Вишенка на десерт (СИ) - Лис Алеся. Страница 38

Переступить границу тяжело. Настолько тяжело, что меня буквально выворачивает наизнанку. Колеблюсь между моралью и шансом спасти жизнь. Но вдруг взгляд падает на книгу, брошенную небрежно на подоконнике. Рука сама тянется к ней. Конечно, это способ оттянуть принятие решения. Но действительно любопытно, что он читает. Название мне ни о чем не говорит, а вот от приписки в углу страницы сердце начинает биться чаще. Каллиграфическим четким почерком выведено: "Бардальф Себастьян Торнтон". Себастьян в честь отца. Бардальф – фамильное, королевское. Подписывал, уверена, собственной рукой.

Поспешно вытаскиваю конверт. Пальцы дрожат от возбуждения. Сравниваю почерки, и едва сдерживаю стон разочарования. Буквы совершенно не похожи. Торнтон не Друг. И я даже объяснить себе не могу, почему чувствую такое сожаление.

Кладу книгу на место, прячу письмо и наспех, стараясь не шуметь, покидаю кабинет. Понять не могу, почему так расстроилась. Иду, опустив голову. Едва носом не шмыгаю. Даже дороги не вижу перед собой. Неудивительно, что в какой-то момент спотыкаюсь и чуть не падаю с лестницы. Растяпа, свернула в сторону холла, вместо своего крыла. Вскрикиваю, чуть не лечу головой вниз. Но на моем плече неожиданно смыкаются крепкие пальцы.

— Леди Вивьен, что вы здесь делаете посреди ночи? — слышу голос Торнтона.

В первую минуту даже рот не могу раскрыть — а ведь что-то брякнуть в ответ не мешало бы. Но безумный стук крови в висках заглушает мысли. Хватаю воздух и таращусь на герцога. Пожалуй, в этот момент действительно похожа на жабу с огромными выпученными глазами.

— Так что же? — придирчивый взгляд обжигает огнем.

Рука на плече сжимается крепче, дергает на себя. Врезаюсь в мужскую грудь, упираюсь ладонями.

— Я… я… — бессвязно мычу. Взволнованно облизываю пересохшие губы. — Я ходила… кхм… ходила во сне.

Опускаю ресницы, взгляд невольно скользит по его груди. Сквозь тонкую батистовую рубашку проступает подтянутый рельеф. А Торнтон совершенно не изнеженный аристократ. Мышцы у него, как у качка… ну может не качка, но того, кто знает, где находится тренажерный зал. Интересно, где тренируются герцоги?

Мысли бегут куда-то не туда, щеки горят.

— Ходила… во сне… — задумчиво тянет.

Ладонь на моей талии начинает медленно поглаживать спину сквозь тонкую ткань платья. Почему-то перехватывает дыхание. От странных, необычных прикосновений что-то сжимается внутри, разливается щекочущим теплом.

— Вот именно, — хрипло шепчу. Откашливаюсь, собираю остатки разума, которые в мгновение ока разлетелись розовыми пузырями. А все Торнтон, он в этом виноват. Чего меня гладить? Однако не отстраняюсь, остаюсь на месте, как кошка под ласковой рукой. Напрочь сошла с ума...

— И давно это с тобой?

Смотрю растерянно? Утрата здравомыслия от его близости? Да вот, собственно, несколько минут назад и началась...

— Хождение во сне... — уточняет. По-видимому, взгляд у меня довольно-таки красноречивый. Вернее, отупевший...

— Время от времени случается, — прокашливаюсь снова... Стесняюсь. — После воспаления легких началось. Когда взволнована, расстроена, то… — вспоминаю на ходу все, что знаю о сомнамбулизме.

— А ты расстроена? — внимательный взгляд проникает в душу.

— Немного, — снова облизываю губы. Что же такое? Возможно, стоит приобрести гигиеническую помаду, или что здесь служит подобным по применению.

Вопросительно вздергивает бровь.

— На ужине была одна встреча... — избегаю взгляда

— С Амариллис. Знаю

Удивленно округляю глаза. Торнтон снисходительно улыбается:

— Не стоит нервничать. Она обычная шарлатанка.

— Но ваша матушка... — растерянно начинаю.

— Моя матушка большая шутница и любит экстравагантные проделки. Тем более, что Амариллис довольно хорошо разбирается в людях.

— Менталист? — дрожь охватывает от макушки и до пяток.

