Научу тебя плохому (СИ) - Победа Виктория. Страница 42

— А вчерашний способ, значит, лучше?

— Это случайно вышло, Есь, я не собирался. Да я вообще ничего такого не планировал, подразнить тебя хотел, сам себе услугу медвежью оказал.

Она вглядывается в мое лицо, смотрит пристально, чуть щурится, словно пытается понять, не лгу ли.

— А дальше, что будет? — повторяет она свой вчерашний вопрос.

— Малыш, я не провидец.

Она опускает глаза, кивает едва заметно, и делает попытку отстраниться.

Блядь. Идиот.

— Есь, я не то имел в виду, — начинаю, спохватившись, что чушь полнейшую сейчас сморозил. Я ведь ничего такого не имел в виду, а для неё мои слова прозвучали вполне однозначно.

Надо учиться нормально мысли в предложения складывать.

— Нет, то есть да, ты прав, конечно, вообще глупый вопрос, — она все же отходит.

— Есь.

— Давай позавтракаем, тебе надо почистить зубы и умыться ещё. Вчера ты мне не все показал, и я не все запомнила, мне надо записывать, у тебя есть блокнот, а хотя не надо, у меня же телефон есть. В общем, надо поесть, я там пирожки… по маминому рецепту делала, они вкусные. Есть с мясом, и ещё с капустой.

Она продолжает тараторить, при этом то и дело запинаясь.

— Есь…

— Марк, давай не будем тратить время, я хочу все посмотреть, узнать и…

— Еся! — рявкаю. — Мы никуда не едем, эта работа больше не актуальна, если ты ещё не поняла!

Глава 25

— Что? — ошарашенная подобным заявлением я во все глаза гляжу на Марка.

Да как он может? Опять вернулись к тому, с чего начинали?

— Что слышала, Мышка, что слышала.

— Но ты мне обещал, у нас был уговор, — я припоминаю ему его же обещание.

— Это было до сегодняшней ночи, все Есь, я сказал нет, значит нет.

— И что же изменилось этой ночью, кроме того, что ты своего добился? — бросаю, не подумав, и только по изменившемуся выражению на лице Марка понимаю, что перешла границы дозволенного.

Смотрю на разозленного парня, делаю шаг назад, от греха подальше. Потому что не уверена, что он себя контролировать сможет, слишком уж красноречиво играют желваки на острых скулах.

— Что ты сейчас сказала? — произносит он вкрадчиво, сам начинает наступать, двигается медленно, но уверенно, словно хищный зверь, притаившийся в кустах, наблюдающий за своей жертвой и готовящийся к прыжку.

— Ну-ка, повтори. Я добился, значит?

— А это не так? — я хоть и понимаю, что пора бы уже заткнуться и не усугублять и без того накаленную обстановку, все равно злюсь и, чего греха таить, во мне обида говорит.

Я не ждала от него ничего, я же не дура. Но почему-то было неприятно услышать в ответ на свой вопрос цинично «я не провидец». После того, что было, после этой ночи, после его обмана, в конце концов. Наверное, я бы не восприняла его слова так остро, будь он просто Марком— едва знакомым парнем, которому я по глупости и слабости позволила слишком много. Но слышать нечто подобное от единственного дорогого человека… это больно.

Он ведь знал, все знал, и что не было никого до него, и что кроме него у меня никого нет. И вот так, цинично…

А вчера ведь все иначе было, и слова иные в ответ звучали.

«Я тебя хочу, и я сейчас не только о сексе говорю».

Надо же, как все поменялось за одну лишь ночь. Получил то, что хотел и красивые слова позабылись.

Я сама виновата, дура. Всегда удивлялась, когда таких вот дур в книгах описывали, все думала, откуда такие берутся? А сама…

Отдалась ему, как самая настоящая легкодоступная девица. Ему ведь даже усилий особых прилагать не пришлось, достаточно было посмотреть на меня так, как смотрел он вчера, —умоляюще, словно я самое ценное, что у него есть. Я же даже сопротивляться не могла, и «нет» сказать, я тоже не смогла. Потому что он просил, так просил, что у меня просто не хватило сил отказать, остановить.

И утром… как же сильно хотелось сбежать, исчезнуть. И лучше бы и в самом деле ушла, чем вот так, в глаза услышать завуалированный, но вполне прозрачный ответ.

