Кто ты? - Колберт Лилиан. Страница 9

– По-моему, мы уже определились в отношении друг к другу. Если вам больше нечего мне сказать, я бы попросила вас уйти.

На какое-то мгновение ей показалось, что он собирается спорить, но почти тут же лицо его снова стало непроницаемым, и, круто развернувшись, он двинулся к выходу. У самой двери он обернулся и тихо сказал:

– Черт с вами, мисс Уоррен, живите, как знаете. Желаю вам примириться с самой собой.

Хлопнула дверь, и Камилла, задрожав всем телом, закрыла глаза и зябко обхватила себя руками.

Джеррод Грейсон ушел, и на этот раз, кажется, навсегда. Да и то сказать, подумала она, зачем ему нужна женщина, которая и не ощущает себя таковой?

Ее пронзила острая жалость к себе, смешанная с не менее сильным чувством отвращения. Ушел – и скатертью дорога, подумала она. Плохо только, что при его появлении все ее оборонительные редуты рассыпаются, как карточный домик.

Четыре года она вела себя, как подобает Снежной Королеве, пресекая любую попытку проникнуть себе в душу, затронуть потаенные струны сердца. Теперь пришло время пожинать плоды, и вкус их оказался непереносимо горьким!

Она отчаянно боролась с чувством собственной вины, не желая признавать в себе комплекса неполноценности. На мгновение ей захотелось снова стать прежней Камиллой Уоррен, высокомерной, презирающей весь мир. Но это было уже невозможно. А главное, если она хочет сохранить свою душу, то должна навсегда распрощаться с напускным презрением к людям. Свобода от обязательств, к которой она стремилась все эти годы, оказалась свободой от счастья, которого, как выяснилось, нельзя добиться в одиночку. За один вечер и одну ночь Камилла изменилась настолько, что ей оставалось лишь идти новым, неведомым путем, потому что все мосты в прошлое были сожжены.

Страшно было предстать перед миром без защитной оболочки, без черепашьего панциря, чуть было не раздавившего в ней душу и сердце, но сделать это было необходимо.

Одно она знала наверняка: с Джерродом Грейсоном она никогда больше не увидится. Сделка, которую он имел наглость предложить ей, по цинизму мало чем уступала поступку его брата, и Камилле оставалось лишь от всей души поблагодарить небо за то, что ей хватило сил отказать.

На первый взгляд казалось, что этот человек взывал к ее совести, но на самом деле он предлагал ей пойти на клятвопреступление. Значит, она может успокоиться и вычеркнуть его из своей памяти.

В конце концов, разве не сам он только что послал ее к черту?

Вот и хорошо.

4

Камилла собиралась на благотворительный спектакль. Она еще месяц назад обещала присутствовать на нем, и отказываться было уже неудобно.

Она лежала в ванне, размышляя о Бернарде Спенсере – своем последнем по счету ухажере, восторженном юноше из аристократического семейства, которого она третировала, как последнего лакея, с тех пор как он стал проявлять излишнюю настойчивость.

Сегодня на спектакле нужно объясниться с ним начистоту. Просто бросить его, как она поступала с прежними кавалерами, новая, более щепетильная и совестливая Камилла не могла, а расставаться по-хорошему ей еще только предстояло учиться.

Минувшая неделя наделила ее таким жизненным опытом, которого она и врагу бы не пожелала. Оказалось, что выйти из оболочки, с которой срослась душа, очень и очень непросто. Вначале все попытки Камиллы вести себя по-новому встречались ее коллегами и просто знакомыми с подозрением, а мягкость и доброжелательность в обращении вызывали у всех сардоническую усмешку. Но постепенно окружающие начали проявлять к ней некоторую снисходительность, и ее новая манера общения встречала все большее понимание.

Оставалась одна проблема – Бернард.

Сполоснувшись под холодным душем, Камилла завернулась в большую махровую простыню. Знал бы Джеррод Грейсон о моих мучениях, с иронией подумала она. Вот бы он порадовался.

Она отчитала себя за то, что все еще вспоминает об этом человеке. Всю неделю слова Джеррода, сказанные ей на прощание, не выходили у нее из головы, всякий раз рождая ощущение неловкости и беспокойства. И сейчас она раздраженно отогнала эти мысли и стала одеваться.