— Сохрани нас древние, конечно, нет! — презрительно фыркает. — Просто достаточно талантливая и наблюдательная шарлатанка. Но женщины от нее в восторге. Вот мама и пригласила данное чудо.

— Вот оно как… — задумчиво кусаю губу. Но...

— А что она вам такого сказала, что это расстроило столь прагматическую личность? — неожиданно интересуется Торнтон

Хмыкаю мысленно. Это я прагматичная? Мне кажется, такой недотепы еще поискать надо.

Может, Амариллис и шарлатанка, но мне помогла кое в чем. Но делиться этим, конечно, нет никакого желания.

— Вы уже можете отпустить меня! — избегаю ответа. — Я крепко стою на ногах.

Рука на моей талии исчезает. По позвоночнику бежит холодок.

— Ничего важного она не сказала...

— Действительно? — не верит.

Не удивительно. Если ничего важного, то чего такая расстроенная, вплоть до сомнамбулизма… Черт! Сама себя в угол загнала.

— Действительно, — гну свое. Что мне терять? — Обычные женские мелочи. Любовь, жених, семья…

— Очень интересно... — тянет.

Чувствую, как по мне пробегает внимательный, заинтересованный взгляд.

— И очень лично, — парирую. — И, кажется, мне пора…

— У меня есть идея получше...

Его пальцы неожиданно переплетаются с моими.

— Для крепкого сна нет ничего полезнее прогулки на свежем воздухе.

Я и пискнуть не успеваю, а он уже тянет меня в сторону коридора. Именно того, из которого я вышла несколько минут назад. Понять не могу, почему не сопротивляюсь. Почему разрешаю собой управлять. Иду, как покорный теленок на веревочке. На мгновение кажется, что он догадался о моем неправомерном проникновении во святая-святых. Но кабинет проходим, двигаемся до самого конца коридора. А там уже поворачиваем налево, где за неприметной маленькой дверцей прячется узкая лестница наверх.

Она старая, поскрипывает под ногами. И каждый раз у меня по спине бежит озноб. Мы как дети, проникающие в запрещенную комнату втайне от взрослых. Восторг поднимается колючими пузырьками шампанского и хочется улыбаться на все тридцать два.

— Куда мы?

— Увидишь, — лукавый взгляд ловит в темноте мою улыбку.

И через несколько шагов я действительно вижу, вижу и не могу прийти в себя от изумления. Потому что оказываемся мы прямо на крыше поместья. На небольшой террасе, залитой лунным светом. Она вся увита лозами и плющом. И цветы, ночные розы насыщают воздух несравнимым ароматом. Они серебристые, мелькают между темных листьев, цветут и пахнут так сладко и опьяняюще, что кружится голова.

— Лунные розы… любимые цветы моей матери, — объясняет.

Смотрю из-под ресниц. Теплота в голосе заставляет сжиматься сердце.

— Они невероятные! — честно говорю.

Ловлю на себе внимательный взгляд.

— Шеридан вообще специализируется на розах. Это земли роз. Ты знаешь, что в период большого голода именно розы спасли местных. Из них варили варенье, ели корни и листья, делали блины, пекли лепешки. А еще лечились от язв и царапин. Шеридан... — перекатывает на языке название поселения. — На языке Древних Шери – роза, а Дан – лунное сияние. Так их назвала Ровена. Это ее розы.

— Та самая Ровена? — вырывается неожиданное.

— Та самая, — кивает в ответ. — От Тристана пошел род Торнтонов.

— Шип… — говорю растерянно. Скорее, даже себе. Но Торнтон слышит, смотрит внимательно, не отрывая взгляда. — Ваше фамильное имя... Тристан Торнтон...

— Тристан Шип... Тристан Торнтон... А ты Роуз...

Вскидываю взгляд.

— Роуз... — повторяю как попугайчик. Пока не понимаю.

— Ровена Роуз...

Удивленно открываю рот.

— Неужели не знала?

Качаю головой. Сомневаюсь, что кто-то об этом знал.

— Итак, мы потомки тех, кому не суждено быть вместе?

Взгляд Тора темнеет.

— Ровена отвергла искреннюю любовь Тристана... — звучит осуждающее.

И я его понимаю. Отлично понимаю. Но не могу не заступиться.

— У нее были на то причины… — тихо произношу.

— Что же это за такие причины? Тристан сделал все, чтобы она вернулась!

— Вернулась ли она? — сердце сжимается от боли.