Прах к праху - Хоуг (Хоаг) Тэми. Страница 29

— Вы хотите сказать, что они не против, чтобы миру стало известно, как и почему их дочери выросли наркоманками и проститутками? — спросил Бондюран, и в его голосе Куинну послышалось легкое злорадство. — Что им не стыдно публично расписаться в собственном позоре?

Ага, обвинения в чужой адрес. Интересно, подумал Джон, насколько тому причиной его собственные страдания?

— Кстати, о свидетельнице, — сменил тему Бондюран, как будто понял, что едва не сказал лишнего, и подвинул блокнот. — Как, по-вашему, она сможет опознать преступника? Мне она показалась не слишком надежной.

— Не знаю, — уклончиво ответил Куинн, хотя прекрасно знал, откуда у Бондюрана такая информация. За такую утечку Ковач устроит кое-кому хорошую выволочку, а значит, наступит на очень даже больную мозоль. И хотя родственники жертвы имеют право на получение закрытой информации, однако для успешного проведения расследования чем меньше ее будет просачиваться за стены штаба, тем лучше. И Питер Бондюран не может претендовать на исчерпывающие сведения. Если на то пошло, он сам в известной мере подозреваемый.

— Мы… можем лишь надеяться, — промямлил Бондюран.

Взгляд его переместился на стену, увешанную фотографиями, главным образом, его самого в обществе других мужчин. Спецагент предположил, что это партнеры по бизнесу либо соперники или какие-то знаменитости. Зоркий глаз Джона выхватил на фото Боба Брюстера. Впрочем, в следующий момент он понял, куда прикован взгляд хозяина: к небольшой группе фотографий в нижнем левом углу.

Куинн поднялся с кресла и подошел к стене, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Джиллиан, в разные периоды жизни. Он тотчас узнал ее по фотографии в деле. Одно фото привлекло его особое внимание: молодая женщина, как будто из другого времени — в строгом черном платье с белым воротником и манжетами в духе Питера Пэна. Волосы подстрижены коротко, почти по-мальчишечьи, и сильно высветлены. Резкий контраст с чуть отросшими темными корнями и бровями. В одном ухе — с полдюжины сережек. Крошечный рубин в ноздре. С отцом у нее внешне не было ничего общего. Ее тело, лицо выглядели мягче, более округлых очертаний. Глаза огромные и печальные. Объектив запечатлел внутреннюю ранимость, как будто она стыдилась того, что выросла не такой, какой хотели бы ее видеть, а именно скромной, благовоспитанной девушкой.

— Какая милая, — машинально произнес Куинн. Какая разница, что это не совсем соответствует действительности. Потому что сказано это отнюдь не затем, чтобы польстить отцу, а с конкретной целью. — Я полагаю, вы были с ней близки. Ведь она из Европы вернулась учиться домой.

Бондюран поднялся из-за стола и встал рядом с креслом, как будто не знал, что ему делать: то ли тоже подойти к фотографии, то ли остаться на месте.

— Только в детстве, когда она была маленькой. Но затем мы с ее матерью развелись, причем в довольно ранимом для нее возрасте. Для Джиллиан это стало трудным временем. Ей было больно наблюдать, как мы с Софией отдаляемся друг от друга. А затем появился Серж, новый муж моей бывшей жены. Потом болезнь. Она постоянно лечилась от депрессии.

Бондюран умолк, а Куинн почувствовал, как на него давит груз всего, о чем его собеседник решил умолчать. В чем была причина развода? Что довело Софию до душевного расстройства? А та неприязнь, с которой он произнес имя нового мужа супруги? Что является ее причиной? Ревность или нечто другое?

— А что она изучала в университете? — спросил Куинн, прекрасно зная, что есть вопросы, которые лучше не задавать в лоб. Потому что Питер Бондюран все равно не раскроет перед ним своих секретов сейчас. А может, и вообще никогда.

— Психологию, — последовал ответ.

Спецагенту показалось, будто он услышал в голосе иронию. Его взгляд был по-прежнему прикован к фотографии: черное платье, короткая стрижка, искусственно обесцвеченные волосы, серьги, пирсинг в носу и печаль в глазах.

— Вы часто с ней виделись?

— Каждую пятницу. Она приезжала на ужин.

— Сколько людей об этом знали?

