Двадцатые (СИ) - Нестеров Вадим. Страница 52

В новый руководящий орган вошли только три человека: ректор Д. Н. Артемьев отвечал за финансовый отдел, помощник ректора Н. М. Федоровский – за хозяйственный, а член Президиума МГА Д. М. Брылкин – за административный.

Новый член триумвирата Дмитрий Михайлович Брылкин был опытным педагогом – до революции он руководил Домбровским горным училищем, известной в Империи кузницей кадров для польской горной промышленности. Именно Брылкин в своем селе Домбров Бендинского уезда Петроковской губернии Царства Польского сделал практику неотъемлемой и важнейшей частью российского горного образования. При этом людей, не отработавших в шахте или на заводе хотя бы месяц, он просто не зачислял к себе в училище, какие бы знания они не продемонстрировали на экзаменах. «Практика очень полезна, так как именно она давала ученикам практическое представление, и способствовала более быстрому пониманию учениками изучаемого предмета. Ученики, поступая в горную школу, уже имели представление, какая служба их ждет» - писал он.

Добровское горное училище

Впоследствии этот выпускник Питерского Горного института дослужился до должности начальника Западного горного управления Российской империи и получил чин действительного статского советника, «штатского генерала», как тогда говорили.

Думаю, не стоит удивляться, что после революции Дмитрий Михайлович был принят на работу в Московскую горную академию на должность профессора кафедры горного искусства и стал одним из трех ее руководителей. Артемьев очень рассчитывал на его опыт управления учебным заведением, но, к сожалению, бывший чиновник 4-го класса был уже далеко не молод – в 1920 году ему шел седьмой десяток. А, как и многие немолодые люди, старый горняк в нюансах знал, как строить обучение при режиме, ушедшем в историю, но не очень понимал – как жить в новые времена.

Но неприятности ректора Артемьева на этом не закончились. Как вы понимаете, по большому счету Горная академия в те годы практически не функционировала. Нет, что-то там, безусловно, происходило, но нормальным учебным процессом это назвать было сложно. Как вспоминал работавший в Академии с первого дня Дмитрий Моцок, «немногие профессора и преподаватели по мере поступления начинали в какой-нибудь из комнат лекции или занятия, предоставленные во всем своему вкусу. Студенты также свободно выбирали себе те или иные предметы».

Все кончилось тем, что летом 1920 года Московскую горную академию собрались закрывать. В первые годы своего существования Советская власть открыла множество вузов, но большинство из них оказались нежизнеспособными. Не имея ни нормального профессорско-преподавательского состава, ни материальной базы, они просто не могли готовить грамотных специалистов. А в тогдашних условиях манкировать качеством подготовки было чревато очень серьезными неприятностями. Особенно - в инженерных науках.

Один сигнал трудящихся масс, второй – и вот уже готовится постановление о закрытии МГА. Однако за Московскую горную академию вступился Горный Совет, обладавший в те отопительно-проблемные времена немалым весом. Особенно активно отстаивал право МГА на существование бывший студент ректора Артемьева по Горному институту, а ныне Председатель Главного нефтяного комитета Высшего совета народного хозяйства Иван Михайлович Губкин.

В благодарность Артемьев и предложил Губкину открыть в МГА кафедру нефтяного дела, а заодно – и поселиться в Академии вместе с другими преподавателями. До этого Губкин жил в № 434 во Втором Доме Советов – национализированной для проживания переехавшей в новую столицу советской элиты гостинице «Метрополь». Его соседями там были Николай Бухарин, Георгий Чичерин, Владимир Антонов-Овсеенко и другие видные большевики.

Гостиница «Метрополь» в 1905 году. Рисунок из буклета «Московские виды: На память от Метрополя».

Но гостиница есть гостиница, а свой угол – это свой угол. Глава нефтяного комитета с благодарностью перебрался на Калужскую улицу и активно включился в работу Академии.

