"Аратта". Компиляция. Книги 1-7 (СИ) - Семенова Мария Васильевна. Страница 116

Рыжеволосый жрец отмахнулся от него:

– Осветите землю факелами!

Храмовые стражники окружили место, где состоялось похищение, и склонили факелы к земле.

– Сомкните щиты надо мной! – с надменностью прирожденного вельможи продолжал распоряжаться Хаста.

Затем он опустился на колено, приложил к земле правую руку, прижал левую к сердцу и прикрыл глаза, будто вслушиваясь в собственные ощущения.

Свидетели происходящего замерли, благоговейно глядя на волшебное действо. Наконец жрец шумно вздохнул, вновь открыл глаза, поднялся и воскликнул звучным голосом:

– Свидетельствую и объявляю именем храма всемогущего, всеведущего Исвархи, что саарсан накхов Ширам, сын Гауранга, не похищал царевича Аюра и непричастен к его похищению!

Толпа стражников, поставленная здесь приказом нового Хранителя Покоя, дабы никого не впускать в твердыню мятежников и не выпускать их наружу, издала дружный вздох, в котором отчетливо слышалось облегчение. Стоя здесь, почти на виду у остроглазых накхов, каждый из стражников уже мысленно попрощался с жизнью. Ибо начнись что – мало кто из них уцелел бы. А если Ширам ни при чем, так, может, и схватки не будет?

– Ширам, сын Гауранга, – между тем громко вещал Хаста, – ты сказал правду, но ты сказал не все! Я желаю говорить с тобой с глазу на глаз!

Услышав голос, громко выкликавший его имя, Ширам остановился и оглянулся. Впрочем, его не слишком интересовало происходящее сейчас на улице. Ночная стража на стенах несла привычную службу с удвоенной бдительностью, а все прочие старались как можно меньше привлекать к себе внимание. Каждому из накхов отчетливо казалось, что Ширам желает убить именно его и непременно самым изощренным из тысячи известных ему способов. После заката вся крепость накхов была обшарена от крыши до самого глубокого подвала. Невеста саарсана исчезла, растворилась в ночи, будто и не было ее тут вовсе.

Ширам самолично осматривал одни покои за другими, пока вдруг не застыл у смертного ложа Мармара.

– Плащ, – выдохнул он.

Он повернулся к шедшим за ним воинам:

– Пропали и его плащ, и лук. Никто из нас не взял бы вещь мертвеца, ибо мертвые возвращаются за тем, что им принадлежит. Это Аюна, и она сбежала! Вы слышите меня, накхи? Изнеженная царевна сбежала из-под носа у сотен воинов! Чем мы смоем этот позор?

Он обводил немигающим взглядом лица собравшихся, и каждый, на кого падал этот тяжелый взгляд, хотел умереть прямо здесь, на месте. И как высокую милость готов был просить дозволения умереть, кинувшись в самую гущу боя.

– Мы должны найти ее и вернуть, прежде чем государь узнает о ее побеге…

Ширам задумался. Для того чтобы отыскать Аюну, следовало выбраться из собственной твердыни, окруженной городской стражей, как сахарная голова – осами. Конечно, дело может закончиться схваткой, но придется на это пойти…

Он вспомнил девушку, отчаянно похожую на своего брата, запустившую в него обручальным браслетом. Сейчас, когда все зашло так далеко и каждый новый шаг грозил неминуемой гибелью не только воинам, чья участь – вечный поединок со смертью, но и всей еще совсем недавно великой державе, – чего он ждал от этой девушки, чего хотел? Да, она была прелестна. Не так, как бывают хороши накхини, гибкие и сильные, будто виноградная лоза, черноокие или зеленоглазые, с резкими чертами лица. Золотоволосая Аюна казалась нежной и мягкой, цветком, который легко стоптать неосторожным шагом…

Но стоила ли эта красота всего того, что уже свершилось и неминуемо свершится вскорости? Что такое женская привлекательность? Надолго ли она переживает красоту цветка? Увянет и забудется, как и не бывало. Но все прежние мысли саарсана о новом мире, о едином народе, в котором не будет ни арьев, ни накхов, – все то, с чем он связывал будущую женитьбу, – неужели все это развеется по ветру? Еще недавно Ширам хотел лишь просить свою невесту о помощи – найти объяснение внезапной немилости государя. И вот теперь, как отсеченная голова, летящая наземь, все еще смотрит на бегущее тело, последним усилием желая понять, что происходит…

В этот самый миг внизу раздался громкий голос, зовущий его по имени, и на этот раз Ширам его узнал.

– Должно быть, боги услышали мои слова и шлют мне помощь, – тихо прошептал саарсан, дивясь, что в помощники ему Отец-Змей избрал жреца своего противника Исвархи.

Но уж точно не ему обсуждать причуды богов!

– Впустить жреца, – приказал саарсан. – Но только его одного.

