Разлом. Том 2 (СИ) - Островская Алина. Страница 23

Воздух звенел истошными криками погибающих, вынимая из груди душу. Я, то и дело оборачивался, в надежде увидеть хоть кого-то, кто оказался бы ко мне достаточно близко. Преодолевать участки моста так же ловко, как маг, у меня не выходило. То ли онемевшие ноги тому виной, то ли нарастающая амплитуда раскачки. Так что я пока топтался у самого начала, подстраиваясь под ритм моста.

— Помоги! Умоляю! Помоги! — прокричал один из воинов, подползая к мосту. За собой он волочил окровавленную культю ноги, недостающая часть которой обернулась ужином зверя. Оценив расстояние, на котором от нас находился змей и его увлечённость последним выжившим, я кинулся к пострадавшему, протягивая ему свою руку.

— Стой! — взревел маг, добравшийся до противоположной стороны.

Змей по-собачьи встрепенулся и, зашвырнув последнего смельчака, ринулся к нам. Повернуть назад я уже не мог. До раненого рукой подать, пришлось прибавить в скорости. Когда наши ладони почти сомкнулись замком, острозубая пасть клацнула на шее и откусила бедняге голову.

— Беги!!! — взревел маг, изо всех сил пытающийся сотворить хоть что-то опасное для монстра.

Я подскочил на ноги и изо всех сил побежал прочь от змея, но звериная реакция оказалась во сто крат быстрее. И когда страж полоснул мне спину острым когтем, я изогнулся от обжигающей боли, рухнув на колени. Змей склонился надо мной, роняя на открытую рану капли яда, что раскалённым металлом опаляли тело.

Хлыстообразный щелчок ознаменовал конец терпению моста, чьи тросы лопнули под тяжестью ноши. Страж с оглушительным ревом сорвался вниз, утаскивая меня за собой. В свободном падении я ощутил, как немеет и опухает язык, как мутнеет сознание, а руки и ноги заполняет свинцовая тяжесть. Реакции замедляются, органы чувств постепенно отказывают, отключаясь поочерёдно.

Последним, что я услышал — стал вопль мага.

Последним, что увидел — слои облаков, сквозь которые я стремительно падал.

Последнее о чем подумал, что этот страж — тот самый опаснейший змей Аваллона, а его яд слишком частый гость в моей крови.

Если бы меня спросили: что есть потеря сознания? Я бы ответил — это темнота, наполненная покоем. Ни мыслей, ни страхов, ни боли. Если вдруг повезло и ты не умер, то сознание тонкой струйкой песчаных часов просачивается в голову, развеивая черноту образами. Вначале они могут казаться не связанными, странными. Но в какой-то момент, ниточка все же приводит к воспоминанию, предшествующему потере сознания и тогда ты приходишь в себя. Потому что это (последнее, что ты видел), как правило, довольно тревожно и часто граничит со смертью. Тогда инстинкт самосохранения подстегивает тебя адреналином, вынуждая восстать из мертвых.

Я не исключение.

Вспомнив, как отравленный ядом андрокора я летел в неизвестную бездну, без всякой надежды, что ещё когда-нибудь вдохну, вздрогнул всем телом и раскрыл глаза.

На преисподнюю не похоже, ну а в рай мне путь заказан.

— Тише-тише, — прошелестел женский голос возле меня и лба коснулась холодная ладонь. — Не беспокойся… ты жив… надо же…, - удивлённо хмыкнула незнакомка и, отжав кусок тряпицы, промокнула им мое лицо.

Мрак крохотной комнатушки рассеивала единственная свеча, чьё пламя подрагивало, отбрасывая на стены тени. Стойкий аромат лечебных трав и отваров горечью оседал на нёбе, а горло першило, словно я несколько часов подряд орал на несуразных новобранцев.

Прежде, чем выразить не меньше удивление своей живучести, пришлось несколько раз прочистить горло. Но голос так и сипел, не желая возвращать себе привычные ноты.

— Какого дьявола я до сих пор жив? — прохрипел столетним стариком, увлекающимся крепкими кубинскими сигарами и мороженным в тридцатиградусный мороз.

Женщина нагнулась ко мне и тёплая, материнская улыбка расправила ее губы:

— Ооо, дорогой… Связки тоже повреждены… На-ка, выпей, — она сунула мне глиняную плошку под нос, и, заметив мои сомнения, театрально раздосадовано хлопнула себя по коленке, — ишь ты, подозрительный какой. В бреду, сынок, ты мне больше нравился. Слушался и не перчил. Потому и жив остался.

