Прах к праху - Хоуг (Хоаг) Тэми. Страница 33

— Но ведь здесь вроде бы никого неизвестного или подозрительного не видели.

— А если убийца всем хорошо знаком и не вызывает никаких подозрений? Интересно, может, есть смысл понаблюдать за этим местом пару-тройку дней? — задумчиво произнесла Лиска. — Вдруг он опять наведается сюда?

— Нет, скорее всего, он здесь уже побывал и смылся. Какой смысл приходить сюда после того, как тело уже найдено? Это лишний риск.

— А разве он не рисковал, когда устроил в парке пожар?

Лиска вытащила из кармана куртки мобильный телефон и набрала номер Ковача. Последовали длинные гудки, и Лиска с видимым нетерпением ждала, когда же сержант наконец ответит. Так и не дождавшись, выключила телефон и сунула обратно в карман.

— Не иначе как Сэм снова забыл свой мобильник в машине. Надо посоветовать — пусть он повесит его на цепь и носит на шее, как дальнобойщик — бумажник… Но ты права. Если наш Коптильщик хотел наведаться сюда, то сделал это до того, как было обнаружено тело. И если он действительно здесь побывал, то вполне мог оставить свои «пальчики».

— Будем надеяться, что нам повезет.

Лиска вздохнула.

— Я нашла во второй спальне кое-какие шмотки, которые могли принадлежать ее подружке. Еще я выяснила, в какой салон она ходила стричься и в какую кофейню захаживала, потому что спичечный коробок принесен оттуда.

— Может, сравним шмотки? Вдруг они действительно тянут на размер Д?

Лиска усмехнулась.

— На размер Д? Это предел мечтаний моего бывшего муженька. Знаешь, что я однажды нашла у него в ящике с носками? Порножурнальчик с толстыми тетками, у которых просто гигантские сиськи. Нет, не просто большие, а такие, что, как гири, тянут чуть ли не до колен. И так страница за страницей. Сплошные сиськи размером с дирижабль. И после этого мужики нас еще в чем-то обвиняют! А ведь мы, когда говорим о размерах, имеем в виду лишь дюймов шесть, не более того.

Мосс не то фыркнула, не то хихикнула.

— Послушай, проведя всего день в твоем обществе, нужно идти на исповедь к священнику.

Они вышли из квартиры и замкнули дверь. С реки дул ветер, принося влажные запахи глины и подгнивших листьев и еще едва уловимый металлический дух большого города и населяющих его машин. Мосс поплотнее закуталась в куртку. Лиска нахохлилась и поглубже засунула руки в карманы. Жалуясь друг другу на то, что впереди долгая зима, они подошли к машине. Зима в Миннесоте всегда была долгой.

Когда выезжали с парковки, Гил Ванлис стоял на пороге дома, глядя вслед. Он отвернулся лишь тогда, когда Лиска на прощание помахала рукой.

— Может, попробуем еще разок, Эйнджи? — мягко спросил художник из отдела судмедэкспертизы.

Звали его Оскар, и его голос напоминал расплавленную карамель. Кейт не раз становилась свидетельницей того, как Оскар в буквальном смысле убаюкивал людей и те начинали клевать носом. Кого угодно, но только не Эйнджи Ди Марко.

Конлан стояла у нее за спиной, но на приличном расстоянии — почти у двери. Не хотелось, чтобы ее собственное нетерпение усилило явную нервозность свидетельницы. Девушка постоянно ерзала на стуле, как упрямый и капризный ребенок, который с мамой пришел на прием к врачу и должен какое-то время ждать в коридоре. Судя по ее полусонному виду, она не выспалась, хотя воспользовалась имевшимся в приюте душем. Каштановые волосы по-прежнему свисали жидкими прядями, но, по крайней мере, были чистыми. На ней была все та же джинсовая куртка — правда, поверх другого свитера — и те же грязные джинсы.

— Я хочу, чтобы ты закрыла глаза, — произнес художник. — Сделай глубокий вдох и медленный выдох.

Эйнджи вздохнула — с видимым раздражением.

— Медленно, не торопись…

Кейт решила, что Оскару следует воздать должное за ангельское терпение. Сама она была готова сорвать раздражение на ком угодно. С другой стороны, художнику не пришлось забирать девицу утром из приюта, где Тони Эрскин в очередной раз обрушила на Кейт весь свой гнев по поводу затянувшейся поимки Крематора.

