Утилизация (СИ) - Тараканова Тася. Страница 37

Футболка сбилась на груди, затрудняя движение, сухие сосновые иголки кололи оголившуюся кожу. Руки, которыми я выталкивала себя из преисподней, в мертвенном свете превратились в руки-крюки.

Я ёрзала, подвывала от страха, делала передышку, вновь упиралась руками, силясь выбраться из ловушки. Я готова была содрать с себя шкуру, чтобы вылезти отсюда. Сжав зубы, издавая утробные звуки, я толкала себя назад.

Сквозь болезненные всхлипы пробился голос. Кто это? Девчонки? В ушах гремел пульс не давая разобраться.

*

Нервные окончания звенели перетянутыми струнами. Одна часть меня забилась в угол, закрыв дрожащими руками голову, другая скалила зубы в последней попытке идти до конца. Ни съехавшие штаны, оголившие мою задницу, ни футболка, задиравшаяся всё выше, не имели значения. Пусть голая, но я выползу отсюда.

Воспоминание выбило нервный смешок, прошило дрожью мою хрупкую оболочку. Я очень рано внутриутробно перевернулась, заняла неправильное положение, уткнулась головой под рёбра матери, и роды произошли, как говорят медики, в ягодичном предлежании. Как-то в сердцах мама бросила, что у меня всё через жопу, потому что я появилась на свет этой частью тела.

— Юля! Ты меня слышишь? — сквозь пелену сознания пробился голос Андрея.

Боже! В каком я положении! Абсолютно беззащитна и уязвима перед мужчиной. Он же не сделает мне ничего плохого?

— Помоги! — захрипела я, отчаянно задёргавшись. — Не могу выбраться!

Замерла, в ужасе прислушиваясь к происходящему. Судорожный вдох. Пауза. Ощутила, как за лодыжки ухватились сильные тёплые пальцы, медленно потянули мою тушку к свету. Выдох. Жить буду.

Андрей бережно, плавно вытягивал меня, не допуская резких движений, боясь навредить. Его пальцы исчезли, когда он освободил из плена мою филейную часть. Я забыла, как дышать, почувствовав его пальцы на бедре около резинки штанов. Андрей осторожно поправил штаны, я облегчённо выдохнула, даже приподняла попу, помогая его рукам.

— Ты как? Можно продолжать?

— Да.

Не хватало воздуха, хотелось освободиться от мучительного давления. Когда закончится моё второе рождение? Я смертельно устала.

Андрей вновь взялся за мои лодыжки, потянул. На свет божий появилась моя покарябанная досками, взмокшая спина, её обдало лёгким, приятным ветерком. Мама рассказывала, как профессор, который принимал роды с двумя учениками, держа меня под живот, смеялся, оповестил всех, что ничего страшного, и рот вылез.

Пока вылезла только спина. Андрей руками нащупал края футболки, которая задралась чуть ли не до лопаток, аккуратно натянул её на мою многострадальную спину, задев край груди пальцами. Тактильная девочка во мне встрепенулась. Даже в таком состоянии она вдруг почувствовала отклик в теле.

— Так, сейчас голова, — предупредил Андрей. — Как ты вообще пролезла сюда?

На психе и не то сотворишь

Дыша поверхностно и часто, я вывернула голову набок, впечаталась щекой в землю, упёрлась рукам для последнего рывка.

— Не знаю.

Мой жалобный писк лишил Андрея решимости. Пальцы мужчины на моих лодыжках дрогнули.

— Юля, тебе не больно?

Больно

— Тяни.

— Всё, начинаю!

Он вытащил меня бережно, как ребёнка из утробы матери. Перевернул на спину, помог сесть, с тревогой всмотрелся в моё лицо. У меня был ужасный вид, то самое чувство, что зря ходила мыться. Руки поцарапаны, с волос капал пот, лицо горело от пережитых усилий. Наверное, поэтому новорожденные бывают такие красные, совсем не просто появиться на свет.

— Спасибо.

Я приложила руки к щекам. Взгляд Андрея словно поделился со мной теплом. Такая редкость в этом лагере. Здешние охранники не знают, что значит уважать женщину. Они смотрят на неё со снисхождением главного в роду человеческом.

— Ты хотела спрятаться?

Я не буду больше врать никогда. Стану самой честной версией себя в новой жизни.

— Нет. Искала камень, который бросила Лиза.