— Как ты, мать, говоришь тебя зовут? — спросил я, пытаясь приподняться на руках и сесть.

— Если скажу, выпьешь? — она всучила мне в руки глиняный сосуд, исходящий ароматом шалфея и сладкого майского мёда. Сама же повернулась спиной к небольшому столику, на котором стопкой лежали перевязочные лоскуты, старательно выстиранные от въевшихся пятен крови.

Я пригубил ароматное пойло и благодарно прикрыл глаза, когда тёплый бальзам потек по горлу, успокаивая режущую боль. Состояние такое, словно кто-то с особой жестокостью пытался протолкнуть мне в желудок кактус колючей проволокой.

— Марфой меня звать, сынок. Бредил ты семь дней и ночей, был совсем плох. Я почти надежду потеряла, а сын мой так и вовсе махнул на тебя рукой.

— Сын? — прохрипел я, окидывая взглядом женщину, чей возраст не подлежал определению. Вроде бы и относительно молодая, но в то же время и нет.

— Пей и слушай, а говорить будешь позже. Дай ранам затянуться, — Марфа интенсивно мяла какие-то лепестки, наваливаясь на ступку всем своим скромным весом, и поглядывала на меня из-за плеча. — Нашёл тебя… Финн. Мой младший сын. Притащил сюда, когда у тебя началась горячка. Такие борозды на спине мог оставить только андрокор, поэтому мы и не питали особых надежд на твоё выздоровление. Яд этого змея смертелен для любого… Но Боги любят тебя, сынок. Они спасли тебя… ну и немного мои примочки.

— Постой… я падал с высоты в несколько сотен метров. Что за?…

— Тшш! Сказано: молчать. Ложись на живот, нужно обработать раны.

Я, недовольно фырча, перевернулся, подставляя спину умелой целительнице. Боги в моем спасении точно не играли роли, а вот уход Марфы и знакомство моего организма с ядом в приличных дозировках, вполне могли сделать своё дело. Женщина медленно снимала повязки, а я морщился, ощущая, как воспалённая, присохшая плоть тянется за тканью.

— Яд все ещё не даёт ранам затянуться…, - жалостливо цокнула Марфа, обрабатывая отваром порезы. — Раз ты пришёл в себя, то надо бы показать тебя хорошему целителю.

— Матушка, ну что там наш пришлый?… — ворвался в комнату Финн, впуская поток свежего воздуха, колыхнувшего свечу. — Хм, живой, — удивлённо выдохнул, обходя кровать по кругу. Любопытный взгляд нагло шарил по моему лицу и кистям, на которых до сих пор висели наручники.

— Откуда ты?

— Твоя матушка… запретила… мне… говорить, — нарочито сдавленно и тяжко протянул слова, периодически откашливаясь.

— Финн! Никаких допросов! Он ещё слаб, вот выздоровеет, тогда будешь задавать эти свои вопросы, — запричитала Марфа, вскидывая в воздухе руками.

— А что если он особо опасный преступник, которого разыскивают ищейки?! Что если уже сейчас стража императора пробирается через Торэнский перевал, готовая перерезать нам глотки?! Что если он маг?! Об этом даже думать страшно!

— Если ты так переживаешь, то какого дьявола ты притащил меня сюда? — вклинился, прерывая поток догадок, с которыми я почти что был согласен.

— Это не я! — воскликнул парнишка быстрее, чем успел подумать. Он осекся и кинул быстрый взгляд на побледневшую мать, сжавшую в кулаке ткань своего платья.

— Не ты? Марфа мне сказала иначе…

Усевшись на кровати, я осторожно спускал просторную рубаху, закрывая раны на спине. Тело ломило, слабость в конечностях вынуждала сжимать и разжимать кулаки, разгоняя густую, застоявшуюся кровь.

— Можешь не отвечать, — бросил хмурому парнишке и перевёл взгляд на женщину, — благодарю за все, что ты сделала для меня. Скажи, как дойти до столицы и я уйду. Будет неправильным подвергать ваши жизни опасности.

— Но как же? Тебе нужно вылечить раны! Без промывания отваром, они быстро загноятся и твоё состояние ухудшится…, - протестующе залепетала Марфа, поправляя свой передник. Ее помыслы казались такими чистыми и настоящими, но что-то тенью скользило на ее лице, когда она отводила взгляд в сторону, стараясь надолго не сталкиваться со мной глазами. Что-то беспокоило ее…