Если бы меня спросили (СИ) - Лабрус Елена. Страница 11

Гордеева заржала как лошадь на сносях.

— Ну, я же не знала, что у тебя уже кто-то есть, — смотрела она на Воскресенского, вскопавшего грядку и натягивающего футболку, как диетчица на торт, только что не облизывалась.

Ирку подмывало выглянуть: что ж у неё там за Котя, что она сглатывает слюну, глядя на чужого мужика, но идти было лень, да и шланг не бросишь, поэтому просто представила себе невысокого плюгавенького мужичка за сорок и тут же про него забыла.

— Ответ: нет. Я не поеду.

— Ну, ясно, — глаз не сводила подруга с Воскресенского.

— Привет! — вышел он.

— Здрасьте! Здрасьте! — приосанилась Гордеева. — Я Настя.

— Вадим, — коротко представился он. — Отключить? — кивнул на полный таз.

— Подержи, я сама, — вручила ему шланг Ирка. Скрылась в примыкающем к дому гараже, что служил и местом, куда выходила труба скважины, и прихожей, и котельной, и домом для трёх кошек.

С одной из них на руках Ирка и вернулась. О чём Гордеева говорила с Воскресенским, она не слышала, но лицо у него было такое, словно та рассказывала ему про свой геморрой.

— Ну ясно, — подытожила Гордеева. — Ладно, увидимся, — махнула Ирке и, спотыкаясь на гравии в туфлях, покандыбала к калитке.

Воскресенский воспитанно воздержался от комментариев, но и сегодня по его лицу можно было прочитать, что мнения о Гордеевой он невысокого.

— Насколько я понял, твоя лучшая подруга Аврора как раз в Питере, от Москвы до него поближе, чем отсюда. Или ты имела в виду друга, который бегает за тобой со школы? — Тщетно пытались они прилепить целлофан к металлической стойке каркаса. — Как его, кстати, зовут?

— Петя. Пётр Северов, — ответила Ирка.

Угол плёнки вырвался из рук. Она за ним потянулась, оступилась, чуть не упала.

— Брось, — подхватил её Воскресенский. — Это бесполезно. Тут надо или делать, или уже оставить как есть, а это всё… — он покачал головой, помог ей залезть обратно.

— Тут всё надо делать, — вздохнула Ирка. — Вот поэтому никуда я и не поеду. Да и зачем?

— Ну а зачем ты ездила поступать в Питер? Тогда же ты поехала.

— Я тебе рассказывала зачем. Но с тех пор как мама заболела и её уволили, многое изменилось. Тогда мы и жили побогаче, и относилась я ко многому как к само самой разумеющемуся, мало что понимала, мало что ценила, но сейчас, — она протянула руки над догорающими углями, — я ко многим вещам отношусь иначе.

— Например? — поворошил угли кочергой Воскресенский.

Мангал осветился изнутри красным. Приятно потянуло теплом и дымком.

— Когда мне говорят, что я не туда иду — огни в другой стороне, я отвечаю: «Плевать. Я зажгу свои». Это всё, что тебе нужно обо мне знать.

Она подняла пустую бутылку.

— Будешь ещё?

— Мне хватит, — сел на подлокотник кресла Вадим. — А маму уволили из-за болезни?

— Ну, вроде того, — принялась собирать грязную посуду Ирка. — Вроде и компания большая, уважаемая, приличная, но никому болезные сотрудники не нужны.

— Ты знаешь, что это незаконно?

— Конечно, — стряхивала она грязные салфетки с тарелок в пакет. — Но нанять адвоката нам было не на что. Да и не до того было.

— Я бы мог тебе посоветовать обратиться к моему отцу. — Ирка замерла. — Он любит такие дела, за справедливость, особенно против крупных компаний. Даже денег за них не берёт. В рамках «pro bono», то есть безвозмездной юридической помощи его компания стала работать в городе одной из первых много лет назад. Но… — он развёл руками. — Это мой отец. И как он себя поведёт, если узнает, что ты моя девушка…

— А я твоя девушка? — повернулась Ирка.

— Да, — уверенно ответил Вадим. Забрал у неё мусорный пакет, бросил в сторону. Подтянул Ирку к себе. — И всё, что я вкладываю в эти слова — прилагается.

