Год 1914-й. Время прозрения - Михайловский Александр Борисович. Страница 65

- Это и есть ваше пресловутое Тридесятое царство - мир, где все пропитание Святым духом, и в то же время самым неприкрытым колдовством? - спросил я, озираясь и вдыхая полной грудью этот удивительный воздух иного мира.

- Да, - кивнул Артанский князь, - это Тридесятое царство, но только должен сказать, что тут нет никакого колдовства, а есть одно лишь волшебство. Волшебник для реализации своих заклинаний использует энергию, струящуюся вдоль межмировых силовых линий, соединяющих между собой в Мироздании полюса Порядка и Хаоса. Колдун не имеет такой возможности, а потому отнимает жизненную силу у живых людей, или от всех и понемногу, или путем человеческих жертвоприношений от немногих людей - но всю полностью. Массовые войны с большими жертвами, бессмысленные, а потому беспощадные, тоже являются формой такого жертвоприношения во имя демократии, в конечном счете, приближающие наступление инферно - то есть царство Сатаны, из которого для человечества уже не будет выхода. Но есть одно правило: люди, сражающиеся за правое дело, не приближают, а отдаляют инферно, а потому после героической гибели их души улетают в рай, а не оказываются перед престолом князя Тьмы.

- А как отличить правое дело от неправого? - спросил я почти непроизвольно.

- После победы правых сил зло мира, выражающееся в количестве убийств и насилия, уменьшается, а после победы неправых - наоборот, - ответил Артанский князь. - Когда Болгария объявила войну Турции ради освобождения своего народа, томящегося в рабстве, это была правая война, а когда напала на своих бывших союзников ради передела территории, то неправая. Ваш отец мог довериться арбитражу русского императора, но предпочел ему войну, потому что из Вены поступили совершенно другие сигналы. Но и сербы с греками, разделившие чужую территорию, тоже были неправы, и стократ неправы были румыны, ударившие Болгарии в спину. Чаще всего бывает, что неправыми оказываются обе стороны, а потому такие войны необходимо пресекать в самом зародыше - точно так же, как я сейчас пресекаю третью по счету сербо-болгарскую войну, которую не хочет ни сербский, ни болгарский народ. Её желают лишь ваш отец, ненавидящий всю сербскую нацию, и прожженные политиканы в Берлине и Вене. Они считают, что таким образом смогут высвободить с сербского фронта остатки австрийской армии и предотвратить немедленное крушение иструхлявившейся на данный момент империи Габсбургов.

- Так значит, - сказал я, - если Болгария вступит в войну на другой стороне, то окажется правой? Конечно, если Сербия без войны вернет нам украденные земли, то так оно и будет. Огромное количество болгар бежало к нам от террора новых сербских властей, и если они вернутся в свои дома, то это будет большое благо. Но скажите, где граница, за которой такая справедливость превращается в свою прямую противоположность?

- Когда ты берешь свое - то есть земли, на которых живут люди, считающие себя болгарами и желающие жить в Болгарии - то это справедливо, - ответил Артанский князь. - В противном случае, если народ на этой земле желает жить в каком-то ином государстве, ее захват твоими войсками называется уже не освобождением, а оккупацией. Бывают случаи, когда такие действия оправданы, но их все же лучше избегать, если к тому нет крайней необходимости - вроде упреждающей ликвидации вражеского плацдарма для нападения на твою державу...

- Но, господин Серегин, - воскликнул я, - разве вы не знаете, что Греция, захватив южную Македонию вкупе с Солуном, тут же начала изгонять оттуда болгарское население, чтобы заменить его греческими эмигрантами из пределов Османской империи! Пройдет еще совсем немного времени, и там не будет болгар, а одни только греки, которые, разумеется, желают жить в Греции...

