Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ) - "Extazyflame". Страница 33

Когда наплевал на мои чувства и выдал замуж за этого невразумительного Макса.

Когда мой мир рухнул – пусть я и не желала этой свадьбы, но такого «избавления» у всех на глазах и пережитого после этого ужаса не пожелала бы даже злейшим подругам.

Да ни хрена я не знала о боли!

Судьба решила жестоко пошутить надо мной именно сейчас. Тогда, когда вопреки всем обстоятельствам в сердце впервые за долгое время начало светить солнце, и я поверила, что в моей жизни появился тот, ради которого можно встречать каждое утро с улыбкой на лице.

Собирать, словно красивейший пазл, закаты и рассветы рядом с ним и чувствовать себя впервые за долгое время любимой и желанной. Чувствовать, как бьется его сердце. Сладко жмуриться, сходить с ума от чувства абсолютной силы, ощущая себя маленькой девочкой, которой я так и не успела побыть.

Я искала тепло и защиту. То, чего так и не получила от своего отца. Да я, наверное, с самой первой встречи знала, что найду это все в Тагире.

Это не было привязанностью жертвы к своему похитителю. Какая ирония – именно в этой ситуации я увидела Тагира настоящим. Открытым, искренним, и пусть так отчаянно борющимся со своими чувствами – но именно настоящим.

Как банально… и как страшно падать с такой высоты. Когда уже давно записала его на сердце своим мужчиной. Когда поверила, что он полюбит меня вопреки тому, что сделал мой отец. Я даже строила безумные планы – после такого папа позволит мне развестись, скрепя сердце примет мои доводы, и ничто не помешает мне быть вместе с человеком. Которого я люблю.

На мою долю свалилось столько трэша, а я так и осталась наивной девчонкой, что поверила в чудо.

Одни из самых страшных минут пережила я, пока не затихла стрельба, пока не сообщили, что они оба живы – и отец, и Тагир. Что просто разговаривают, и операция по избавлению заложницы с наказанием злодея меняет курс, потому что произошло нечто из ряда вон выходящее. Кажется, никто не пострадал из всех тех, кто находился в доме. Их почему-то тоже не успели погрузить в бусик и увезти.

Меня отпаивали сладким чаем, пока я не накричала на спецназовцев за «детский сад» и не раздобыла в баре бутылку виски. Они так странно переглянулись, только мне было плевать с высокой колокольни на эти взгляды. Я мало что понимала от шока в первое время, но знала одно: если не спасу Тагира, моя жизнь превратится в ад.

Плевать, что отец – чудовище, который сжег живьем женщину и ребенка. Я разберусь с этим потом, когда уйду из дома и откажусь зваться его дочерью. Мне никто не будет нужен, кроме Тагира. Сейчас же я буду играть роль любящей дочурки и умолять, любой ценой, пусть его оставит в живых и… возможно, отпустит.

А вариант, что мой мужественный телохранитель свалит в закат и забудет обо мне, как только получит жизнь и свободу, я вообще не рассматривала.

Меня пытались туда не пустить. Сердце сжало ледяными щупальцами. Что они хотят от меня скрыть? То, что моего любимого человека избили до полусмерти? Я не слышала криков за этой дверью, но Тагир не тот, кто стал бы кричать от боли. Он и горел живьем бы молча…

Боже, дай мне сил. Если отец не пощадил его семью, он и с ним сделает нечто подобное…

Но нет. Они спокойно говорили. И в этом спокойствии было что-то зловещее.

Я не помню, как оказалась в этой комнате. Все было похоже на вырванные кадры из киноленты. Отец, недоуменно повернувший голову. Смесь эмоций на его лице - радость, что я жива, умиление и строгий прищур – не лезь мол, когда мужчины базарят!

Я это отметила где-то в углу сознания. Все мое внимание было приковано к Тагиру. Внутри, вытесняя последствия шока и почти не взявший алкоголь, разливалась нежность. Та, которую я все эти годы копила в своем сердце, чтобы однажды отдать тому, кто по-настоящему сумеет задеть напряженные до этого струны души.

Он выглядел помятым. С ссадинами на лице – впрочем, не критичными. Они даже не портили его, придавая всему облику что-то дикое, самобытное… то, что заставило меня гореть, а сердце биться так часто. Оба, и он и отец, выглядели не лучшим образом – как после бойни в грязи.

Я и не сразу поняла, что ничего никому из них не угрожает. Они действительно просто говорят! Никаких направленных в голову пистолетов и паяльников с утюгами, которые я успела нарисовать в своем больном воображении…

Первый звонок – не подходи! – похожий на удар холода, был мною успешно проигнорирован. Тагир не посмотрел на меня, как на свое спасение. Скользнул быстрым взглядом, выдал подобие обнадеживающей улыбки – и только. Будто не было нас до этого. С прошедшей ночью, безумным доверием и моей верой в то, что я нашла свою судьбу.

Меня пытались схватить и увести прочь. Отец велел им заткнуться, подошел, попытался обнять и погладить. Я едва его не оттолкнула. Кричала, чтобы он не смел убивать Тагира. Как еще не крикнула «любимого», одному богу известно.

Хотелось подбежать к Тагиру, упасть на колени, обнять, целовать его упрямые губы, лицо с разводами засохшей грязи – пусть отец поймет все без слов. Если захочет стрелять – пусть стреляет в меня. Я была готова на все, только бы увидеть в его глазах пламя.

Оно там и было. Но я уже начинала понимать – этот огонь никак не связан со мной и моим появлением…

Чувство неотвратимости ударило на поражение. Все еще надеясь, что мне показалось, что это игра чувств впоследствии стресса, продолжаю кричать, иногда переходя на шепот, чтобы отец сохранил ему жизнь.

С холодностью разберусь позже. Сейчас главное – не допустить непоправимого. Сажусь в кресло, мелко дрожа.

А холод внутри все сильнее. Тагир… он чужой. Между нами как будто выросла стена – стена едва ли не безразличия. Я сбита с толку. Это из-за отца? Может, он просто не хочет давать ему повод причинить себе боль, которая обязательно будет, стоит папе понять, кто мы друг для друга?

Отец… вряд ли он что-то понимает. Он, скорее всего, просто хочет меня успокоить. Показать, что между ним и моим похитителем подобие шаткого мира. Смотрит на меня обнадеживающе и произносит слова.

Слова, призванные меня успокоить – смотри, я не собираюсь его убивать!

Произносит, не понимая, что секунда – и ножи с бешенной скоростью устремятся на поражение в моё бешено бьющееся сердце.

- Они там и живут. Тагир, прошло много лет. Будь готов к тому, что у них уже своя жизнь. Пацан вообще тебя не узнает. Да о чем это - я сам тебя не узнал…

Что? Я бы рада не понять, что означают эти слова. И вспышка облегчения, счастья и радости – отец никого не убивал – гаснет практически сразу, сменяясь лютым холодом. Потому что я вижу в глазах Тагира то, за что бы, не раздумывая, отдала все сокровища мира. Только это больше ко мне не относится.

- Где моя семья?

Это похоже на рык зверя. Большого, хищного, только что бьющегося на смерть с врагами, чьё численное превосходство не оставляет шансов на жизнь… и внезапно получившего второе дыхание и помощь своих собратьев.

Смотрю, широко раскрыв глаза. Умом я понимаю все, а сердце не верит. Не верит, пока его кромсают на куски ножи произнесенных слов, радость в глазах Тагира и понимание. Что мир только что рухнул в бездну.

Я подаюсь вперед. Смотрю с надеждой – сейчас Тагир опомнится, и я увижу в его глазах то, что воскресит меня снова и зарубцует не успевшие истечь кровью шрамы.

А он и правда смотрит. Только не на меня. На отца.

И вгоняет мне в сердце уже отравленное острие, после которого не выживают:

- Белый, я хочу к своей семье… к жене и сыну.

Нет, я не рыдала, когда меня уводили прочь из этой комнаты. Пустота не признает даже слез. Она просто в один момент заполняет каждую клеточку уставшего тела.

Это практически не больно. Ощущаешь, как тлеет все внутри – медленно, как бумага, без яркого пламени, оттого еще хуже. Рассудок пытается выстроить защитные баррикады. Взывает к совести и тому, что я давно спрятала под маской хладнокровной стервы.

«Твой отец никого не убивал».