Конфетка для мажора (СИ) - Драгам Аля. Страница 42

Встречаюсь с Надей и тихо стону: я перепутала стороны. Изначально это была моя партия и ленты находились справа, но после корректировки я должна была начать с левой стороны. Хорошо, Надежда быстро сориентировалась.

— Юлька, держи!

Мы соприкасаемся кончиками пальцев, но Надя вдруг крепко хватает меня за запястье. Шепчет громко и со страхом.

— Держи!

Хватаюсь за неё и забываю обо всём. Расширенными от ужаса глазами наблюдаю, как рвётся наверху кусок материи. За музыкой не слышно, но у меня чувство, что этот треск оглушает…

Глава 47

Юля

Страх и паника отступают, когда я на одну секунду прикрываю глаза и дёргаю Надежду на себя. Хореограф мог бы гордится, потому что именно он бился над нашим умением взять себя в руки.

— Юль!

— Держись за мою, — выдыхаю с хрипом, чувствуя, как заходится сердце.

Заканчиваем программу, забыв про чистоту номера. Руки дрожат, а голова кружится от пережитого.

Нас спускают, но финальную стойку мы еле отрабатываем. За импровизированными кулисами стоит разъяренный Виталий, но замечаем пока лишь мы с Надей, потому что смотрим в его сторону.

Нам… тоже есть, что сказать…

Стоит группе скрыться под аплодисменты и свист, нас буквально вносит в комнатку отдыха.

Я срываю маску и бросаю на пол, потому что жжет уже не просто невыносимо. Мне кажется, кожа слетает с куском ткани.

Поворачиваюсь к столику, чтобы схватить воду…

— Твою… Свити? Твою мать… мать твою! Сахарова!!!

Виталий, забыв, видимо, про свою ярость, перехватывает мою руку и кричит кому-то, чтобы срочно позвали баристу. Он бывший медик, решивший кардинально изменить жизнь.

Девчонки в шоке визжат, но ни одна не подходит. Только Надя молча обнимает. Я не сразу понимаю, что она таким образом не даёт повернуться к зеркалу.

Скидываю её руки и под пристальным взглядом всех подхожу к стене. Отшатываюсь и зажмуриваюсь в надежде, что показалось. Но нет. Кожа на лице пылает в прямом смысле — не красная, а бордовая, с кровавыми ссадинами на щеках и подбородке.

Слёзы усиливают боль, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы они не стекали на лицо.

В таком положении нас застает бариста. С его приходом оглушающая тишина прекращается, все одновременно выдыхают и начинают обсуждать выступление.

Виталик ругается с Надей из-за перепутанных сторон, хотя кричать должен на меня. Она в ответ кричит про ленты и снова все замолкают. Слышно только, как тяжело дышит мужчина, осматривающий моё лицо.

Поджимает губы, поднимает маску. Мы ждём.

— Перец и соль, судя по всему. Не смертельно, но больно. Раздражение пройдет не сразу.

Он говорит что-то ещё, а я вдруг явно вижу себя в зале и входящую Тоню, которая держит маску.

Боже… если это она, то… зачем? Что такого я ей сделала⁉

— Юля, слышишь?

Мотаю головой и перевожу внимание на мужчин. Один в шоке выскакивает из помещения —бежит проверять слова Нади, второй терпеливо записывает мне на салфетке названия мазей, которые стоит купить.

— Ты же уезжаешь? Надень медицинскую маску. А ещё лучше останься и обратись в травму, чтобы зафиксировали. Ментов вызывать будете?

Растерянно смотрю на него. Он понимает. Нет. Никто не будет никого вызывать. Какими бы прекрасными ни были администраторы и хозяин, скандал никому не нужен. А это не просто скандал: если бы одна из нас сорвалась из-за испорченного инвентаря, то, наверное, дошло бы до уголовного дела? Я не очень сильна в законах, но, кажется, в фильмах обычно действуют так.

— Как знаете. Мази купи.

Обещаю, что на вокзале найду аптеку и достаю телефон, чтобы вызвать такси. Удача явно на моей стороне: машина стоит на парковке и готова везти меня туда, куда скажу.

Быстро прощаюсь со всеми. В коридоре пересекаюсь с Виталиком. Он вытирает платком лоб и машет руками, мол, проваливай с глаз долой.

— Юля, будь на связи. И… с новым годом, Свити!