Хаста с некоторой опаской глядел, как из-за зубцов боевой галереи выдвигается толстый брус и с него вниз опускается большая плетеная корзина на крепкой веревке. Наблюдая за ее спуском, он обдумывал, стоит ли громко возмутиться столь неподобающим важному жрецу способом перемещения в пространстве, как вдруг перед храмовой стражей появился молодой арий в роскошных бронзовых доспехах – должно быть, предводитель отряда чьих-то телохранителей.

– Ясноликий Киран, под рукой которого столичное войско, запретил пускать кого-либо в крепость наших врагов, – заявил он. – Будь то солдат, торговец или жрец!

– Мне нет дела до слов военачальников, как солнцу нет дела до криков осла. Мой повелитель там. – Хаста высокопарно простер длань в сторону чернеющего неба. – Лишь святейший Тулум имеет право отдавать мне приказы.

– Может, и так, – не унимался юнец в дорогих доспехах. – Но я получил приказ. И не позволю…

Хаста кивал в такт его словам, задумчиво втирая в руки подобающие жрецу маслянистые благовония. Потом, сняв с пояса изукрашенную флягу из тыквы-горлянки, откупорил ее и тремя глотками утолил жажду, едва удержавшись, чтобы не поперхнуться. Затем протянул флягу одному из храмовых стражей и приказал:

– Полей мне на руки – я касался земли, на которой было совершено преступление.

Стражник щедро плеснул из фляги в сомкнутые ладони жреца.

– Итак, я сейчас поднимусь в башню. Вы будете ждать меня здесь.

– Достопочтенный жрец! – резко напомнил о себе арий. – Покуда я не получу приказа от ясноликого Кирана или от самого государя, я не пущу тебя.

– Вот даже как?

Хаста широко улыбнулся:

– Что ж, не пусти. Вот тебе мои руки, держи их, и да поможет мне Исварха исполнить его волю.

Рыжеволосый жрец поднял руки, будто в молитвенном жесте, так что они едва не коснулись пламени одного из факелов, – и в тот же миг ладони Хасты вспыхнули. Шагнувший было к нему юноша в страхе отпрянул.

– Что ж ты? Держи! – как ни в чем не бывало предложил жрец, делая шаг вперед и протягивая горящие руки. – Ведь ты хотел меня удержать! Ты очень хотел!

Его голос утратил насмешливость и обрел силу:

– Этим пламенем, ниспосланным мне небом, я прокляну тебя и род твой! Да не взойдет на поле твоем семя! Да будут отныне плоды в садах твоих пристанищем червей! И вода в источнике да наполнится солью!

– Нет, нет! – в ужасе пятился ошеломленный арий.

Хаста встряхнул руками, и пламя погасло.

– Убирайся, выродок. – Не глядя на убегающего юнца, жрец молча направился к спустившейся на землю корзине, силясь за безучастностью скрыть глубокое удовлетворение.

Как же долго он мечтал прилюдно выкрикнуть эти слова арию… Но об этой его мысли не узнал никто. И вскоре скрип ворота возвестил о начале подъема.

Ширам бросился к раззолоченному жрецу и обнял его так, будто после долгой разлуки встретил любимого брата. Наблюдавшие эту встречу накхи замерли, не зная, что и подумать.

– Хаста, друг! Как я рад тебя видеть! Слава богам, ты здесь!

– Одному богу, храбрейший саарсан. Не забывай, что я все же представляю здесь властителя небес Исварху.

– Не беда, пусть даже и его. Пойдем! Может, хоть ты объяснишь мне, что происходит в столице…

– Честно говоря, – произнес Хаста, – я шел сюда с тем же желанием.

– В таком случае ты пришел зря, – нахмурился Ширам, выпуская жреца из могучих объятий. – Мне представляется, что в столице, во всяком случае в Верхнем городе и уж точно в Лазурном дворце, все сошли с ума. Ополоумели, одурели… Не знаю, как еще сказать. Утром Ардван встретил меня так, словно я плюнул на его тень. Я бы не позволил себе просить награду за то, что не раз и не два спасал его сына. Но с дворцовыми рабами говорят любезнее, чем он со мной! Чтобы найти объяснение этому, я отправился к своей невесте. Перед солнечным богом Исвархой она произнесла слова обета стать мне женой. Она приняла обручальные браслеты, такие же священные для каждого из накхов, как для арьев – двенадцатилучевой венец на твоей голове. – В голосе Ширама заклокотал утихший было гнев. – И что же? Прелестная Аюна сегодня швырнула мне их в лицо, требуя, чтобы я убирался прочь! Тем самым она оскорбила и Мать Найю, и Отца-Змея. Исварха свидетель – я был очень мягок! Любой другой накх просто отсек бы ей голову, не спрашивая, чья она дочь! – Саарсан на миг умолк, но все же продолжил: – А потом она сказала такое, от чего всякий мужчина, даже и дикий ингри, пришел бы в неописуемую ярость…