Шоколад (СИ) - Тараканова Тася. Страница 15

Любимая моделька сына была каналом связи между нами. Я верила, что две частички когда-то одного целого в разлуке могут чувствовать друг друга на любом расстоянии. Мой сын любил меня просто за то, что я есть.

Раскидав вещи, как бешеная кошка, проверив все карманы рюкзака, я нашла машинку в одном из них, прежде проверенным дважды. Измученная, зарёванная, несчастная — я начала успокаиваться лишь, когда машинка очутилась в руках. Затолкав комом вещи в рюкзак, не переодеваясь, легла на кровать лицом к стене, катая машинку по матрасу. В маленьком пространстве я установила свои правила — здесь будет мир и тихое счастье. Данилке может повредить истерика мамы, для сына у меня есть незатейливая колыбельная. Красная машинка вернула меня на планету любви и милосердия.

Колыбельная усыпила не только Данилку.

Голова мотнулась в сторону, следом пришла обжигающая боль. Из губы на подбородок потекла тёплая струйка. Распахнула глаза, чтобы встретиться с чёрными бешеными провалами зрачков. Волчара!

Он схватил меня за запястье, до хруста вывернул его, хищно всматриваясь в моё обезумевшее от страха лицо.

— Откроешь рот, выбью зубы, — потряс моими трусами, — и запихаю тебе в глотку.

Удар в челюсть последовал без предупреждения, моя голова с глухим стуком въехала в стену. Схватив за волосы, он сбросил меня с кровати на колени. Ещё один удар в голову, и я повалилась на пол, оставив клок волос у него руке.

— Вставай, сука.

Волчара пнул ботинком в живот, моё тело подпрыгнуло, но встать я не смогла. Шершавые пальцы, сомкнулись на шее, потащили вверх, я заскребла ногами по полу, ухватившись за его руки, захрипела, пытаясь глотнуть воздуха. Он разжал пальцы, толкнул меня, я полетела вперёд, удар пришелся головой о батарею. По ногам побежала тёплое, впитываясь в штаны. От боли и страха я обмочилась, но из стиснутого спазмом горла не вырвалось ни звука, сознание не покинуло ни на секунду. Зверь схватил меня за ноги, оттащил от батареи, схватился за мои штаны. Послышался звериный рык. Увидел и побрезговал.

— Чего разлеглась? Вставай.

Ещё один удар ботинком в живот, и я перевернулась на бок. Он толкнул в плечо, развернул на спину, наклонился надо мной, ударил по лицу.

— Буду пиз@ить тебя каждую ночь.

Я не могла пошевелиться, но глаза не закрывала — убьёт, если отключусь. Охранником владело безумие, ему нужно было совершить что-то ужасное, довести дело до конца. Ненависть сжигала его душу, диким взглядом он обвёл мою убогую комнату. Его рука резко дёрнулась к кровати, он поднял над моей головой модельку сына.

Судорожный шепот.

— Нет…

Он услышал. Глядя мне в глаза, упиваясь моим отчаянием, бросил машинку на пол, поднял ногу и с хрустом раздавил её, прыгнул двумя ногами на осколки. Пол подо мной закачался. Кажется, я забилась в судорогах, и только тогда запоздалая тьма взяла меня в свои чертоги.

Глава 6. Побег

Комната приняла знакомые очертания. Пол подо мной качался, словно я лежала на палубе. За окном сверкали молнии, гремел гром, дождь с шумом бил в окно. Впервые непогода разыгралась настолько сильно. Оконное стекло звенело от порывов ветра и мощных струй дождя. В колонии всё было хлипким, кое-как слепленным из старых стен, окон, штукатурки и досок. Только железные решётки здесь были новыми.

Пошевелилась. Ноги, руки работали, голова трещала, но я не умирала, отсчитывая последние минуты жизни. У тебя крепкая голова, говорил папа, вспоминая, как покатал меня в детстве на горке. В трёхлетнем возрасте я улетела головой вниз с высоты выше двух метров на бетонный поребрик, слегка выступавший из земли. Чудо? Но возможно, папа ошибся, и я спланировала головой в землю, а ему с перепуга показался поребрик. Папе я всегда верила.

В сердце кольнула игла. Боль была такой яркой, что я задохнулась. Стоя у гроба с телом отца, я не плакала, смотрела сухими глазами на измождённое восковое лицо, страшась и желая, чтобы этот ужас быстрей закончился. Мой ночной кошмар закончился. Закончился ли? Наверное, у меня больше не будет детей, волчара слишком сильно пинал в живот.

