Северная Ведьма (СИ) - Иванова Анастасия. Страница 29

– У меня сметана есть, деревенская, настоящая, – предложила Таисия. – В Москве такой точно не найти.

– Тогда – сметану, – единодушно решили друзья.

Немного пельменей Таисия отложила в небольшую миску и, извинившись перед гостями, унесла обед дочери. Когда она вернулась, Климов и Толстый уже расправились со своими порциями и сидели за столом, сыто отдуваясь. Таисия быстро съела свою порцию пельменей, убрала посуду в раковину и поставила перед гостями вкусный, дымящийся чай.

– Травяной, что ли? – Толстый взял в руки чашку и принюхался.

– Ага, – кивнула Таисия. – Прошлогодний сбор.

Климов отхлебнул немного и отставил чашку.

– Спасибо, конечно, за обед, хозяйка, но мы здесь немного по другой причине, – сказал он. – Хотелось бы, так сказать, в общих чертах…

Таисия глубоко вздохнула.

– Я расскажу все, что знаю, – тихо сказала она.

Таисия росла сиротой. Родители ее рано умерли, и девочку забрала к себе и вырастила бабушка по матери. Девочка выросла, уехала в город, получила профессию и вышла замуж. Через несколько лет родилась хорошенькая здоровая дочь. Но ближе к году стало понятно, что с ребенком что-то не так: она не стремилась ни ползать, ни ходить, ни разговаривать, сидела часами в кроватке или на полу и играла матрешками: то сложит их одна в одну, то разложит и расставит по росту. Таисия таскала дочь по врачам, но ничего вразумительного местные эскулапы сказать ей не смогли. С мужем отношения разладились, и вскоре Таисия осталась одна с больным ребенком на руках. Кое-как насобирав денег, она отправилась с дочерью в Москву. Столичные доктора тоже так и не могли прийти к общему мнению, ставили разные диагнозы и прописывали дорогие препараты, ни один из которых не помог. Отчаявшаяся мать вернулась домой и решила искать помощи у знахарей и народных целителей. Однако и тут ее ждало разочарование: сразу трое целителей отказали ей в помощи без объяснения причин. Только одна женщина туманно сказала: «Нельзя тебе помогать, тьма на тебе и за тобой», – потом осеклась и больше Таисия от нее ничего не добилась. Так проходили дни, недели, Ира росла и все больше уходила в свой внутренний мир, не реагируя на мир внешний. Встать на ножки и ходить самостоятельно девочка не смогла, и Таисия приобрела ей инвалидную коляску, так как носить на руках с каждым месяцем тяжелеющего ребенка ей было уже не по силам.

Время от времени Таисия навещала в деревне свою бабушку, крепкую, не по годам бодрую женщину, но рассказать о болезни дочери не решалась, не хотела, чтобы та переживала. Бабушка спрашивала, почему внучка все к ней не едет. Таисия обычно придумывала какие-то отговорки, но однажды не выдержала и рассказала бабушке все. Та побледнела и обронила загадочную фразу:

– Добралась до нас, проклятая…

– О ком ты? – спросила Таисия. Бабушка вместо ответа поднялась на чердак и принесла оттуда толстую пыльную тетрадь с пожелтевшими от времени страницами, всю исписанную мелким аккуратным почерком. Чернила полиняли и стали светло-голубыми, кое-где выцвели совсем, но разобрать слова было вполне можно.

– Это дневник твоего деда, – сказала бабушка и коротко поведала историю, которая приключилась много лет назад в Ковалевке. – Возьми, дочка, почитай, – в конце своего рассказа добавила бабушка. – Может, чего и вычитаешь.

Она села на край стула, закрыла лицо руками и заплакала в голос, как по покойнику, всхлипывая и утирая морщинистой рукой бегущие по щекам крупные слезы.

– Говорила ему, не берись ты за это, – сквозь рыдания говорила бабушка. – Сам погиб и детей за собой утянул… Ирочка, внученька моя, кровиночка…

