Трехдневный детектив - Колбергс Андрис Леонидович. Страница 20

Она готова была заплакать от досады, когда наверху скрипнула дверь и гостя впустили — ей так и не удалось определить на слух, на каком этаже, но что где-то высоко — это точно.

Она опять перебрала всех жильцов — теперь только верхних этажей, но так и не догадалась, кто мог бы удостоиться чести принимать такого гостя. Не Хуго же Лангерманис, в конце концов.

Хуго, конечно, не был ни хулиганом, ни пьяницей, но к нему вечно таскались разные компании, ночь напролет крутили магнитофон, к тому же он работал, смех сказать, спасателем утопленников на взморье. За лето он, правда, чернел, как негр, но получал всего-то шестьдесят рублей…

— Ну, привет, фатер!

— Привет, сынок!

Они обнялись тут же, в прихожей, потом Хуго помог отцу снять пальто.

— Я уж подумал, что тебя задержали до завтра, — сказал Хуго, пропуская отца в комнату.

Глядя на заботливо накрытый стол и слушая, как Хуго гремит на кухне кастрюлями — Хуго зажарил на ужин по доброму куску карбонада, — глядя на кильки вперемешку с половинками яиц, на вареного судака под майонезом и хреном, которого всегда по случаю торжеств покойная мать Хуго готовила на радость Ромуальду, глядя на аккуратно разложенные ломти ветчины и мисочки с салатами, Ромуальд понял, что его действительно ждали.

Положив на тарелку отцу карбонад, Хуго принес запотевшую бутылку водки и опять исчез на кухне.

У Ромуальда словно камень с плеч свалился — с сыном, кажется, все в порядке. Может, что и не так, как хотелось бы, но мелочи легко исправить. Мальчик его любит, вот что главное. Все эти годы он боялся, что Хуго окончательно собьется с пути — оставить двадцатилетнего парня одного в отдельной квартире и, по сравнению с былыми временами, совершенно без денег, чертовски рискованно. Это могло возбудить ненависть к отцу. К тому же Хуго знал, что Ромуальд не настоящий его отец. Настоящий умер. Осталась только фамилия. Лангерманис. Нет, с мальчиком, кажется, почти все в порядке. Двадцать шесть лет — это уже мужчина. Как с ним говорить? За то, что бросил институт, хотелось бы пропесочить, как мальчишку, но можно ли?

Ромуальд вышел в прихожую и возвратился с бутылкой выдержанного коньяка — лучшего из тех, что можно было купить в буфете баложского ресторана.

— Ого! — удивленно воскликнул Хуго. — Еще бурлят чистые горные ручьи?

— За тебя!

— За твое возвращение!

А вдруг вся встреча — всего лишь игра? Сашко не хотел этому верить, потому что боялся получить самый сокрушительный удар.

Ромуальда Сашко разбудили непривычные звуки — через полуотворенное окно вливалось звяканье трамваев, и когда вагоны проходили мимо, колеса стучали на стыках. Скрежетали тормозами тяжелые грузовые автомашины, приглушенно рычали их надсаженные моторы. А если на какой-то миг все эти звуки затихали, можно было расслышать шаги прохожих.

Ромуальд выспался, но выныривать из сладкой дремы еще не хотелось — было приятно сознавать, что можешь спать, сколько хочешь, и что за это тебе не грозит внеочередная чистка картофеля на кухне.

Если бы квартира пасынка — слово «пасынок» сам Ромуальд не употреблял даже мысленно — не была такой чистой и если бы каждая вещь не лежала на своем месте, она была бы похожа на пристанище богемы, где большая часть мебели заменена очень ценными и абсолютно ничего не стоящими, с точки зрения работника торговли, мелочами. Безделушки обычно свидетельствуют не о вкусах самого хозяина — не станет же он покупать слепленную из шишек — семейку цыплят — но о вкусе тех женщин, которые здесь бывают. Поэтому-то пластмассовый пеликан соседствует с украшенными янтарем пивными кружками, рыжеватый камень — свидетель каких-то важных событий — или простая озерная ракушка — со старым игрушечным автомобилем и фигуркой из мейсенского фарфора, за которой коллекционер отправился бы за тридевять земель.