- Об этом нам тоже хорошо известно, - ответил господин Серегин, - но сейчас процесс этнических чисток в Македонии только в начале. Основной поток греческих эмигрантов из Османской империи хлынет уже после этой войны, когда в результате резни, устроенной младотурецкими националистами, несколько миллионов христиан, в основном греков и армян, будут безжалостно убиты, а всех остальных представителей христианских народов изгонят прочь с территории бывшей османской империи. Вот тогда в распоряжении греческих властей появится достаточное количество переселенцев, пригодных для того, чтобы заместить болгар, изгоняемых с завоеванных земель. А Болгария при этом должна будет молчать в тряпочку, ибо она участвовала в Великой войне на стороне побежденных Центральных держав, разгромлена, унижена, обрезана в границах и обложена контрибуциями в пользу победителей. Но я для того и пришел в этот мир, чтобы изменить все в корне не только для русских или сербов, но и для болгар. Теперь наказанными окажутся любители таскать куски с чужого стола, а те, кто вел себя праведно, будут вознаграждены в полной мере.

Все это господин Серегин произнес таким тяжелым голосом, что я пожалел нового греческого короля Константина, младотурецких националистов, а также некоторых сербских политиканов. Братья-то они братья, но в любой семье, как говорят сами русские, не без урода.

- Господин Серегин, - сказал я, - мне известно, что после первого же вашего визита в Белград оттуда исчез принц Александр, который на равных с нынешним греческим королем Константином виновен в крупнейшей краже века. Именно эти двое политических прохвостов отняли у болгар Македонию, чем сделали неизбежной межсоюзническую войну. Я не снимаю вины со своего отца, но все же считаю, что эти двое стали причиной его необдуманного, импульсивного решения забрать силой то, что болгары уже считали своим. Можно мне перед тем, как я окончательно замирюсь с сербским народом, переговорить с этим низким человеком, чтобы высказать ему все, что о нем думаю?

- Нельзя! - сурово ответил Артанский князь, а потом добавил: - Поймите, Борис, это попросту невозможно. Александр Караджоржевич пытался лжесвидетельствовать в присутствии самого Творца, а потом в доказательство своей «правоты» поцеловал освященный крест. В предыдущих случаях для хитрецов такие шалости заканчивались ожогами, как от раскаленного докрасна железа, но на этот раз Господь сжег святотатца дотла, причем в присутствии других его подельников, чтобы те увидели и впечатлились. И вообще, грех Александра, Константина и иже с ними на греческой и сербской стороне - не только в том, что они стащили чужие земли. Главная мерзость заключается в их реакции на то, что болгарское население Македонии желало оставаться болгарами, а не становиться сербами или греками. Запомните: неизбежную несправедливость этого мира можно уменьшить или вообще устранить, если твое государство будет одинаково относиться ко всем своим гражданам, без различия их национальной и религиозной принадлежности. Это тяжко, трудно, племенной инстинкт будет требовать оказывать предпочтение только «своим», но если ты хочешь построить действительно великое государство, тебе понадобится это делать, ибо на спорных землях население совсем не однородно, и я не одобрю, если уже болгары начнут изгонять из своих домов сербов, греков, румын, и даже турок... Многие из них будут первое время относиться к болгарскому государству враждебно, но это надо будет преодолеть убеждением и честным отношением. Сказано же было свыше, что нет для Бога ни эллина, ни иудея, ни обрезанного, ни необрезанного, и тем самым вопрос межнациональной розни для меня оказался исчерпан.

Пока мы так мирно беседовали, ноги сами принесли нас туда, где играла музыка. На одном конце большой площадки, окруженной кустами и деревьями, украшенными дивными мерцающими огоньками, артанская молодежь отплясывала дикие вакхические танцы, от которых у каждого честного христианина - неважно, католического или православного исповедания - заходился дух, а на другом конце были поставлены столики: побольше -на восемь человек, и поменьше - на четырех. К одному из таких столов меня и подвел Артанский князь. Кстати, когда мы подошли к столу вплотную, музыка, довольно громкая, вдруг стала настолько тихой, как будто от всеобщего веселья нас отделяло толстое двойное стекло. Наверняка это еще одно волшебство - безвредное для людей, и в то же время поражающее воображение.