Отчаянное путешествие - Колдуэлл Джон. Страница 57

Помня о том, что было со мной в прошлый раз, я решил пить поменьше. Чтобы не обидеть друзей, я пошел в хижину вождя, но после второй чаши извинился и ушел спать.

Следующая неделя была для меня томительной. Я полюбил остров, мне нравилось жить здесь, но я стремился к Мэри и все время думал о том, как бы послать весточку ей и своим родным. Но я был отрезан от мира.

День проходил за днем, и я томился в тихом отчаянии. Долгие часы простаивал я на берегу, оглядывая пустынный горизонт и надеясь, что вот-вот мелькнет какой-нибудь парус.

Чтобы скоротать время и отогнать печальные мысли, я часто бродил по деревне, останавливаясь почти у каждой хижины.

Я смотрел, как женщины, собираясь небольшими группами, плетут циновки и оживленно беседуют друг с другом, как они толкут кору тутового дерева, чтобы красить ткани, как плетут корзины и веера из пальмовых листьев, готовят пищу, нянчат детей, убирают хижины.

У женщин есть свои обязанности, которые они так или иначе должны выполнять. Однако островитянам, живущим среди природы, трудно разграничить женский и мужской труд. Женщины носят воду, запасают топливо, помогают обрабатывать сады и огороды, ловят рыбу, ныряют за моллюсками и устрицами, стряпают, стирают и ведут хозяйство. Нигде я не встречал таких чистоплотных людей, как здесь. Они часто моются и стирают свою одежду, хижины и деревенские улицы сияют чистотой. Мужчины и женщины одинаково тщательно следят за своими волосами и аккуратно их причесывают.

Общественное устройство на Тувуте является любопытным сочетанием частной и общественной собственности. Каждая семья владеет своим участком в лесу. Обрабатывает его обычно глава семьи со старшим сыном. Собрав, урожай, островитяне тотчас же снова засевают участок. Плодородная почва не требует ни удобрения, ни полива, ни вспашки — достаточно засеять ее и время от времени выпалывать сорняки, чтобы получить обильный урожай.

Фруктовые деревья, кокосовые пальмы и лесные тропы принадлежат всем. Ими распоряжается вождь. Если они нуждаются в уходе, вождь проходит вечером по деревне, выкрикивая имена и распределяя обязанности, и все беспрекословно ему повинуются.

Дома они строят и ремонтируют так, как это делают пчелы — все вместе. Совместными усилиями строятся и лодки. Содержать стариков и калек при таком изобилии очень легко. Болезни, в тех редких случаях когда они появляются, лечат травами. Доктору здесь нечего было бы делать.

Обычно день в Ломаломе проходит так: все встают с первыми лучами солнца. До завтрака, который женщины подают часам к восьми, никто не занимается серьезными делами. Завтрак обычно очень простой: кумала, рыба, вареные бананы, крабы и свежие фрукты.

После завтрака женщины убирают хижины, стирают, плетут циновки, а мужчины точат копья или ножи, поправляют хижины или чинят лодки. Часам к одиннадцати мужчины вместе с сыновьями отправляются в лес и около двух возвращаются с фруктами и овощами. Корзины они носят на конце палки, перекинутой через плечо.

Все закусывают, и до вечера каждый занимается своими делами: одни ловят рыбу, другие спят, третьи беседуют или помогают соседям. Днем все обязательно находят время для купания.

В сумерках островитяне обедают — это самая плотная еда за весь день, хотя никакую пищу на острове нельзя назвать плотной, кроме разве свинины или цыпленка, которых едят здесь довольно редко. Обед готовится тщательно и состоит из самых разнообразных блюд.

Вечер жители Ломаломы коротают, сидя у дверей хижин, они глядят, как играют дети, и болтают с соседями. К девяти часам все начинают зевать, огни гаснут, и наступает тишина.

Жизнь текла спокойно и размеренно, а я тосковал, бродил по берегу и глядел на горизонт. Я все время прислушивался, не раздастся ли крик: «Парус!». Мысленно я был в Сиднее, с Мэри. О чем она сейчас думает? Получила ли мое письмо, оставленное в бухте Почтовой почти четыре месяца назад?

Я не знал, что письмо мое она получила в начале октября,— оно было сдано на почту в августе в Гваякиле. Но она узнала из него лишь одно — что в конце июля я отплыл с Галапагоса на запад.