— Не иначе это был золотой слиток, — улыбнулся Андрей.

— Хотела этим камнем прибить Сабу.

— Ты серьёзно?

— Лиза пропала. Это его рук дело.

Невдалеке замелькали силуэты девчонок, они, наверняка увидели нас, сидящих на траве.

— Лиза с Арнольдом Анатольевичем доедают ужин, — сказал Андрей.

Что?

— Меня послали поторопить вас. Поварам пора домой.

Шок от услышанного, видимо, отразился в моих широко распахнутых глазах, онемевших губах в попытке улыбнуться. Едва ли я смогла найти сейчас слова, чтобы что-то сказать. Что сказать? Что я могла сказать в этот момент? Что я непроходимая дура, истеричка, психопатка?

— Ты не одинока, Юль. Вокруг есть люди, готовые помочь.

Андрей меня успокаивал, пытался стабилизировать, увидев, какой ураган чувств вызвали его слова. Он смотрел без улыбки, а я не могла понять, кто он такой. Все попытки натыкались на стену хоть и не из бетона, но очень плотную, непроходимую стену – ни прощупать, ни предсказать. Странный коктейль стали, непроницаемости и глубинного скрытого источника.

К нам подошли девчонки. Похоже, они обалдели от увиденного. Я, вспотевшая с красным лицом в пожамканной грязной футболке, рядом со мной на корточках Андрей, судя по виду, взвинченный неоднозначной ситуацией. Мои глаза сразу же наткнулись на Ирочку, подстрекательницу и провокаторшу, источник моего нынешнего состояния.

Чувства встопорщились как унитазный ёршик, который одним движением готов был смыть то дерьмо, что сейчас нашептывала Ирочка Нине. Я не знала, что ответить на вопросительные взгляды девчонок, беззвучно шевеля губами, не в состоянии связно мыслить и что-либо объяснить.

Андрей легко поднялся, отряхнув колени от налипших хвоинок.

— Девушки, ужин заканчивается. Идите быстрей, а то столовая закроется.

**

Коротко кивнув мне на прощанье, Андрей ушёл.

Девчонки заторопились в корпус, оставить вещи. Весёлые, отдохнувшие, им не было до меня дела. Мозг заполнил ядовитый туман под названием обида. Никто ничего не спросил, не сказал, не посочувствовал. Ирочка, наверное, уже делилась гнусными версиями того, что здесь произошло, пела о моей «ненормальности». В глазах девчонок я стала ещё более безумной, чем была.

Я почувствовала себя коброй, столько яда скопилось на языке. Меня внутри корёжило, так хотелось отыграться на Ирочке, и на всех равнодушных к моей боли. К Мойдодыру, как окрестили наш допотопный умывальник, я шла заплетающейся походкой, до сих пор дрожали ноги. Мыла руки, звеня штырьком, напряжённо ждала, когда девчонки уйдут в столовую. Они вышли из корпуса, никто даже не оглянулся по сторонам, я стала для них невидимкой. Меня отторгали из коллектива, как больные клетки из здорового организма.

Боль, которая поселилась во мне, жаждала причинить боль другим. Я хотела догнать девчонок и крикнуть, что Ирочка врёт, чтобы они поверили мне, поняли правильно, успокоили, пожалели меня, чёрт возьми. Во мне истерил, топал ногами, рыдал отвергнутый ребёнок.

И всё это из-за Лизы. Если бы Лиза была мне безразлична, я бы не слетела с катушек. Из-за неё меня вынесло в иллюзорную реальность, где полностью отключились мозги.

Она не виновата, но виновата: не дождалась, не подумала, ушла с Арнольдом, оставив открытую дверь. Из-за неё произошло то, что произошло.

Козёл отпущения был найден, я решительно зашагала в столовую. Девчонки сидели за столом, когда я вошла. Моё место с краю около Лизы, конечно же, никто не занял. Я опустилась на стул.

— Что так долго? Гречка уже остыла. — Лиза с улыбкой повернулась ко мне.

Я ответила ей непроницаемым, холодным взглядом.

— Задержалась.

— А мы с Арнольдом Анатольевичем рисовали, пока вы мылись.

Гнев, жрущий изнутри, требовал выхода.

— Я рада. Можно спокойно поесть?

Боковым зрением я уловила, как Лиза словно скукожилась на стуле, стиснула кружку в руке.