Отчаянное путешествие - Колдуэлл Джон. Страница 34

Я опасался, что какая-нибудь большая волна подхватит меня и вынесет за борт, но мне удалось благополучно добраться до форштевня и привязаться к кнехту. Не теряя времени, я соединил трос якоря с цепью и бросился назад под защиту рубки.

Яхта сильно рыскала по воде. Если якорь будет тормозить движение, судно повернется носом к ветру. Я надеялся, что это произойдет скоро.

Но тут налетел могучий порыв ветра, горы воды вздыбились над яхтой. Она резко накренилась, обшивка затрещала так громко, что треск был слышен даже сквозь рев непогоды. В ужасе я бросился вниз.

С каждой волной натиск усиливался. На мгновение яхта почти легла на бок и переборка заняла место пола. Темная каюта наполнилась грохотом сорвавшихся с места вещей. Прежде чем в моем маленьком мирке все успело прийти в порядок, яхта вновь содрогнулась. Потом еще и еще.Теперь волны били уже в правый борт, от их ударов яхта повернулась на 180°. Внезапно послышался треск ломающегося дерева, от которого кровь застыла у меня в жилах. Мачта! Наверное, с ней случилось неладное.

Я понимал, что означает сломанная мачта в такую непогоду. Спотыкаясь, заковылял я в темноте к трапу. Тяжелый удар обрушился на корму — это набежала очередная волна. И тут неожиданно трюмная дверка исчезла из виду, скрытая какой-то серой пеленой. Целый поток хлынул на меня, и я кубарем покатился в дальний угол по пояс в воде.

Передо мной было основание мачты. С одной стороны от него валялись одеяла и матрац, заброшенные сюда волной, с другой — свернутые и увязанные паруса. На колени мне свалился пятнадцатигаллонный бачок с водой, сорвавшийся со своего места; у меня не хватало сил отбросить его прочь. Поток воды швырял его то об основание мачты, то мне в грудь.

Когда яхта, взлетев на гребень волны, начала стремительно падать вниз, поток воды сбил меня на дно и накрыл с головой.

Еще одна волна обрушилась на корму яхты. Вода снова хлынула через люк, теперь она была уже мне по грудь, при каждом движении судна она переливалась от переборки к переборке. Меня то и дело швыряло на дно. Сидеть становилось все труднее.

Внутри яхты разгуливали волны, там было жутко, как в могиле. Вокруг бушевал океан, а я чуть не утонул в собственной каюте. Я решил по крайней мере выбраться на палубу. Лучше уж быть смятым волной, чем задохнуться в трюме, в сотнях миль от берега.

Выскользнув из-под размеренно перекатывавшегося бочонка, я начал пробираться к трапу. В каюте царил хаос. Она была залита, почти все мое имущество плавало в воде. Крышки ящиков соскочили, их содержимое вывалилось наружу. Сами ящики, увлекаемые водой, готовы были сорваться с места. Я выбрался из этой слякоти и вскарабкался в мокрый кокпит. Комингсы были снесены, но, лежа на палубе, я все же был защищен от ветрa. Благодаря якорю «Язычник» начал разворачиваться, я чувствовал, как нос его приводится к ветру.

Мачта треснула — в этом не могло быть сомнений. Я видел, как она раскачивается на фоне темного неба. Вант-путенсы готовы были выскочить из своих гнезд, слышно было, как мачта бьется, грозя разнести всю палубу. Тяжелая мачта держалась только на вантах и штагах. Надломленная, она в любую минуту могла упасть. Каждый толчок, каждый поворот, каждая волна угрожали существованию моего хрупкого суденышка. Лежа в кокпите, я видел все это и понимал, что остается только одно — обрубить ванты и сбросить мачту в море.

Топорик лежал тут же в кокпите. Я пополз, хватаясь за спасательные леера и по мере своего продвижения закрепляя наново конец веревки, обвязанной у меня вокруг пояса. Волны продолжали гулять по палубе, ветер дул с прежней яростью. Лежа на спине, я начал рубить топором то натягивавшиеся, то ослабевавшие проволочные ванты. Вот одна ванта лопнула, и конец ее со свистом скрылся во мраке. Тогда я ударил топором по второй ванте. Она и без того недолго удерживала бы качающуюся мачту. Ванта сразу лопнула, высокая тяжелая мачта повалилась на подветренный борт и плюхнулась в воду.