Таисия внимательно прочла дедов дневник. Дед подошел к делу серьезно: прежде чем согласиться на помощь ковалевцам, досконально, насколько мог, изучил историю вопроса. В дневник он аккуратно заносил все, что смог найти про болотную колдунью и ее жениха. К сожалению, в местной библиотеке были только записанные этнографами пересказы древних старух легенды о колдунье, которые слышали ее как сказку из уст собственных бабушек. Примерно в это же время деду начали сниться странные сны, в которых ему приходилось то свежевать какие-то туши, пачкаясь в крови по локоть, то падать с большой высоты, разбиваться в кровь и смотреть на собственное окровавленное и изуродованное тело со стороны. Каждый сон он подробно описывал и относился к ним, как к дьявольскому искушению, пытаясь бороться с напастью с помощью молитвы. Наконец дед начал служить сорокоуст. Церкви в деревне не было, и под храм он отвел комнату в собственном доме. Чем ближе становился срок последней службы сорокоуста, тем тяжелее становилось священнику. Всегда здоровый, крепкий деревенский мужик, одинаково легко переносивший холод, жару и длительный пост, он вдруг почувствовал, что ноги понемногу отказываются ему служить, слабея с каждым днем и наливаясь чугунной тяжестью уже с утра, и вскоре дед начал ходить, тяжело опираясь на палку. Он документировал в дневнике все, что с ним происходило. В ночь накануне последней службы по погибшим он никак не мог уснуть, тяжело ворочаясь с боку на бок, а когда все же сон сморил его, ему привиделась женщина, темноволосая, белокожая, которая сказала ему: «Оставь, беда будет». Дед не понял ее слов, но ему стало так жутко, что он проснулся, разбудил жену с детьми и сказал им: «Сейчас же собирайтесь и уходите. Вернетесь, когда я последнюю службу отслужу». Жена не стала задавать лишних вопросов, одела детей и увела их к куме в соседнюю деревню. Больше мужа живым она не увидела. … Когда из села ушли военные, закончив расследование, вдове разрешили вернуться в дом и забрать вещи. Среди раскиданных книг и одежды ей попалась на глаза тетрадь, в которой покойный муж делал свои последние записи, и она взяла ее с собой, но ни разу за всю жизнь не открыла.

– Он успел записать то, что произошло за несколько минут до гибели людей в деревне, – сказала Таисия. – Когда дед произнес последние слова поминальной службы, он увидел, как перед ним, прямо в комнате, возникли два силуэта, мужчины и женщины. Они держались за руки. Вдруг мужской силуэт начал таять, как будто его кто-то или что-то растворяло изнутри. Вскоре от него остался только светящийся контур, который через секунду ярко сверкнул и исчез. Женский силуэт, напротив, обрел плотность, и дед узнал в нем женщину из своего сна накануне. Она села на лавку напротив него и глаза ее налились слезами. Женщина сняла с головы косынку, утерла слезы и, не оборачиваясь, вышла из избы. На этом месте записи обрываются. Уже потом, читая один из отчетов, я узнала, что деда нашли мертвым за столом, а под головой его лежала эта самая тетрадь. В самом конце последней записи, совсем другим почерком, не дедовым, было накорябано: «Будь проклят ты и дети твои».

Неожиданно голос подал Толстый:

– А почему тетрадь военные не забрали?

– Я не знаю, – ответила Таисия. – Я тоже думала об этом. Наверное, не придали значения.

– Что дальше? – нетерпеливо спросил Климов.

– Дальше было много всего, – вздохнула Таисия. – Бабушка вскоре заболела воспалением легких и умерла, больше я с ней о Ведьме не разговаривала. Да и вряд ли она знала больше того, что уже рассказала. Дед, когда согласился служить сорокоуст, поначалу делился с ней, потом перестал. Вероятно, посчитал это небезопасным и держал язык за зубами. Я прочла все, что смогла найти в архиве о Ковалевке, потом распотрошила областную библиотеку в Вологде, искала исследования местных этнографов о Ведьме, но у меня не было уверенности, что болезнь Иры – Ведьмино проклятие. Снова тупик. Что делать дальше, я не знала. Как-то случайно, на работе, услышала разговор двух коллег о бабке, что лечит травами и заговорами. Говорили про нее, что она сильная знахарка, даже безнадежных на ноги ставит. И живет недалеко, в Старом Шеломово. Я спросила, как ее найти, и в ближайшие выходные поехала. Иру не взяла, подумала, сначала сама с ней поговорю, не хотела больного ребенка по электричкам таскать.

Знахарка, полуслепая древняя старуха, выслушав Таисию, тоже отказалась лечить девочку. Уже на пороге, прощаясь, дала железное кольцо с крошечным янтарным камнем. «Наденешь – случайностей больше не будет», – сказала старуха. Что это значит, Таисия поняла позже, когда Ведьма начала сниться ей почти каждую ночь. Одновременно разными путями в ее жизни появились люди, интересующиеся Ковалевкой и еезагадочной историей: Таисия познакомилась с двумя Иванами, Грачевым и Черниковым. Первый был фанатик, желающий во что бы то ни стало докопаться до истины, второй – местный краевед и ученый, до дрожи любящий свою малую родину, посвятивший свою жизнь Вологодчине и знающий о ней практически все. Но если фанатик-Грачев больше ничем, кроме Ковалевки, не интересовался, то Иван Николаевич Черников оказался приятным человеком и эрудированным ученым с широким кругозором. Таисия подружилась с ним и частенько навещала старика вместе с Ирой. Ира обычно плакала до истерик при незнакомых людях, но Черникова приняла сразу, и он, всю жизнь проживший без семьи, прикипел к больной девочке. Таисия частенько оставляла дочку у него, и он часами рассказывал ребенку сказки и легенды родного края, которые знал во множестве.