На стене висели карнавальная маска, несколько картин без рамок — должно быть, подарки художников — и большой ватман со стишками в честь двадцатипятилетия.

Диван, на полу у изголовья магнитофон, самодельная книжная полка вдоль всей стены, столик, две табуретки; и пол, исчерченный резиновыми каблуками. Это от танцев. Даже шкафа у него нет, подумал Ромуальд, но потом вспомнил, что два шкафа встроены в стену кухни. Это была идея начальника стройучастка на заводе.

— А чего тут раздумывать? — сказал он. — Зачем парню такая громадная кладовка? Я сделаю из нее два первосортных стенных шкафа. Чистый блеск!

Сашко с женой долго размышляли, что можно подарить мальчику к совершеннолетию. Ромуальд предложил мотоцикл, но жена была категорически против, — она не хотела подвергать сына даже малейшему риску, и Ромуальд с ней согласился. Автомобиль? Две машины в одной семье привлекут ненужное внимание. Но Хуго учился хорошо и честно заслужил подарок. Может, деньги? Нет, дареные деньги это всего лишь деньги. Как-то Сашко свершенно случайно обмоявился о своем сложном положении председателю завкома. Этот председатель четко знал, кто стоит выше него и кому надо помогать всеми доступными (законными и незаконными) средствами, и так же четко он знал, ради кого не имеет смысла ста раться. За всю свою жизнь он сделал одно-единственное открытие, и оно несло его на своих крыльях с одного профсоюзного поста на другой. Он открыл, что профсоюзному деятелю гораздо выгоднее защищать интересы администрации, и в спорных случаях ухитрялся выдавать их за интересы государственные, по сравнению с которыми любые другие интересы равнялись нулю. Это открытие так ему понравилось, что самому уже казалось — меня обходят, мне давно уже пара сидеть где-нибудь в совете профсоюзов.

— Вы, товарищ директор, могли бы подарить мальчику квартиру, — сказал он дня через два.

Сашко непонимающе моргал глазами.

— Современная молодежь, товарищ директор, в восемнадцатилетнем возрасте не только целуется, — лицо председателя завкома сморщилось сокрушенно, потому что, кроме всего прочего, он от всего сердца боролся с моральным разложением среди молодежи. — Я думаю, это был бы самый подходящий подарок для мальчика. К счастью, у вас разные фамилии. Можно сейчас же оформить его на работу и прописать в общежитии. Когда у него день рождения?

— Через два месяца.

— Успеем, — уже вполне деловито сказал он. — Есть у меня кое-что на примете. Правда, не в новом доме, но со всеми удобствами. Одна семья из наших перебирается в трехкомнатную квартиру.

— Но… — Сашко хотел спросить, не вызовет ли это скандала, потому что на фабрике, так же, как и везде, многие ждали жилплощадь. До сих пор его можно было упрекнуть в чем угодно, только не в том, что он обижал своих рабочих.

— Все остальное я устрою!

Звучит так, словно он с радостью подставил бы вместо меня свою голову под меч палача, подумал Сашко. Он не мог понять, что лежит в основе услужливости председателя — подхалимство, глупость или хитрость.

Этот вопрос долго не давал директору покоя, и в конце концов он пришел к выводу, что причина совсем другая. Зависимость. Он старался представить себе, кем мог бы быть председатель завкома, если бы он не был председателем, и обнаружил, что он был бы попросту ничем, потому что для физической работы он был слишком вялым, а для умственного труда недоставало образования и таланта. Значит, он мог только чахнуть где-то за писанием глупых отчетов и планов, исполнение которых почти никогда не проверялось, повторять миллион раз слышанные фразы, украшая их процентами и цифрами местного происхождения, и пуще всего бояться чего бы то ни было нового или спорного.

Эту пиявку надо бы расстрелять, подумал Сашко. В последние годы он собирал вокруг себя всяких жуликов, но те по своей натуре были умными и деятельными людьми. Теперь, вопреки своему обыкновению, он стал принимать на должности начальников разных стариков, которые дожидались пенсии, и людей, которых из-за недостатка образования можно было в любую минуту вышвырнуть на улицу. Сашко установил единовластие, хотя так он надел на свою шею двойное ярмо.