Морская школа - Коковин Евгений Степанович. Страница 9
Неожиданно на «Меркурии» возникла легкая суматоха. Послышался звон телеграфа, и судно замедлило ход.
Мы никак не могли сообразить, что произошло на пароходе. Прошло минут пять. «Меркурий», машина которого не работала, остановился. Наконец с мостика крикнули:
– На шлюпке! Подойдите к борту!
«Молния» подошла к борту «Меркурия» вплотную. Сверху опустили штормтрап.
И тут все мы ахнули от удивления. Два матроса очень бережно подняли над бортом и поставили на привальный брус мальчишку. Мы сразу же узнали его, даже не глядя на лицо. Это был Гриша Осокин.
– Ну, слезай! – крикнул матрос. – Да осторожнее, не оборвись. Вот батька теперь даст тебе перцу!
– На шлюпке! – насмешливо сказал штурман, перегнувшись через борт. – Знаете такого мореплавателя?
– Знаем, – ответил Костя смущенно.
– Скажите-ка его родителям, чтобы угостили березовой кашей этого Христофора Колумба. Вперед наука будет!
Сопутствуемый насмешками матросов и штурмана, Гриша спускался по штормтрапу медленно и, видимо, с большой неохотой.
В шлюпке он сел на банку и опустил голову, чтобы не видеть нас. Видимо, он тоже был крайне удивлен тем, что его замысел побега закончился такой неожиданной встречей.
– Эй, на шлюпке! – послышалось с «Меркурия». – Спросите-ка этого великого путешественника, не было ли с ним еще какого-нибудь Робинзона. А то, если в море обнаружится, придется и в самом деле на необитаемый остров высаживать.
– Я был один, – угрюмо, не поднимая головы, ответил Гриша.
Штормтрап убрали. Снова на мостике зазвенел телеграф. Под кормой у винта «Меркурия» вода вскипела, и желтоватая ажурная пена поплыла по реке. Пароход снова двинулся вперед.
Только теперь мы увидели Илько. Должно быть, он вышел на палубу, желая узнать, что случилось. Тогда мы снова подняли весла «в стойку» и закричали «ура». Илько узнал нас и в ответ помахал нам рукой.
«Меркурий», ускоряя ход, дал продолжительный гудок.
– Дурной ты, Гришка! – укоризненно сказал Костя. – И чего ты выдумал бежать!
– Да-а-а… раз в морскую школу не приняли, – плаксиво ответил Гришка. – Говорят, лет мало, а вон у Димки дед с десяти лет зуйком на шхуне пошел.
– Сравнил тоже! В то время и морских школ не было. А ведь тебя все равно бы ссадили с «Меркурия». Раз нельзя – значит нельзя, дубовая твоя голова!
Гриша молчал.
– Вот теперь тебе достанется от матери!
– А вы не говорите ей.
Костя резко развернул «Молнию» и скомандовал!
– Полный вперед!
– Не говорите, – жалобно попросил Гриша.
– Ладно, не скажем, – согласился Костя. – Только, брат, теперь не старые времена, чтобы из дому убегать. Запомни это! Да бери-ка весло и греби – у нас судно не пассажирское!
Гриша взял весло и принялся старательно грести.
– Самый полный вперед! – подал команду Костя.
«Молния» поползла по реке чуть-чуть быстрее.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
НАВОДНЕНИЕ
Осенью возвратился товарищ Климов и привез нам от Илько письмо. Самого Климова мы не видели. Он пробыл в Архангельске всего три дня и уехал в Москву. Мы, конечно, понимали, что его в Москве очень ждут. Ведь Климов должен был доложить Ленину о том, как живут ненцы в далекой тундре.
Мы знали, что ненцы-бедняки жили до Советской власти очень плохо. Их обворовывали русские торговцы – скупщики пушнины, притесняли и угнетали богатые кулаки-оленеводы, обманывали шаманы. И некому было заступиться за бедняков.
В письме, которое взял у Климова Николай Иванович, Ичько писал нам, что уже повидал многих своих земляков и что до весны он решил остаться в тундре. Живет он с русскими на базе, где устроились жить еще несколько ненецких мальчиков. Он помогает своим товарищам учиться говорить, читать и писать по-русски. Сам он тоже учится у русских и подумывает, нельзя ли и ему на будущий год тоже поступить в морскую школу, потому что на пароходе «Меркурий» ему очень понравилось. Он подружился с моряками, осматривал весь пароход и решил, что русские ребята Костя и Дима не напрасно хотят поступить в морскую школу. «Узнайте, – писал Илько, – может быть, и мне можно будет учиться вместе с вами».