Я собирался доплыть до Сиднея к концу сентября, а теперь уже середина ноября, таким образом я запаздывал на целых шесть недель! Да, у Мэри было достаточно оснований для беспокойства.

Утро 15 ноября началось как обычно. За ним наступил еще один день, полный тревог и надежд: я ждал какого-нибудь события, и мои ожидания сбылись.

На берегу раздался громкий крик, который мгновенно подхватили в деревне. Услышав «лако мото», я сразу понял, что на горизонте показался парус, и бросился к берегу.

Действительно, я увидел парус — он двигался параллельно берегу. Это была парусно-моторная шхуна, шедшая с большой скоростью. Итчи и Майк принялись поднимать и опускать парус, а Билл и Джо подожгли все четыре кучи хвороста и стали раздувать огонь. Суви и Тукай бегали по берегу, размахивая над головой рыболовными сетями.

Уна стояла молча. Раздались громкие возгласы, вся деревня пришла в движение.

Яркое пламя взметнулось вверх, голубой дым, завиваясь спиралью, поплыл к небу. Все взоры были устремлены на парус, который спокойно продолжал путь. Прошло двадцать минут, а судно не изменило курса. Я опять начал приходить в отчаяние, как десять дней назад, когда на шхуне не заметили наших сигналов. Островитяне дружно подтаскивали новые охапки хвороста я бросали их в огонь.

Вдруг парус исчез. Я знал, что он не мог скрыться за горизонтом так быстро,— это было бы непостижимо. Потом я понял, что на судне увидели сигналы, спустили паруса и повернули к берегу, чтрбы узнать, в чем дело. Вскоре показался нос шхуны, и я стал прыгать и кричать громче всех.

Мы целой гурьбой прыгнули в лодку Итчики и поплыли навстречу шхуне, чтобы указать проход в рифах. Вскоре я прочитал на корпусе название судна. Это была «Лаэ» — шхуна, перевозившая копру. Когда наша лодка подошла к борту шхуны, я быстро поднялся на палубу. Капитан, мрачный пожилой человек, уже много лет занимавшийся на островах торговлей, не говорил по-английски, но с его помощником, молодым тонганцем, можно было кое-как объясниться.

Отчетливо выговаривая каждое слово, я рассказал, как очутился на острове, и попросил взять меня на борт. Помощник посовещался с капитаном и согласился. Он сказал, что шхуна принадлежит Стокуэллу, торговцу с острова Вануа-Мбалаву. Она должна зайти за копрой еще на два острова, а потом возьмет курс на север.

Старая шхуна бросила якорь неподалеку от Ломаломы. Капитан, помощник и весь экипаж сошли на берег размять ноги. Я поспешил к хижине, следом с мрачными лицами шли Итчи, Билл, Джо, Майк и Тупа. Уна была уже там и успела аккуратно уложить мои скромные пожитки в старый сундук, подаренный Итчи. Она покачивала головой, уговаривая меня не уезжать. Мой потертый синий костюм висел у входа. Взяв его, я вошел в хижину, скинул зулу, с помощью Итчи надел костюм, старую белую рубашку и чистые носки. Когда я вышел, меня окружили опечаленные друзья.

Наступили самые тяжелые минуты. Как выразить свою благодарность людям, которые спасли мне жизнь и проявили столько доброты и великодушия? Я просто пожал руки всем, сердце мое переполняли теплые чувства.

Когда я прощался с Уной, она все еще скорбно качала головой и твердила, что я не вполне поправился и мне нельзя ехать. Итчи и Тупа опустили головы. Билл, Джо и Майк стояли в стороне. Только пастор, учитель и печальный философ взглянули мне прямо в лицо и храбро улыбнулись. Тукай и Суви хмурились. Остальные обступили меня тесным кольцом и молчали. Мне ничего другого не оставалось, как проститься и поспешить к берегу.

Помахав на прощанье рукой, я прыгнул в шлюпку. В последнюю секунду Итчи присоединился ко мне, решив проводить меня до шхуны. Снова рукопожатия, прощальные улыбки и возгласы. Якорь поднят, взревел мотор, старая шхуна задрожала и двинулась к проходу в рифах. Вскоре лодка Итчики повернула обратно к берегу, и я навсегда потерял Ломалому из виду.