Отчаянное путешествие - Колдуэлл Джон. Страница 53

Во время одной из прогулок мне повстречался философ Кама. Он, как и пастор, побывал на большом острове, в Лакембе, мечтая стать учителем. Однако после двух лет общения с официальной наукой и обманчивыми благами цивилизации, он вернулся в родную Тувуту. Двадцать лет назад Кама отрекся от книг и от своей мечты принести на остров просвещение.

С тоской говорил Кама о том, что островитян нужно прежде всего защитить от западной «цивилизации» со всеми ее язвами и пороками. Он знал не более десятка английских слов, но для таких людей, как Кама, слова не имели большого значения, он выражал свои мысли в образах и широких обобщениях, а такой язык понятен всем людям.

Простирая руку над мирной долиной у подножия потухшего вулкана, он спрашивал: зачем островитянам чужой мир? Здесь нет преступников, нет конкуренции, нет сексуальных извращений. Старые и немощные не знают забот. Люди здесь здоровы, на острове всегда царит мир. А если кто заболеет, в лесу довольно целебных трав. Взять хотя бы меня: коралловые ожоги зажили, больное колено выздоровело, и я выжил, хотя был на волосок от смерти.

Я рассказал ему о войне, отголоски которой докатились и до Тувуты. Кама был очень рад, что война кончилась. Когда я описал разрушительное действие атомной бомбы, он пришел в ужас. Позднее вождь, учитель и пастор пришли ко мне и спросили, правда ли все то, что я говорил Каме. Я мрачно кивнул, а они долго и как-то загадочно смотрели на меня, словно считая меня одним из виновников злодеяний, совершившихся в далеком от них мире.

Чтобы произвести на них еще большее впечатление, я стал объяснять подробности. Изобразив при помощи пальцев самолет, который им уже приходилось видеть, я засвистел, подражая свисту падающей бомбы, потом закричал: «Бах!», что должно было обозначать взрыв. Это они тоже поняли, так как кое-что знали о бомбах. Затем я изобразил самолет над Тувутой, поднял кверху палец, сказал «одна атомная бомба» и показал рукой, как она падает посреди острова. Потом сделал движение, которое должно было означать: остров сметен с лица земли, все его жители убиты, даже воздух отравлен. Они были поражены. Старый философ побрел прочь, грустно качая головой.

В другой раз мы впятером сидели в хижине вождя, пили. целебный сок кокосового ореха и беседовали о том о сем, пользуясь нашим скудным запасом слов. Я рассказал им о голоде на «островах» Индия и Европа, о лишениях военного времени на «островах» Англия, Китай и Россия, о бедствиях во всем мире.

Они были довольны, когда услышали, что только на Тувуте люди ни в чем не испытывали недостатка. Все они слыхали о сказочном «острове» Америка. Этим простым людям все страны представлялись островами. Они никак не могли поверить, что и в Америке не хватает «кай-кай». Но я заверил их, что это так, и тогда родной островок сразу вырос в их глазах.

Как- то перед выходом на рыбную ловлю я описал своим друзьям небоскреб Эмпайр Стэйтс Билдинг, быстрые автомобили, целые эскадрильи самолетов, кинотеатры, университеты с многими тысячами студентов, мост через пролив Золотые Ворота в Сан-Франциско. Мои собеседники внимательно выслушали меня, но мой рассказ не мог уложиться в их воображении.

Пастор спросил, есть ли в Америке большие и красивые церкви. Я ответил, что есть, но должен был признать, что баров, игорных домов и ночных клубов намного больше и следят за ними куда лучше. Чтобы избежать новых щекотливых вопросов, я встал и распрощался. Я не мог поступить иначе. Авторитет Америки, основанный на слухах, был здесь довольно высок, и я не хотел его подрывать, а поэтому пошел к лагуне, где рыбаки готовились к отплытию.

Деревенские ребятишки собрались здесь, чтобы поглядеть, как отплывут рыболовы. Взрослые еще не вышли из хижин, только одна девушка в набедренной повязке и мягкой бумажной блузке возилась около лодки, нос которой был вытащен на берег. Она помогла мне сесть в лодку, оттолкнула ее, и мы стали дожидаться остальных.