— Две женщины погибли страшной смертью, а полиция не пошевелила даже пальцем лишь потому, что они проститутки. Более того, власти договорились до того, что убийца вообще не представляет угрозы для горожан, как будто эти две женщины жили где-то на Луне! Это просто возмутительно!

Адвокат не стала вдаваться в объяснения. Потому что прекрасно знала, какая последует реакция — сплошные эмоции и никакой логики.

— Полиции наплевать на этих женщин, а ведь они не от хорошей жизни стали наркоманками и проститутками. Подумаешь, очередная мертвая шлюха! Оно даже к лучшему — одной «ночной бабочкой» меньше на улицах города. Но тут убита дочка миллионера — и неожиданно весь город поставлен на уши. Ведь это надо же! Жертвой убийцы стала порядочная девушка! — выдала Тони саркастическую тираду.

И вот сейчас, вспоминая утренний всплеск эмоций, Кейт мысленно велела себе расслабиться и не брать все это в голову. Тони Эрскин никогда не вызывала у нее особых симпатий. Чтобы выпустить лишний пар, начальница приюта трудилась двадцать четыре часа в сутки. Даже если у вас и в мыслях не было обижать ни ее, ни ее идеалы, ни ее «бедных жертв», как Эрскин называла обитательниц приюта, она все равно умудрялась усмотреть в словах собеседника оскорбление. Чтобы потом, взобравшись на воображаемую трибуну, часами читать мораль любому, кто находился в непосредственной близости и мог ее слышать. Совершенные Крематором убийства лишь подливали масла в огонь, и, наверное, так будет продолжаться еще долгое время.

Впрочем, Конлан вынуждена признать, что Эрскин по-своему права. Подобного рода циничные мысли по поводу двух предыдущих убийств не раз приходили в голову даже ей самой. Но она знала: невзирая на личности жертв, полиция продолжает искать убийцу, делая все, что в ее силах, особенно если учесть ограниченные кадровые ресурсы и скудное финансирование, какое выделялось даже на раскрытие особо тяжких преступлений.

И все равно в то утро Кейт так и подмывало сказать Тони Эрскин одну-единственную вещь: «Жизнь вообще — сука еще та. Пора к этому привыкнуть». Ее язык до сих пор саднил, потому что она его прикусила. Вместо этого сказала: «Я не коп, а адвокат и потому на вашей стороне».

Впрочем, нашлось бы немало тех, кому такие слова пришлись не по вкусу. Все-таки она работала в полиции, и вина по умолчанию лежала и на ней тоже. Сколько раз копы смотрели на нее так, как будто видели заклятого врага, а все потому, что она постоянно общалась с сопливыми либералами, которых хлебом не корми, а дай облить полицию грязью. Вот такая работенка. Как говорится, ни вашим, ни нашим.

«Слава богу, что я люблю свою работу, иначе я бы ее возненавидела!» — подумала тогда Кейт.

— Ты в парке, но тебе ничего не грозит, — монотонно вещал Оскар. — Опасности больше нет, никто не обидит. Открой внутренний глаз и посмотри ему в лицо. Не торопись, приглядись как следует.

Адвокат медленно подошла ближе к стулу, который стоял чуть поодаль, и села. Девушка поймала ее взгляд и поспешила отвернуться, но тотчас же встретилась с глазами художника, которые поблескивали, как полированные ониксы, в окружении пышной растительности, обрамлявшей лицо: снизу пышная борода и усы, сверху — львиная грива волос, свободно ниспадавших на мощные плечи.

— Ты не увидишь, если не станешь смотреть.

— А вдруг я не хочу ничего видеть? — с вызовом ответила Эйнджи.

Оскар посмотрел печальным взглядом.

— Пойми, здесь он тебе не страшен. Требуется лишь одно — посмотреть ему в лицо. Не нужно заглядывать в душу. Просто в глаза — вот и все.

За жизнь Оскар повидал немало свидетелей, и все они боялись мести преступника где-нибудь в отдаленном будущем; но еще сильнее их пугала необходимость вновь и вновь восстанавливать в сознании картины преступления. Кейт знала: воспоминания или кошмары способны нанести человеку не меньшую психическую травму, чем само реальное событие. Каким бы продвинутым и знающим ни был род людской, человеческий ум по-прежнему с трудом различал воображаемые картины и реальные.