— И что же это?

Закат уже догорел, как и угли в мангале, но его глаза словно светились изнутри. Обжигали.

— Что ты моя. Я не хочу никого, кроме тебя. Не хочу с тобой разлучаться, даже на время, хотя понимаю, что придётся. Но я что-нибудь обязательно придумаю, чтобы быть с тобой. Если ты, конечно, не против. Ты хочешь быть со мной, девушка, что зажигает свои огни?

Он ждал ответа, а она не знала, что сказать. Глаза щипали непрошеные слёзы, в горле застряли несказанные слова, грудь теснили незваные чувства.

— Я хочу рассказать твоему отцу, что ты не виноват в аварии. Ты спас мне жизнь.

— О нет, нет, нет, — закачал головой Воскресенский. — Это совершенно ни к чему. Забей! Оно не стоит того и вообще, — он скривился, как от зубной боли, — не стоит. Он тебя не услышит. Да и слушать не будет.

— Меня — будет.

— Ир, — Воскресенский досадливо поморщился. — Просто поверь. И… спасибо!

— Не за что. Но раз уж ты решил быть моим парнем, хочу, чтобы ты знал: для меня это значит, что ты всегда на моей стороне, а я — на твоей. Скорее всего, я буду тебя бесить, буду не права, и мы обязательно будем из-за этого ссориться, но я признаю только одну форму отношений — доверие. Не путай, пожалуйста, с неуместной откровенностью или пустой болтовнёй, доверие — это когда ты не боишься мне сказать, что думаешь и что чувствуешь, особенно если тебя что-то не устраивает, а я не боюсь сказать тебе, зная, что буду услышана. Доверие — это когда я в тебе уверена, даже если весь мир твердит обратное. Когда ты во мне не сомневаешься, рядом ты или далеко.

— А ты и правда зажигаешь свои огни, — улыбнулся он. — Честно говоря, когда я предложил поехать со мной, думал, ты обрадуешься, но ты — это ты. И это… потрясающе. — Выглядел он и правда слегка изумлённым. Поражённым. Восхищённым. — Преклоняюсь. И всё же уточню: это «да»?

— Если ты согласен.

— Я согласен. Ты невероятная, — он покачал головой, словно чему-то никак не мог поверить.

Интересно: чему? Что она согласилась? Что отказалась? Тому, чего и сам от себя не ожидал?

— Так что у вас с Северовым? — спросил он, когда с холодной веранды они перебрались в дом на кухню.

Ирка мыла посуду. Вадим убирал со стола.

— Всё. И ничего.

Воскресенский замер с крошками в одной руке и тряпкой в другой.

— Об остальном я должен догадаться сам?

— Конечно, — забрала у него тряпку Ирка. — Фантазия тебе в помощь. Думаю, твоя побогаче, чем моя, ты у нас создатель игровых миров. Хотя на самом деле ты вообще не должен об этом думать.

— Не знаю, смогу ли я не фантазировать на эту тему, но ты права: какая разница, что в твоей жизни было до меня. Пожалуй, даже лучше мне не знать, — кивнул он и вытряхнул крошки в мусорное ведро. Помыл руки. Брызнул на неё водой.

— Эй! — брызнула на него в ответ Ирка.

В их маленькой почти семейной потасовке победил, конечно, Вадим, куда худенькой девочке против двух метров ловкости и силы, да Ирка не сильно и сопротивлялась.

— Я пойду сегодня домой, хорошо? — зашептал он в ухо, скрутив её в объятиях. — И завтра буду весь день занят. Увидимся вечером?

— Конечно, — легко согласилась Ирка.

Происходящее не казалось ей ни сном, ни сказкой, ни галлюцинацией. Им было хорошо вместе, а это либо есть, либо нет — третьего не дано.

Она не жалела, что в их отношения она словно с разбега прыгнула в ледяную воду. Заходить маленькими шажками и трястись от холода — не в её характере. В её характере — вот так сразу, с головой и на глубину, а там уже греби или тони — всё в твоих руках.

Бредом Ирка назвала бумагу, что ждала её утром на новой работе.

Она дважды перечитала, дважды пересчитала нолики и дважды воскликнула: