Дела минувшие - Свечин Николай. Страница 12

Он оборотился к сыщику и пояснил:

– Прислали нам на исправление фельдфебеля.

– Фельдфебеля?

– Да. Его убрали из дисциплинарного батальона. За чрезмерную жестокость!

Лыков опешил:

– Из дисциплинарного – за чрезмерную жестокость? Что же он там вытворял?

– Вам, Алексей Николаич, лучше этого и не знать. Я сам, когда читал, места себе не находил… Пристроили мы ту зверюгу в служительскую команду бригадного штаба. Ведет себя тихо, урок усвоил, помалкивает. Даже пива не пьет. Но нутро, конечно, у него осталось прежнее, людоедское. Пускай тот фельдфебель вам и отмутузит пленного.

Идея была подходящая. Лыков тут же телефонировал шефу и попросил прислать Цаплина в штаб бригады на Ошарскую. Назаров тем временем вызвал фельдфебеля. Звали его Парфен Теплов. Вид у служивого на первый взгляд был обыкновенный – и не скажешь, что людоед. Однако, услышав, что надо довести до признания одного паршивца, фельдфебель преобразился. В глазах его заиграли странные искры.

– Ваше превосходительство, – обратился он к генералу, – я могу любые средства применить?

– Спроси об этом титулярного советника Лыкова, – брезгливо ответил начальник бригады.

– Любые, лишь бы был результат, – подал голос сыщик, с трудом удерживая взгляд на Теплове. Тот заявил авторитетно:

– Такие есть средства, что завсегда дают результат!

Когда привезли подозреваемого, его тут же показали Теплову. Парфен менялся на глазах: щеки покрылись румянцем, кончики усов трепетали. Цапля, наоборот, увидев палача, сразу все понял. И съежился, как лопнувший шарик. Фельдфебель взял жертву за воротник и, едва не пританцовывая, увел. А титулярный советник остался ждать.

Рештак продержался час, после чего дал полное признание. Он подтвердил, что участвовал в убийстве денщика. Сам не резал – это проделал Колька Бешеный. К тому времени Елпидифор Сомов был уже пьян в зюзю и мало что соображал. Колька зашел ему за спину и убил одним ударом… На беду, вдалеке показалось стадо, и злодеям пришлось срочно спасаться бегством. Даже карманы обыскать не успели.

– Кто правил телегой? – уточнил Лыков.

– Я и правил. Взял на время у знакомого с Канатной улицы. Тот ничего не знает, беззлобный человек…

– Перед тем как убивать, куда вы водили Сомова?

– По разным местам, ваше благородие. Все больше питейные дома. Раз зашли в трактир Ястребова на Тихоновской, когда Елпишка жрать захотел. На полтора рубля нажрал, сволочь.

Лыков навис над арестантом:

– Главный вопрос: за что убили денщика?

– За то, что болтал.

– Насчет смерти подпоручика Шенрока?

– Да.

– И кто приказал его резать?

Цаплин поднял на него испуганные глаза:

– Ей-богу не знаю, ваше благородие. Колька знает, он договаривался. Пятьдесят рублей обещали…

– Фельдфебель!!! – заорал Лыков. – Ко мне!

Вбежал Теплов и вытянулся во фрунт:

– Здесь! Какие будут приказания?

– Упирается, не хочет правды говорить. А ну-ка, еще раз его!

Цапля упал на колени и стал растирать слезы на вспухшем от побоев лице:

– Христом Господом клянусь, не знаю я, не знаю! Пощадите, ваше благородие, грех на себя берете…

– Ладно, – смягчился сыщик. – Скажи, как нам товарища твоего поймать. Который под левую лопатку бьет.

Ротник [30], не вставая с колен, сообщил:

– В Жандармских оврагах он прячется.

– Где именно? В чьем доме и есть ли у него при себе документы?

Цапля начал вспоминать:

– Бумаги кое-какие имеет, но так себе… Свидетельство о зачислении в ополчение и еще другое свидетельство – о вступлении в супружество. Оба на фамилию Петров… кажется.

– Точно Петров? Может, Сидоров?

– Петров, вспомнил, как есть Петров. Колька его в Ковалихинском овраге раздел, еще зимой. Полушубок снял, из ордынских овчин, крытый черным сукном, и бумаги отнял. А паспорта не было, и ходит Колька без паспорта.