1920 год оказался своеобразной «сменой поколений» в руководстве Московской горной академии. Уволился и перебрался в еще не ставший Ленинградом Питер Михаил Карлович Циглер. Уехал в длительную командировку в Германию Георгий Васильевич Ключанский.

А в конце года Академия простилась и с Федоровским.

В 1920 году при Научно-техническом отделе ВСНХ было создано «Бюро иностранной науки и техники», которое при тогдашней моде на аббревиатуры все называли просто БИНТ. В задачу этой структуры входил сбор информации о достижениях зарубежной науки и техники и восстановление связей с зарубежными научными учреждениями. Прежде всего - немецкими, поскольку кроме Германии – такой же «прокаженной международной политики» – никто с Советской Россией дела иметь не желал. В августе по рекомендации Ленина БИНТ возглавил Николай Федоровский - старый большевик со знанием иностранных языков и обширными знакомствами в академической среде. Николая Михайловича срочно командировали в Берлин, сразу предупредив – это минимум на несколько лет.

Надо было что-то решать с управлением вузом, поскольку из трех членов Президиума оставался, по сути, только Артемьев – Федоровский уезжал, а Брылкин тяжело болел и явно «не тянул».

Поэтому 20 декабря 1920 года, накануне отъезда одного из основателей, на заседании Президиума был избран новый руководящий состав МГА. Секретарь собрания записал в решении: «Передать в заведование: финансовые и административные дела Д.Н. Артемьеву, учебные И.М. Губкину, хозяйственные Н.М. Ишоеву и С.Ф. Федорову».

Очень коротко про наверняка неизвестные вам фамилии.

Николай Михайлович Ишоев был представителем довольно известной в Москве разбогатевшей семьи ассирийцев. До революции - личный почетный гражданин, владелец и директор собственного машиностроительного завода. Но Николай Михайлович был не только капиталистом, жившим на Шаболовке, 20, но и великолепным знающим инженером, автором множества изобретений. Поэтому неудивительно, что в 1920 году мы видим его в Горной академии в должности заведующего кафедрой прикладной механики горно-рудничного факультета, профессором, читающим два курса: «Детали машин» и «Двигатели внутреннего сгорания». Практическая хватка ассирийца-фабриканта и его неуемная энергия оказались в задыхавшейся без нормального руководства Академии как нельзя кстати. Буквально за несколько месяцев бывший буржуй выдвинулся в институте на первые роли.

Но поскольку бывшим буржуем от этого он быть не перестал, для равновесия в «напарники» к нему приставили Сергея Филипповича Федорова – студента геологического факультета и человека с безупречной по меркам того времени биографией.

Прапорщик

Сергей Федоров родился в многодетной крестьянской семье и до 14 лет жил в деревне Ульево Рузского уезда Московской губернии. Пролетарий в первом поколении – в 14-летнем возрасте был отдан родителями в подручные слесаря на фабрику весов и гирь Штеймана. Подручный оказался мальчишкой смышленым и вскоре сам стал слесарем. Истово мечтал выбиться в люди, поэтому после смены, шатаясь от усталости, шел не в кабак, как многие сверстники, а на Миусские вечерне-воскресные курсы для рабочих. Нещадно занимаясь самообразованием, периодически сдавал экстерном экзамены за разные классы гимназии и в 1916 году, к своему 20-летию, слесарь Федоров сделал себе подарок – исполнил мечту и сдал экзамены за полный гимназический курс.

С.Ф. Федоров. 1945 г.

Дорога в университет была открыта, но денег на образование пока не было.

Вскоре грянула Февральская революция, и уволившегося с военного завода бывшего слесаря мобилизовали в армию. Как грамотный, Федоров был отправлен на 4-месячные военные офицерские курсы в Александровском юнкерском военном училище, по окончании которых получил звание прапорщика и взвод в 237 запасном пехотном полку, дислоцированном в подмосковной Шуе. Через несколько месяцев прапорщик Федоров уже командовал ротой, но тут грянула вторая революция – Октябрьская, и ротный вместе со своими солдатами, как тогда выражались, перешел на сторону трудового народа.