Обычно Камилла с наслаждением выбирала одежду, предвкушая успех, который будет иметь в обществе, но сегодня с удивлением обнаружила, что мысли ее сосредоточены совершенно на другом.

Впрочем, бросив беглый взгляд на свое отражение в зеркале, девушка с удовлетворением констатировала, что превосходно выглядит в голубом вечернем платье без пояса, соблазнительно шелестящим при каждом движении. Бриллианты в ушах и на шее были настоящими, а вот манто, которое Бернард накинул ей на плечи перед самым выходом из дома, – синтетическим. Камилла в духе времени полагала, что мех лучше всего смотрится на его истинном владельце – пушном звере.

Здание оперы сверкало огнями, а холл был наполнен шумом голосов, блеском драгоценностей и изысканными дамскими нарядами. Здесь присутствовал весь цвет общества. Камилла обменивалась улыбками и приветствиями, величайшим напряжением сил пряча от посторонних взглядов жесточайшую тоску и мечтая в душе лишь об одном – уединиться в каком-нибудь тихом уголке, подальше от этой толпы, фальшивых комплиментов и многозначительных взглядов, которыми обменивались люди при ее появлении.

Когда они с Бернардом добрались до своих мест в ложе, она уже с трудом удерживала на лице приклеенную улыбку. С легким вздохом девушка опустилась в кресло.

Свет погас, и началось представление – попурри из балетных и оперных номеров с самыми известными артистами в главных партиях. Камилла невольно увлеклась, наслаждаясь зрелищем, и лишь навязчивое внимание Бернарда не давало ей до конца расслабиться, смущая и раздражая. Она никак не могла взять в толк: неужто он сам не понимает, что его собачья преданность не просто смешна, но и оскорбительна – и в первую очередь для него самого. Впрочем, в том, что мужчины унижались перед ней, ловя малейшие знаки внимания, была вина и самой Камиллы.

Тем не менее, когда по окончании первого действия Бернард в сотый раз спросил, удобно ли ей сидеть на этом месте, она не выдержала и воскликнула:

– О Господи! Бернард, да замолчишь ты когда-нибудь?

И вдруг впервые за все время отношений с этим влюбленным мальчиком увидела обиду и упрямство на его утонченном лице.

– Ну, да, конечно, – с горечью бросил он. – Я – не он, со мной можно не церемониться!

Брови Камиллы взмыли вверх.

– Ты про кого говоришь? Бернард желчно рассмеялся.

– И ты еще спрашиваешь! Разумеется, про того развязного типа, который ворвался в твой дом в прошлое воскресенье. С ним ты вела себя совсем по-другому. Я всегда бесконечно уважал и ценил тебя, Камилла. Ну, скажи, что ты действовала не по своей воле, уступив его требованиям!

Девушка изумленно взглянула на спутника. Она и представить себе не могла, что со стороны ее разговор с Джерродом Грейсоном мог показаться кому-то сценой ревности.

– Если ты полагаешь, что насилие доставляет мне удовольствие, то глубоко заблуждаешься, – сухо сказала она. – Да, я не стала сопротивляться, но лишь потому, что хотела избежать скандала.

– Тогда совсем другое дело! – просиял Бернард. – А я уж было решил, что ты предпочитаешь иметь дело лишь с теми мужчинами, которые берут, не спрашивая разрешения...

Час от часу не легче! – беспомощно подумала Камилла и сказала притворно строго:

– Что за разговоры, Бернард? Это на тебя совершенно не похоже.

Он порывисто поднялся из кресла.

– Откуда тебе знать, – сказал он сокрушенно. – Ты ведь никогда не воспринимала меня всерьез.

Его слова были чистой правдой. Камилла видела в нем преданного щенка, услужливого раба, но не личность.

– Прости, Бернард! – сокрушенно сказала она. – Ты прав, я вела себя гадко. Мы еще поговорим об этом, но не здесь – потом. Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.

Он улыбнулся, но без особой радости в глазах.

– Интересно, и о чем же пойдет речь? Впрочем, зная тебя, можно ожидать чего угодно... Я схожу в буфет. Тебе принести что-нибудь?