Я сидел на носу, глядя на берег и на воду, как вдруг что-то мягкое задело меня за плечо и упало на дно лодки. Обернувшись, я обомлел — то была блузка девушки.

Мне было известно, для чего девушка растегивает блузку в присутствии мужчины,— но снять ее совсем! Мне стало не по себе, должно быть, я покраснел. В этом уже не было ничего сслучайного», девушка вполне откровенно выказала мне свое внимание. А между тем, вид у нее был такой равнодушный!

Как объяснить этой девушке, не обижая ее, что я уже женат и счастлив?

От берега отчалили другие лодки и поплыли к нам. Я в отчаянии ерзал на месте. Когда лодки приблизились, я широко раскрыл глаза от удивления. Там было еще шесть или семь девушек, все они, как замужние женщины, были в одних зулу. Оказалось, что во время рыбной ловли девушки ныряют за рыбой с острогами в руках, а для такой работы блузки — только помеха.

Девушка на корме моей лодки сосредоточенно и спокойно всматривалась в воду. Облегченно вздохнув, я с увлечением принял участие в лове.

Я СТАНОВЛЮСЬ ЖИТЕЛЕМ ОСТРОВА

Впервые я посетил местную церковь на седьмой день пребывания в Ломаломе. По воскресеньям островитяне ходят в церковь три раза: рано утром, в полдень)и вечером. Кроме воскресений, церковные службы бывают утром по средам. Островитяне сходятся к церкви по сигналу лало — большого праздничного барабана. Я надел свой мятый синий костюм и натянул носки на распухшие, больные ноги.

Первыми в церковь входят женщины и минут десять поют там протяжную песню. Закончив ее, они усаживаются на полу слева от входа. Правую часть помещения занимают мужчины, за ними стройными шеренгами становятся мальчики, а слева, позади женщин,— девочки.

В церковь островитяне приходят в красивых нарядах. Их темные курчавые волосы тщательно причесаны и намазаны маслом. На них лучшие праздничные повязки и цветные рубахи с короткими рукавами. Кожа смазана вали-вали — ароматным кокосовым маслом — и отливает медью.

Несмотря на всю торжественность обстановки, богослужение выглядит довольно забавно. В конце комнаты садится какой-нибудь старик, чтобы присматривать за мальчиками. В руках у него тонкий и длинный прут. Стоит кому-нибудь из детей перестать молиться, как старик касается прутом его головы. Мальчики с новой энергией затягивают песни и гимны.

Мой стул поставили перед самой кафедрой. Пастор и два его помощника вошли в церковь последними. На пасторе было мое полосатое коричневое пальто, найденное среди обломков яхты. Он принес пальто мне, но я отказался взять его. Узкое, с короткими лацканами, оно было сшито еще в колледже. Рукава были пастору коротки, пуговицы на его могучей груди не застегивались, так что ему пришлось подпоясаться веревкой.

Служба началась с гортанной ритмичной песни под аккомпанемент железного треугольника. После этого один из псаломщиков прочел горячую молитву. Кончив, он вытер струившиеся по лицу слезы большим белым платком.

Снова певцы затянули протяжную чарующую песню. Затем второй псаломщик, мой друг Кама, пропел трогательную молитву, в которую вложил крупицу своей мудрости. Он тоже не скрывал своих слез. Странно было видеть, как эти рослые и сильные мужчины проливали слезы, стоя на коленях. Снова в тесной церковке зазвучала песня, и к кафедре подошел пастор.

В жизни я не слышал более проникновенной и убедительной проповеди, хотя, разумеется, я не понял в ней ни единого слова. Он проповедовал слово божие громовым голосом, ударяя могучими кулаками по кафедре; словно вколачивал свои вдохновенные слова в головы восхищенных слушателей.

Была исполнена заключительная песнь, и богослужение кончилось.

Я обошел пустую комнату, в которой не было ничего, кроме кафедры и двух грубо сколоченных скамеек. Не было здесь даже керосиновой лампы. На одной стене висела реклама виски с изображением акулы. Стены и пол этой своеобразной церкви не были даже окрашены или побелены.

Дом этот построили лет двенадцать назад английские колониальные власти за счет местных жителей, которые платили деньгами, вырученными за копру.