Индустриализация (СИ) - Нестеров Вадим. Страница 11

Еще одна «обыкновенная биография в необыкновенное время».

Ему удалось почти невозможное. Проклятие людей искусства в том, что они всегда стоят рядом, всегда смотрят со стороны, и никак не могут влиться в само действие. Они никогда не выходят на сцену, всегда оставаясь в зале.

Юрий Николаевич Рожков - один из немногих, кто смог вырваться из этой невидимой клетки, и из иллюстратора поэмы стать ее героем.

Поэма Маяковского, напомню, посвящена тем, кто обеспечил индустриальное возрождение России, дал стране сталь и уголь, нефть и золото.

Поэтому финальные строки стихотворения – это и о нем тоже.

Вас

у опер

и у оперетт в антракте,

в юбилее

не расхвалит

языкастый лектор.

Речь

об вас

разгромыхает трактор -

самый убедительный электролектор.

Гиз

не тиснет

монографии о вас.

Но зато -

растает дыма клуб,

и опять

фамилий ваших вязь

вписывают

миллионы труб.

Двери в славу -

двери узкие,

но как бы ни были они узки,

навсегда войдете

вы,

кто в Курске

добывал

железные куски.

Стрелок

В составе парттысячников в Горную академию пришло много студентов с интересной биографией. В те годы в отделах кадров люди часто писали автобиографии, которые могли посрамить любой синопсис приключенсеского романа. Но все-таки мало у кого бурная стихия Революции закрутила судьбу такими впечатляющими узлами, как у следующего героя моего рассказа. Бог любит троицу, встречайте еще одного парттысячника, первокурсника МГА образца 1929 года.

Когда я копал информацию по Мелкому Бесу, то бишь Вахтангу Тиграновичу Тер-Оганезову из первого тома, мне попался… Уже хотел произнести слово «любопытный», но на самом деле – нет. Совсем не любопытный документ попался, тривиальный и скучный. Это приказ № 192 по Московскому геологоразведочному институту от 23 октября 1931 г.: «Утвердить с 22/X 31 г. Методическое Бюро Геофизического Отделения в следующем составе: Думпис М.Ф. – председатель Методбюро; Шпигель С.А. – секретарь Методбюро; члены Методбюро: Заборовский А.И.,Тер-Оганезов В.Т., Бончковский В.Ф., Баранов В.И., Левшин В.Л., Сорокин Л.В., Малышев Н.П. и два представителя от студорганизаций. И.О. директора МГРИ Митрофанов».

Ну и что в нем интересного, спросите вы? Интересное в нем – фамилия председателя, отвечу вам я. Когда я написал в Википедию статью про Макса (он же Марк) Франциевича (он же Фрицевич) Думписа (он же Думбис и Думпеис), то сразу под фамилией мне пришлось выдать перечень плохо стыкующихся между собой профессий:

Думпис, Макс Францевич - известный советский революционер, военачальник, востоковед, дипломат, разведчик и геофизик.

И все это чистая правда. В биографии этого человека «генерального консула СССР в Кашгаре» мирно сменяет «студент Московской горной академии», «резидент советской разведки в Мазари-Шарифе» ничуть не мешает «ректору Московского горного института» а «комбриг 170-й бригады 57-й стрелковой дивизии четвертой армии Западного Фронта РККА» вполне себе сочетается со «старший научный сотрудник АН СССР по группе технической физики».

Это время, уважаемые читатели. Это было такое время и такие люди.

Сюжет первый. Воин

«Берзини, Споргисы, Клявини...»

Родился товарищ Думпис в Курляндской губернии Российской империи в небогатой латышской семье. Впрочем, слово «небогатой» в данном случае излишне – неприличную поговорку про латыша, у которого лишь хрен да душа, все, думаю, слышали. И поговорка не врет – словосочетание «богатый латыш» тогда было оксюмороном, чем-то вроде «горячего снега» или «честного банкира». Дело в том, что испокон веков и до начала XX века во всех нынешних прибалтийских странах всегда и всем рулили остзейские немцы. Именно они всегда занимали все более-менее приличные должности и места. А латыши…

На исходе XIX-го Достоевский в «Преступлении и наказании» писал: «…сестра моя скорее в негры пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство ...».

