие…

— Я вспоминаю мои встречи с одноклассницами и одногрупницами. Я считаю, что мужики выглядят лучше, чем бабы.

— Естественно! Это есть польская поговорка на эту тему. «Старый пан — как старое вино, а старая пани — как старое масло». Ну как? Жестко, сука.

— Да. Поэтому женщина к 40 годам должна уже нарожать детей, иметь крепкие тылы, хозяйство.

— И бабки.

— Естественно. Тогда она уже и не зря как бы.

— И еще в 2001 году Люба Шакс вышла замуж.

— А кто это такая?

— Она была первый продюсер Парфена. Она вышла замуж за на тот момент начальника Reuters по всему СНГ. Это Дики Уоллес, англичанин. Писаный просто красавец. Такой высокий, кудрявый, седоватый. Дома сесть пообедать не может без накрахмаленной скатерти. Голодный лучше будет сидеть.

— Я тоже люблю такие вещи.

— Вот ты просто любишь, а он иначе не может.

— Ну, я плебейского происхождения, из крестьян.

— Еще в 2001 году мы в «Медведе» делали такую тему, несколько заметок — про живот у мужчин, хорошо это или плохо и как от него избавляться. И я тогда хотел привлечь к освещению темы Каху Бендукидзе. А он отказался. Ну и зря, я считаю. Ты, кстати, видел этот сюжет, где он своего собеседника на х…й послал?

— Нет.

— Ты не видел? Да ты что! Алик! Есть же запись.

— Я только слышал, что он с депутатом каким-то поругался.

— Да, с грузинским депутатом. Они сидят и спорят по-грузински. Потом Каха вдруг говорит по-русски: пошел на х…й! Тот говорит: сам пошел, да? Каха парирует: а что это ты со мной на «ты»? Очень хорошо. Я просто порадовался. У нас, собственно, заканчивается вся история 11 сентября 2001 года.

— Да. Она заканчивается 2001 годом. Я уже знаю, что я буду в послесловии писать. Наша эпоха закончилась. Пришли совершенно другие люди с совершенно другой ментальностью. Реализуют другие идеи. Эти идеи, в отличие от наших, нашли поддержку в народе. А мы были одиноки, никто не хотел нас слушать. Поэтому, видимо, страна сейчас живет той жизнью, которой она хочет жить. А не той, которую мы вычитали из книжек и пытались ей навязать.

— А должны ли мы учить народ свой, Алик?

— Нет. Мы должны признать, что мы лишние на этом празднике жизни.

— И что же нам, по-твоему, делать?

— Ну, каждый решает сам — либо оставаться здесь и тихонечко сидеть и не пи…деть, либо уё…вать в те страны, где большинство нации разделяет наши установки.

— Как уезжали французы-протестанты в Германию и Голландию.

— Да. Как уезжали в Америку. Люди из Европы.

— Ты сделал уже выбор или еще думаешь?

— Я? Я хочу иметь все опции. Я всегда предпочитаю иметь выбор. Я хочу иметь возможность жить здесь и иметь возможность жить там. Это же разумно. Зачем мне делать выбор, когда его делать не надо. Я могу себе это позволить. Зря, что ли, я деньги зарабатываю. Они для того, чтобы иметь как можно больше опций. Логично?

— Да .

— Потому что деньги — это эквивалент свободы. Для меня.

— А не власти?

— Ну, это уже другая категория людей, для которых деньги — эквивалент власти.

— А, в этом же году я взял интервью у Васи. Ты его не помнишь.

— Помню, великолепное. Лучшее! Вот с Васей интервью и с Фридманом — я считаю, что это вершина на сегодняшний день твоего интервьюирования.

— В этом и их заслуга. Они оба пассажиры весьма забавные.

— Но мне не нравится сама идея — брать интервью у журналистов. Самоопыление такое. Когда энтэвэшники в качестве интересных гостей к себе на ток-шоу приглашают собственных журналистов… Мне нравится, когда у нас в журнале всякие непрофессиональные люди делают всякие профессиональные рубрики — Лерочка Новодворская, Сашка Гафин, Матецкий, тот же я — вот это вот очень симпатично. Получается здорово. Я с удовольствием все читаю, что они делают. Мне все нравится.