– Он же хотел быть художником! – сказал я. – Неужели раздумал? Он так здорово рисует!
– Одно другому не мешает, – ответил Костя спокойно и авторитетно. – Очень даже хорошо быть моряком и художником.
Далее в письме Илько спрашивал, нашли ли мы кочегара Матвеева, и просил передать поклон Григорию.
Мы очень сокрушались, что не могли ответить Илько. Пароходы на Печору уже больше не шли. Начались заморозки, и вскоре Северная Двина покрылась сплошным льдом. А между тем Матвеева мы разыскали. Произошло это очень просто.
Еще в тот вечер, когда мы проводили Илько и когда так неожиданно смешно закончилась попытка побега Гриши Осокина, я зашел домой к Косте Чижову.
В это же время вернулся с работы отец Кости. Теперь он, как объяснил мой приятель, работал председателем комитета профсоюза водников.
– Папка, – обратился Костя, – ты не знаешь ли такого человека? – Он показал портрет Матвеева.
– Что-то знакомое, – сказал Чижов, рассматривая портрет. – Подожди, подожди, кто же это такой?..
– Фамилия его Матвеев, он кочегаром плавал на пароходе «Владимир», – подсказал Костя.
– Правильно, Матвеев. Это же наш, соломбальский парень. А кто его так нарисовал? Очень похож. И нос, и глаза… Здорово! Он и сейчас плавает…
– А где он живет? Нам его нужно увидеть!
– Вот где живет – не скажу. Но узнать можно. С ним плавал боцман Пушкарев, тот должен знать. А Пушкарев на Малой Никольской живет. Да зачем вам этот Матвеев понадобился?
Костя рассказал о том, как Матвеев помог Илько бежать с парохода.
– Да, «Владимира» у нас теперь нет, – сказал Чижов. Увели его интервенты. А Матвеев здесь, видел я его, плавает парень…
На другой день мы пошли к боцману Пушкареву, но не застали его – он был в рейсе. Впрочем, жена Пушкарева объяснила нам, как найти Матвеева. Не теряя времени, мы отправились по указанному адресу. Но и Матвеева нам увидеть в тот день не пришлось. Он тоже был в море, в рейсе.
Встретились мы с Матвеевым только через неделю. Пришли к нему на квартиру вторично и сразу же узнали его. Как будто мы видели Матвеева уже много раз – так он был похож на рисунке у Илько.
– Здравствуйте, товарищ Матвеев! – сказал Костя и вытащил портрет. – Узнаете?
– Откуда он у вас? – недоуменно глядя то на портрет, то на нас, спросил кочегар. – Это меня один мальчонка изобразил. Вон на стенке тоже его рук дело…
На стене в рамке действительно висел точно такой же портрет Матвеева.
– Откуда он у вас? – уже встревоженно снова спросил кочегар. – Неужели пропал бедняга, этот мальчонка? А это что же… вы нашли?
– Нет, товарищ Матвеев, – ответил Костя. – Илько жив и здоров, и портрет этот он нам дал, чтобы мы вас разыскали.
Мы рассказали Матвееву о том, как встретились с Илько и как проводили его на Печору. Матвеев очень просил нас известить его, когда Илько вернется.
Однажды, уже по льду, пешком с Юроса к нам приходил Григорий. Он справился, не было ли от Илько каких-нибудь известий. Я прочитал письмо, в котором Илько передавал ему поклон.
– Привык к мальчонке, – сказал лесник деду Максимычу, – и вот тоскую теперь без него. Такой он душевный и смирный, такой понятливый… Теперь уж, значит, до лета, до пароходов не бывать ему здесь.
Лета мы ожидали с нетерпением. Собственно, мы ждали даже не лета, а осени, когда должны были поступить в морскую школу.
А зима тянулась удивительно медленно.
После школы мы катались на лыжах и на коньках, а однажды даже ходили в далекий поход – по реке Кузнечихе до Юроса, к леснику Григорию.
Избушку лесника почти по крышу занесло снегом. Только узкая тропка спускалась от избушки на реку к проруби.
Оказывается, Григорий ловил рыбу и зимой. Маленькой пешней он прорубал во льду отверстия и опускал в них донницы. Почти каждое утро он приносил домой богатый улов.