Лыков сразу вспомнил этот случай:

– В конце декабря? Так вот кто его совершил… Значит, в Жандармских оврагах прячется. А у кого?

Цапля опять зачесал затылок:

– К бабе он пристроился, имя у нее такое странное: Нектария. Фамилию не знаю и дом не знаю. Был там один раз ночью. В оврагах тех черт ногу сломит.

Больше ничего важного арестованный не сообщил и был отправлен в Первый корпус, на Острожную площадь. А Лыков пошел докладывать шефу.

Жандармские овраги – местность справа от Гребешка, если смотреть с реки. Собственно овраг один, но он имеет четыре больших отрога, которые врезаются в высокий окский берег. Название свое расщелина получила от жандармского эскадрона, который тридцать лет назад стоял над ней. Казарма, конюшня, огороды – ничего этого больше не было, но название осталось. В последние годы верх местности начал заселяться. Управа спроектировала там несколько улиц: Малая и Большая Перекрестные, Дальняя, Воскресенская, Архангельская, Третья Ямская. На них селились обыватели средней руки. Однако по неведомым причинам место облюбовали также и мазурики. Оно получило название Бугры и печально прославилось публичными домами и воровскими притонами.

Но самая клоака находилась внизу. По склонам оврага и на его дне скучилось более трехсот незатейливых хибар! В них проживало до двух тысяч человек. Все дома были возведены незаконно, без разрешения властей, а значит, без строительного надзора и соблюдения санитарных норм. Там и строить-то нельзя! Крутые склоны грозили оползнями. Но люди селились, не обращая внимания на опасность. Русский «авось» торжествовал. Картина сложилась дикая: узкие кривые переулки, ямы, помойки, землянки и дощатые балаганы… Обитатели оврага, люди небогатые, были при всем при том обычными рабочими с соседних заводов. Внизу располагались мельницы Башкирова и Дегтярева, пивные заводы Барабатенко и Булычева, амбары графов Шуваловых, князя Голицина, графа Строганова, княгини Абамелек-Лазаревой. Другие бедолаги ходили через весь город на кирпичные заводы или бойни. Трудовой люд, далекий от легких денег воров и налетчиков, тем не менее охотно их привечал. И селил без прописки за сороковку в день… Как найти в таких джунглях лихого человека? Ежели между аборигенами существовал негласный уговор – фартовых не выдавать…

У Благово был ответ на этот вопрос. Наверху к кромке обрыва подходила новая улица, которая так и называлась: Большие Овраги. От нее вниз шла крутая тропинка. В полугоре она упиралась в ровное место, на котором притулилась единственная в расщелине чайная. В нее стекалось все окрестное население. И не просто так: тамошний хозяин подавал в чайниках вместо кипятка водку. Еще он занимался незаконной варкой мыла и скупал краденое. Звали жулика Иван Суседов. Когда он в очередной раз попался, Павел Афанасьевич его завербовал. И псевдоним придумал подходящий: теперь агент Мыловар осведомлял сыскную полицию о том, что происходило в закрытом для посторонних глаз овраге.

Петр Форосков, не снимая грязных лохмотьев, отправился в чайную и передал хозяину приказ: в одиннадцать вечера прийти на явочную квартиру в Крутиковской улице. Там Суседова ждали двое: начальник отделения с помощником. Лыков сразу взял быка за рога:

– Скажи, Иван, кто из баб в вашем овраге носит имя Нектария? Много таких?

– Одна токмо и есть, вдова Нектария Семенова.

– Что за фигура?

– Да не сказать, чтобы фигура, – хмыкнул блатер-каин. – Толста – это точно. Но ничем другим не примечательна. По кой ляд она вам сдалась, господа сыщики?

– А чем Нектария зарабатывает?

– Живет от себя [31].

Тут заговорил статский советник:

– У нее, я слышал, новый дроля завелся?

– Не знаю, ваше высокородие, – ответил Суседов. – Я за дурой-бабой и не смотрю, их вон сколько, целый овраг. А надо присмотреть?

– Надо, и срочно.

– Дозвольте спросить, ваше высокородие, а что за дроля? Вы и имя можете назвать?

– Колька Бешеный его зовут. Иначе – Николай Мозжевелов. Потомственный варнак и очень опасен. Ты хочешь сказать, Иван, что не знаком с ним? И в чайную он не ходит?