Продавец времени - Кретова Варвара. Страница 8

– Отец… Я знаю, о чем ты молчишь, но не надо, – она снова подняла на него покрасневшие, припухшие от невыплаканных слез глаза. – Ей лекаря надо. Если надо, то и заморского. Если надо, то отвезти к нему. Она же встает…

– В полнолуние, – напомнил князь.

– В полнолуние, да, но встает же. Значит, не мертва. Значит, может выздороветь… Стоит только найти средство.

– И не узнает даже тебя, свою дочь, кровь от крови своей, плоть от плоти своей, – еще жестче напомнил отец.

Неждане пришлось снова опустить голову, на этот раз – чтобы спрятать слезы, те предательски скатились по щекам, сомкнулись ручейком на подбородке, упали тяжелыми каплями на грудь девушки. Отец похлопал ее по плечу:

– Пустое это, дочь… Не мучь ни себя, ни ее… ни меня. Все решено.

У Нежданы сердце упало, зашлось от страха и замерло. В груди стало холодно, как будто сердце оказалось на ледяном морозе, под жестоким ветром, и тот выстудил из него все живое тепло.

– Ч-что решено? – прошептала беззвучно.

Отец посмотрел строго:

– Завтра я объявлю, что возьму новую жену. До первых заморозков свадьбу сыграем.

Неждана стояла и не верила тому, что слышит – отец возьмет новую жену, а как же…

– А как же мама?

Олег отвел взгляд, скулы стали острее и жестче.

– Поедет в скит…

Щеки княжны вспыхнули, взгляд метнулся к двери в проходные сени, за которым скрылся черный волхв, ноздри схватили ставший плотным и пропитанным неприязнью воздухом:

– К нему? К Черновцу? Да он сгноит ее в Пустоши! Лучше сразу убей ее, чтобы не мучалась!

Неждана с ужасом представила, как мать очнется ото сна в очередное полнолуние и обнаружит себя в темной келье, на жесткой холщевой подстилке отшельницы, в жалком рубяще. «Это убьет ее».

Отец будто прочитал мысли дочери, полоснул взглядом:

– Будет так, как я сказал.

Сбросив с плеча дочери руку, он стремительно направился к выходу, Неждана бросилась за ним, вцепилась в рукав и повисла на нем. Ткань под ее весом с хрустом разошлась. Девушка перехватила руки, вцепилась в заручье, рухнула на колени:

– Не губи ее! Позови лекарей! Только о том молю!

Отец посмотрел на нее не то с жалостью, не то с холодным презрением, выдернул руку – княжна, потеряв опору, рухнула на бок.

– Поздно, княжна. Решено.

7

– Не скажешь?

Мара, злобно сверкнув глазами, отвернулась.

Лесьяр почувствовал, как по телу – от горла, перехватывая дыхание, к кончикам пальцев разлилась волна разочарования. И – словно выключили в голове свет – из нее исчезли все мысли, чувства, кроме одного – ледяного бешенства: все зря. Зря ставил ловушки, зря бродил по болотам, зря тащил на своем хребте эту тварь – она никогда не выдаст своих тайн.

А сам он не мог их разгадать.

Золотые жилы он обнаружил давно, еще в детстве. Нашел, хотел рассказать Яге, воспитывавшей его. Но старая ведьма в тот день вернулась с охоты особенно злая, с порога наградила затрещиной и велела сгинуть с глаз долой. Ночуя в лесу, на сырой земле, укрывшись лапами старой ели, он сперва от обиды решил, что ничего не расскажет. А потом понял, что и не стоило делиться с каргой такими знаниями, ведь Яга, как он узнал чуть позже, ничего не знала о золотых жилах – она их не видела, хоть и шастала между мирами живых и мертвых.

Так он стал обладателем секрета, доступного ему одному. Со многими магами и волхвами беседовал он с тех пор, но ни один, бывавший в междумирье, не видел золотых рек.

Вот тогда-то он и стал в Забытье ходить с особой охотой, не страшился ни холода могильного, ни тишины оглушающей, ни мар, что стерегли все богатства междумирья. Чтобы Яга не заподозрила неладное, он послушно собирал травы для снадобий, искал нужные камни. И наблюдал.

Заметил, что золотых жил больше у колодцев и ручьев. В междумирье они темнели сырыми протоками, к ним тянулись протоптанные тысячами людских ног дорожки. Тогда аптекарь решил, что жилы как-то с водой связаны. Но потом понял, что нет – во время дождей проливных все жилы исчезали, а потом появлялись, но часто уже в других местах.