Грустно улыбаюсь, растворяясь в темном вечернем городе.

Без труда нахожу ожидающую машину и сажусь, поглубже пряча лицо в капюшоне.

На вокзале первым делом ищу аптечный киоск, покупаю мазь и таблетки от аллергии. Выпиваю тут же, замерев на месте.

По громкой связи объявляют посадку и я делаю последний рывок: беру чемоданчик, запихиваю тюбики в карман, на лицо надеваю маску. Сейчас столько вирусов, что этим никого не удивишь.

В поезде занимаю свою полку и выключаюсь до утра. Снится выступление, надрезанные ленты, моё падение. Ногу сводит и просыпаюсь от боли в лодыжке. Растираю руками, больно стукаясь головой о полку. От обиды хочется закричать, но я знаю, что это не поможет. Так и сижу некоторое время, потирая то макушку, то ногу. Эта боль ничто по сравнению с той, которая в душе.

Там болит в сотни раз сильнее, чем ободранная кожа.

Пробравшись в санузел, наношу гель. Он приятно холодит ранки, но краснота еще не исчезла. Выгляжу по-прежнему страшно, но, как ни странно, по этому поводу не переживаю. Мне все равно — пройдет или нет. Прижавшись лбом к грязному зеркалу поезда, понимаю, что зря так стремилась в большой город. Правильно говорила тётка, что каждая букашка должна знать своё место.

Я не возвращаюсь насовсем, но после четырёх месяцев в культурной столице бегу обратно. Разбитая физически и душевно, дотронувшаяся до мечты и едва не упавшая вниз. Может, это знак, что это не моё?.. Всё это не моё и я пыталась занять чужое место?

Поверила в удачу, открылась чувствам. Самое главное, поверила тому, про которого знала, что верить нельзя.

И пусть многое непонятно и странно, пусть сердце рвётся обратно, урок я усвоила…

Родной город встречает колючим снегом и пустой платформой. Из вагона выхожу в одиночестве. Недалеко от меня выгружают вещи несколько семей с детьми. Я их знаю, но не спешу здороваться, помня, как выгляжу.

Нащупав в кармане ключи, которые сама переложила из сумки, бреду в сторону автобуса. До тёти можно дойти пешком, а вот до квартиры, где мы жили с родителями, надо проехать через весь город.

Я не была там со дня аварии и сейчас волнуюсь. Тётю предупредила заранее, что остановлюсь в родных стенах, а не у неё. К ней я должна приехать к вечеру, чтобы поздравить и встретить праздник вместе, но в данный момент мне и этого не хочется. Допускаю, что закроюсь в квартире и встречу новый год наедине со своими мыслями. А, может быть, оденусь потеплее и пойду гулять по городу.

В автобусе также пусто, как на вокзале. Присев у окна, жадно рассматриваю улицы. Замечаю новые вывески, новые магазины и, как ребенок, радуюсь, когда проезжаем мимо школы, в которую я ходила. Как всегда, чистый двор и наряженная детскими поделками огромная ель. Смаргиваю слёзы, набежавшие от трогательности момента.

Через остановку мне выходить. Заранее встаю у дверей и выскакиваю в сугроб. Снегу намело столько, что проваливаюсь почти до колен. Это нормально. Для моего родного городка — нормально и привычно.

Пробираюсь к дому, загребая снег свободной рукой. Пусть пальцы окоченели, но это всё… Оно своё, не чужое. Можно трогать, можно лизнуть, можно упасть, как раньше, и ловить ртом падающие снежинки.

Я не падаю, но снег слизываю и впервые за последние дни ловлю себя на том, что искренне улыбаюсь.

Захожу в ларёк, который, сколько себя помню, стоит на углу. Покупаю воду, чай и пачку макарон. Я не ужинала и не завтракала и желудок даёт о себе знать. Незнакомая продавщица невозмутимо пробивает незамысловатый набор, не обращая внимания, как я выгляжу. Маска и капюшон спасают, но в автобусе редкие пассажиры всё же бросали косые взгляды.

Расплатившись, вешаю пакет на локоть и медленно-медленно иду к подъезду. Оттягиваю момент.

Но топтаться на пороге тоже не стоит. В который раз вздыхаю и, пока не передумала, поднимаюсь домой.

Квартира встречает полумраком и беспорядком. Вещи раскиданы, где попало, пыль клубится по всем углам.