И лишь в начале XX века что-то стало меняться…

Макс Думпис, как и подавляющее большинство латышей, с малых лет батрачил, и к юности смертельно устал от этого действительно неблагодарного занятия. Устал настолько, что, заработав хоть какие-то деньги, в возрасте 19 лет удрал в Ригу, где поступил на политехнические курсы – Макс Францевич всегда хотел стать инженером.

Так началась долгая одиссея Макса Думписа - человека, который всегда хотел большего. Иногда мне кажется, что сама фамилия, на русский переводящаяся как "Бунтарь", в полной мере определила его судьбу.

Выучиться на инженера у паренька не получилось, помешала Вторая Отечественная война – так тогда называли Первую Мировую. Призыв, фронт, окопы, брустверы, вши... Толкового и образованного паренька заметили, и отправили учиться на унтер-офицера – так Макс стал курсантом Гатчинской военной школы. По выпуску унтер-офицер Думпис воевал в 4-м Латышском Видземском стрелковом полку – во время войны, как известно, по предложению командующего Северо-Западным фронтом Михаила Алексеева и по призыву депутатов Государственной Думы Яниса Голдманиса и Яниса Залитиса из латышей начали формировать национальные воинские соединения.

Бойцы этих батальонов получили название, которое вскоре навсегда останется в российской истории – «латышские стрелки».

Вот фото военнослужащих этого полка. В центре - отец-командир нашего героя, кадровый офицер русской армии, выпускник Виленского пехотного юнкерского училища полковник Антон Петрович Зельтин.

Мама с папой, правда, звали Антона Петровича Ансисом Зелтыньшем. По этой причине офицер Пограничной стражи, получивший три ордена в русско-японскую и Владимира с бантами за бои в Галиции в новой войне и был переведен в пехоту, на должность командира стрелкового 4-го Видземского стрелкового батальона. Командиром, кстати, был хорошим, своих солдат берег и за их спинами не прятался, за что подчиненные сначала наградили его Георгиевским крестом IV степени, а потом, став красными латышскими стрелками, несколько раз отбивали Зелтыньша у чекистов, желавших непременно арестовать застрявшего в России по ранению «золотопогонника».

Вообще, конечно, латышские стрелки – так и не объясненный до конца феномен. Латыши всегда были на редкость мирным народом, эдакими провинциальными небогатыми, но домовитыми хоббитами, вручающими сыновьям лопату, а не шашку, и никогда не воспитывающими из мальчиков джигитов или самураев. Но именно русская революция прославила их в веках, а словосочетание «латышские стрелки» выучила вся бывшая империя – от Тихого океана до Буга, от Мурманска до Ашхабада. Они были везде – самые верные, самые дисциплинированные и самые боеспособные части большевиков, именно латышей бросали на самые тяжелые участки. И они – вытягивали.

Эти молчаливые круглоголовые парни, все эти споргисы и калныньши с непроизносимыми фамилиями мало что видели в жизни, кроме своих убогих хуторов, да бесконечной крестьянской работы от света до темноты. Но в Великую Мечту, исповедуемую большевиками, они поверили так, как могут поверить только недоверчивые упрямые крестьяне – безоглядно и навсегда. Крестьянин тех времен по образу жизни мало отличался от скотины, но человек потому и превосходит животных, что иногда поднимает голову и смотрит в небо.

Построение Царства Справедливости на всей территории этого поганого мира было великой миссией. Делом, достойным того, чтобы отдать за него всю кровь по капле. Эти флегматичные хуторские парни были готовы умереть в любую минуту и поэтому их боялись все – и буйные «братишки» с балтийских крейсеров, и бешеные басмачи с их курлыкающим говором, и нахрапистые малороссийские «батьки» с обрезами и тачанками.