Однажды, подкравшись к небольшой лужице скопившейся в канавке у дома деревенского старосты, попробовал потрогать жидкое золото – не далось. Сквозь пальцы уходило, ни следа на коже не оставляя. Из-за калитки за ним наблюдала мара. Заметив его старания, ехидно рассмеялась. Вот тогда-то Лесьяр и понял, что мары их тоже видят, больше того – они знают, что это за жилы. Тогда-то и началась охота за ними.

И вот сейчас, когда он не только смог поймать одну из них, да еще и притащил ее в людской мир, все рассыпалось – мара не отвечала. Еле живая, запуганная и замученная, она продолжала упорствовать.

Подойдя к свернувшейся в клубок твари – ее плечи подрагивали от боли и бессильной злобы, а из ран сочилась зловонная зеленовато-желтая сукровица, прошептал:

– Скажешь – отпущу. Будешь упорствовать – засыплю солью, а твою сестру поймаю и стану пытать ее… Так же. Месяц потрачу, год. Пока не найду ту, что раскроет секрет золотых жил. Слушаешь меня? – окрикнул и ударил по металлическим прутьям. Клетка опасно накренилась, заставив создание сжаться. – Поняла ли?

Мара чуть повернула к нему голову, с трудом разлепила потрескавшиеся губы:

– Отпустишь?

– Отпущу…

Мара медленно села. С опаской посмотрела на рассыпанную на столе, совсем рядом с ее клеткой, поваренную соль – от нее поднимался тонкий едко-голубой дымок. Мара втянула носом воздух.

– Спрашивай.

Лесьяр не стал ждать, чтобы ему предлагали дважды, приблизился к решетке и склонился к пленнице. Спросил о главном:

– Что такое золотые жилы?

Он смотрел пристально, не упуская изменения выражения морды кладбищенской твари, улавливая ее страх и смятение на глубине гнилушно-зеленых глаз.

– Мы зовем ее акха́нда. Она всегда рядом с людьми… течет, как вода.

– Для чего она? – спросил, но мара, посмотрев на него, пожала плечами – мол, не знает. Лесьяр спросил иначе: – Какая в ней сила?

Мара отвела взгляд. Заговорила тихо:

– Люди говорят – она рождается, с первым их словом. Капля… ручей… целые реки. Акха́нда открывает нам, когда человек умрет – его реки пустеют. Когда болен – его реки начинают течь вспять, если молится о нем кто-то.

«Ага, значит, жилы как-то связаны со здоровьем», – отметил про себя аптекарь, а вслух продолжил допрос.

– Вы охраняете ее. Ты меня едва не убила, когда я пытался набрать в склянку, – он вспомнил день, когда познакомился со своей пленницей – там, на Грозовом перевале, у заброшенного кладбища. Там золотые жилы казались совсем высохшими и твердыми, почти как сахарная голова. Он попробовал отколоть кусочек ножом, эта тварь набросилась на него и едва не уволокла к Ко́щье царство. Именно тогда Лесьяр нанес на мару метку Сварга – крест, чтобы не позволить ей скрыться в мире мертвых, и притащил в мир людей. Тварь взвыла от боли и бросилась в черноту, к сестрам, да только проход схлопывался всякий раз, стоило ей к нему приблизиться. Всякий раз, как мара тянулась в мир мертвецов, домой – крест Сварга не пускал. Лесьяр дождался, когда тварь достаточно ослабеет и, изловив, посадил в короб, обсыпав его поваренной солью.

Пленница между тем пояснила:

– Мары пьют акха́нду, чтобы выходить из дома в Забы́тье.

«Забытье» – так мары звали междумирье, тонкую прослойку между миром живых и миром мертвых, не подчиненное ни чьим правилам и никому не подвластное. Он зацепился за эту фразу – мара явно пожалела, что сказала ее: Лесьяр понял это по сомкнувшимся в замок пальцам, трепету в голосе, по тому, как мара опустила голову, чтобы спрятать взгляд.

– Акха́нда появляется с первым словом человека и пропадает перед его смертью. – Лесьяр ликовал от догадки: – Золотые жилы – это Сила, что покинула наш мир?!

Мара посмотрела со снисходительной усмешкой и будто бы даже радостью:

– Забытье – что сито, ему вашу Силу не удержать. Она тяжелая, тугая, будто смола.