Впрочем, так даже лучше. Я же Ежика идеализировала можно сказать, боялась его потерять, боялась, что он исчезнет, а теперь…

Смотрю на него, а он злится опять. И чего только злится, что я не так сказала?

Я продолжаю отступать, не отрывая взгляда от парня. Слышу бешеный стук собственного сердца, чувствую, как потеют ладошки. Мне страшно с одной стороны, а с другой меня лютая злость сжирает, по венам обжигающей лавой проносится. А ещё мне больно, на физическом уровне больно от того, что я дура такая бесхребетная. Погруженная в самокопание я не успеваю среагировать на резкий выпад Марка. Рывок и вот я снова в его руках.

Он держит крепко, дышит шумно, со свистом, а мне кажется, что моё бедное сердце точно не выдержит и выскочит из груди, пробив грудину, и ускачет подальше отсюда.

— Отпусти меня.

— Поздно, Мышка, мышеловка захлопнулась в тот день, когда ты переступила порог моей квартиры. Я не отпущу, Есь, ты сама ко мне пришла, малышка, — он снова превращается в ласкового котяру, урчит практически, мочку моего уха губами обхватывает.

Это же запрещенный прием, просто запрещенный и Марк это прекрасно знает. А я дура. Ведь сейчас опять перед ним лужицей растекусь. У него есть какая-то удивительная, необъяснимая способность лишать меня здравого смысла. И пока я думаю, как мне вырваться из этого дурманящего сознание плена, Марк переключается с уха на шею, хватает зубами кожу, посасывает. Ну как у него это получается, что за магия такая?

— Я просто неправильно выразился, Еська, ну не умею я красиво говорить, — он шепчет радом с ухом, обдавая теплым дыханием кожу.

Я тотчас же покрываюсь мурашками, вздрагиваю и прикрываю глаза. Боже я должна себя ненавидеть, грызть изнутри за то, что натворила, за слабость свою и неумение противостоять этому гаду несносному. Он же врал мне. В глаза смотрел и издевался можно сказать. Писал мне от лица того, кого я другом единственным считала и за реакцией наблюдал, не забывая при этом провоцировать, дразнить.

И я на сама деле должна злиться, возможно даже ненавидеть его за то, что вот так просто играл на моей привязанности, а я… Я просто отдалась ему, не думая о последствиях. И сейчас я о них тоже не думаю. Потому что слишком сложно думается, когда тебя самым наглым образом от мыслей серьезных отвлекают, когда коленки подкашиваются, когда воздуха катастрофически не хватает и каждый новый вдох болезненно-сладко обжигает легкие, когда сердце тарабанит в грудину, как заведенное, а собственный оглушающий пульс набатом стучит в голове.

— Месяц, Еся, долбанный месяц…

— Что месяц? — уточняю.

— Ровно столько я лез на стену, не зная где ты и кто ты, я не отпущу тебя мышка, это к твоему вопросу, малыш.

— Но…

— Никаких «но», Еська, никаких больше «но», я же совсем умом поехал, я, блядь, тебя к самому себе ревновал, понимаешь, малыш, какая это клиника? И работать тебе не надо, нехер, я тебе сказал, что ты никуда не поедешь, я тогда ни черта не шутил, Есь. Да и нечего тебе делать среди мужиков голодных, я же прибью всех нахер, а они друзья.

Я качаю головой, а ведь все так красиво начиналось. Опускаю взгляд в пол и начинаю вырываться из объятий. Я не собака, чтобы меня на привязи подле себя держать и за меня решать, что мне делать. Не для того я практически ни с чем на улицу сбежала, ограничивала себя во всем практически, работала на износ, чтобы меня в клетку очередную посадили и команды отдавали.

— Отпусти меня, пожалуйста, я не твоя собственность, Марк! — я срываюсь, повышаю голос.

Потому что обидно, до ужаса обидно от того, что он меня ни во что не ставит. И вроде так красиво говорить начал, а пришли к тому же тупику.

— Есь…

— Не надо, я так не могу, ты давишь с первого дня, ты даже не спрашиваешь, чего хочу я! Просто решаешь! Не спорь, я так сказал, я решил, — припоминаю его же слова.

— И чего же ты хочешь? — он произносит мягко, отстраняется. — Посмотри на меня. Так чего ты хочешь, Есь?