Собравшись с силами, я чуть сместилась на бок, посмотрела на красные обломки модельки. Разбитая машинка — это всё равно машинка сына. К ней прикасались его пальцы, он с нежностью играл ею, открывал двери, капот, рычал, катая её по разным поверхностям. Машинка преодолевала пропасти, прыгала с высоты, крутила петли в воздухе.

Это была самая смелая, выносливая машинка.

Я медленно перевернулась на живот, встала на четвереньки, выпрямилась, придерживаясь рукой за кровать, встала, чтобы тут же кулём осесть на неё. Отдышавшись, стащила штаны, бросила их на пол. После небольшого отдыха, подтянула к себе рюкзак, нашла пижамные шорты, надела их и вытянулась на кровати.

Ночь я спала урывками, вздрагивая и просыпаясь от ветра за окном, от головной боли, от снов, которые словно молнии, взрезали подкорку мозга. Хуже всего были сны.

Сначала на меня напали химеры, били клювами по голове, рвали когтями, целились в глаза. Я защищалась руками, изрезанными в кровь, кричала, плакала, просыпалась от ужаса. Следом кинуло в черную бездну. Огромная змея очутилась рядом со мной, её толстое тело переливалось люминесцентными цветами радуги. Мои ноги от страха приросли к земле, бежать я не могла. Змея подползла ко мне, раззявила огромную пасть с острыми акульими зубами и кинулась на меня. Я спаслась потому, что проснулась. В поту, с бешенным сердцебиением и сильнейшей болью в висках.

Раннее утро, я встретила, рассматривая трещины на потолке, сосредоточенно дыша, выкинув из головы все мысли. Вдох-выдох, задержка дыхания, вдох-выдох, задержка. Почему я раньше не вспомнила о своей дыхательной гимнастике? Она бы помогла мне при месячных, и не пришлось бы идти в медпункт и терпеть все ужасы, которые последовали за этим.

На специальном дыхании я рожала Данилку. Медсёстры и врачи назвали меня сумасшедшей, а я снимала боль. Они подходили, спрашивали:

— Схватки есть?

— Есть.

— А что лежишь так тихо?

Не верили. Думали, что обманываю.

Силы понемногу возвращались. Нашлись они на то, чтобы, собрать обломки машины и сложить в карман ветровки, прополоскать, скрючившись над раковиной, грязные штаны. Медленно побродив по комнате, я разогнулась, стараясь не нырять в тёмный омут жалости к себе. В носу защипало. Если только начну, утону в соплях и слезах. Пока я не думала о волчаре — могла дышать.

Решение было принято, рюкзак собран, мокрые штаны поместились туда же. Услышав сигнал, по которому разблокировались железные двери, взвалила рюкзак на плечи и двинулась на выход. Прошла в одиночестве по пустому коридору, спустилась по лестнице, женщины ленились вставать рано, хотя наступало время зарядки. Повсюду ртутными пятнами блестели лужи. Небо опять закрыли тучи, но дождя не было. Стараясь идти быстрее, я двинулась в обход, окольной дорогой к медпункту. Идти по площади на виду камер я побоялась. Нырнув за корпус бани, я прошла вдоль стены без окон и двинулась дальше к одноэтажному нежилому строению.

Было важно не попасться на глаза инспекторам, проскользнуть незаметно. Выглянула из-за угла бани. Следующее здание стояло примерно в двадцати метрах от меня. Сердце опять скакнуло к горлу. Что сказать, если поймают? Почему с рюкзаком брожу по территории? Ищу потерянный кроссовок в пару тому, что у меня в руке. Зачем рюкзак? Несу вещи в стирку в административный корпус.

Способность изворачиваться и врать я освоила за годы замужества. Хочешь избежать недовольства по поводу того, что неправильно поняла, сделала, сказала, не догадалась, не поторопилась, не то надела — сходу придумай, как выкрутиться из безвыходной ситуации. Не можешь — получай обвинения и скандал на половину дня.

К заброшенному корпусу я приближалась, наклонив голову, словно что-то выискивая на земле. Здесь не было бетона, земля заросла сорной травой и ромашками, на которых я задержала взгляд. Раньше порадовалась бы, собрала букетик и погадала на одной из них. Раньше…. Прошлая жизнь за пределами колонии казалась недосягаемой, она как параллельная прямая шла в другом мире, ни в одной точке не пересекаясь с моим нынешним.