— Трудно сказать. Моя экономка, личный помощник, близкие друзья. Кое-кто из друзей Джиллиан.

— В доме есть еще какая-нибудь прислуга, кроме экономки?

— Хелен занята полный рабочий день. Раз в неделю ей в помощь приходит девушка — убирать дом. Есть еще трое подсобных рабочих, которые также приходят еженедельно. Вот и все. Лично я обилию прислуги предпочитаю приватность. Мои запросы отнюдь не экстравагантны.

— Пятница — это тот день, когда студенты дают выход накопившейся за неделю энергии. Скажите, Джиллиан посещала ночные клубы?

— Нет, они ее не интересовали.

— А близкие друзья у нее были?

— Может быть, мне о них она ничего не рассказывала. Джилли довольно замкнутый человек. Единственная, о ком она вспоминала более-менее регулярно, была официантка в кофейне. Кажется, Мишель. Но лично я никогда ее не видел.

— А молодой человек?

— Нет, мужчины у нее не было, — отрезал Бондюран и отвернулся.

Французские окна за его спиной выходили на мощенный плиткой внутренний двор, в котором стояли скамейки и пустые горшки для цветов. Сам он смотрел на стекло так, будто это был портал в некое другое измерение.

— Парни ее не интересовали. Временные отношения ей не нужны. Слишком многое она успела пережить в жизни…

Тонкие губы Бондюрана дрогнули, в глазах появилась боль. Пожалуй, на данный момент самый сильный знак внутренних переживаний.

— А ведь впереди у нее была целая жизнь, — едва ли не шепотом произнес он. — И вот теперь ее нет.

Куинн подошел и встал рядом, а когда заговорил, голос его, негромкий и мягкий, был полон сострадания.

— Пожалуй, нет ничего труднее, чем примириться со смертью юного существа, особенно когда человек покинул мир не по своей воле, а от рук убийцы. Мечты, которые так и не воплотились в жизнь, нереализованный потенциал. Близкие — родные, друзья, которые корят себя за то, что вовремя не извинились, не загладили свою вину, не сказали, как они ее любят, хотя времени имелось более чем достаточно. И вот — неожиданно — все стало поздно.

От Куинна не ускользнуло, как напряглось лицо хозяина дома, как тот пытался побороть внутреннюю боль. Он видел застывшее в глазах страдание, осознание того, что, как ни крепись, горе все равно возьмет свое. В какой-то момент силы иссякнут, защитная стена рухнет, и волна переживаний накроет его с головой.

— По крайней мере, последний вечер вы провели вместе, — негромко добавил Джон. — Пусть хотя бы это служит вам утешением.

А может, не утешением вовсе? А напоминанием о том, какие резкие слова были сказаны, какие обиды встали стеной между отцом и дочерью, и вот теперь прошлого не вернуть и вины не загладить. Куинн едва ли не кожей ощущал витавшее в воздухе раскаяние.

— А что вы можете сказать о ее настроении в тот вечер? — мягко поинтересовался он. — Веселое? Подавленное?

— Она была… — Бондюран сглотнул застывший в горле комок и попытался найти подходящее слово, — собой. Джилли всегда так — то весела, то вдруг, буквально в следующую минуту, погружается в уныние. В общем, непредсказуема.

Девушка, чья мать регулярно лечилась в клинике для душевнобольных.

— По ней можно было сказать, что ее что-то беспокоит? Что у нее неспокойно на душе?

— Нет.

— Вы обсуждали что-то конкретное или, может, спорили о чем-то?..

Нет, он никак не ожидал, что Бондюран взорвется:

— Боже мой! Да если бы я заподозрил неладное, если бы у меня были дурные предчувствия, неужели, по-вашему, я не остановил бы ее, не заставил переночевать у меня?!

— Отнюдь, я уверен, что нет, — мягко ответил Куинн, вложив в слова максимум сочувствия — то есть сделал то, чего не делал уже давно. Это отнимало столько душевных сил, а рядом не было никого, кто бы помог их восполнить. Он попытался сосредоточиться на том, что привело его сюда — а именно, что ему необходимо раздобыть информацию. А для этого он должен быть готов на все — льстить, уговаривать, любыми средствами расколоть человека, вынудить его рассказать правду, пусть даже не сразу, а постепенно, мелкими крохами. Потому что без информации убийцу не поймать. И в любой ситуации для него превыше всего интересы жертвы.