Когда мачта падала, я прижался к палубе и услыхал громкий плеск.

Без мачты мое суденышко стало остойчивей, ураганные ветры были ему теперь не так страшны. Оно уже не зарывалось в волну, а, взлетало вместе с ней и не кренилось как раньше. Я пополз вдоль рубки и вернулся в кокпит.

В каюте подо мной образовалось настоящее болото. Яхте грозила гибель. Воды в трюме было по щиколотку. Только водонепроницаемые переборки не давали ей затопить нос или корму, когда яхта подымалась или опускалась на волне. Нужно было немедленно откачать воду, пока новые волны не захлестнули яхту.

Но как это сделать? Трюмная помпа была установлена на корме, и идти к ней в такой ветер я не решался. Но все же необходимо было что-то предпринять. Оставалось единственное средство — ведро. После долгих поисков в каюте мне удалось, наконец, выловить его из воды, и я взялся за дело. Цепляясь за карлингсы или за комингсы люка, я пытался справиться с непослушным ведром. Я вычерпывал воду в течение нескольких часов, скоро от усталости у меня потемнело в глазах. Но все же я продолжал работать.

Легче всего было, стоя посреди каюты, выплескивать воду в кокпит, а когда яхта скатывалась с волны, кокпит опорожнялся через пролом в комингсе. Но когда нос яхты задирался, часть воды снова стекала вниз. Кроме того, передняя стенка рубки была повреждена при падении мачты, и время от времени ее захлестывали волны. Три наветренных иллюминатора были разбиты. Однако, напрягая все силы, я все же одолевал упрямую воду.

Я выбивался из сил, морская болезнь снова терзала меня. После долгих часов работы показался, наконец, пол каюты. Теперь можно было заткнуть разбитые иллюминаторы и перенести кое-какие мокрые вещи в надежные места. Затем я снова взялся за ведро и работал до тех пор, пока не вычерпал всю воду.

Положив мокрый матрац на койку, я хотел было отдохнуть немного. В это мгновение яхта завертелась, подброшенная огромным валом, и стала кормой к волне. Вода хлынула через борт и с ревом покатилась по палубе, а я вскочил на койку и, держась за палубный бимс, с ужасом смотрел, как вода залила каюту дюймов на десять,— чтобы вычерпать ее, потребовался бы час напряженной работы.

Новая волна обрушилась на судно, и воды в каюте прибавилось. Я вылез в залитый водой кокпит, пригибаясь от ветра. Третья волна перехлестнула через борт и едва не увлекла меня обратно в каюту. К счастью, яхта тем временем снова начала приводиться к ветру.

Стоять внизу и вычерпывать воду было безопаснее, чем сидеть наверху, где бушевал ветер. Я спустился в затопленную каюту и выудил из воды ведро. Долгие часы я наполнял ведро и выплескивал воду. При этом я механически, молча и равнодушно, выбрасывал все, что подворачивалось под руку. За борт полетели тюфяк, одеяла, инструменты, тарелки, банки с консервами, кокосовые орехи, одежда, бочонки с водой, паруса — все, что мешало мне работать.

Я боролся за свою жизнь, стоя почти по пояс в воде и делая все, чтобы облегчить судно. Каждое мгновение яхта могла зарыться носом в волну и затонуть. И я спешил избавиться от груза, пока на яхту не обрушилась эта последняя волна — если ей суждено было обрушиться. Зачерпывая воду, я всякий раз захватывал какую-нибудь вещь. Так я работал, пока не почувствовал, что не в силах поднять даже пустое ведро.

Утратив способность соображать и даже надеяться — ведь двое суток я не ел, не пил и не спал,— я свалился на голую койку и мгновенно заснул. Я не в силах был даже привязаться к койке и катался из стороны в сторону, покорный движениям судна.

Обессиленный, больной, отупевший, я вынужден был целиком положиться на «Язычника». С той минуты я ничего больше не помню. Не знаю, когда кончился ураган. Может быть, за час до того, как я пришел в сознание, а может быть, за десять часов… за сутки… откуда мне знать? Помню только, что когда я сел на койке, вокруг царила непривычная тишина и яхту качало гораздо меньше, чем все последние дни.