Приручить Сатану (СИ) - Бекас Софья. Страница 75

— У нас не продаются билеты до столицы.

— Хорошо, а до Ялты?

— У нас нет билетов до Ялты.

— А куда можно доехать с Вашей станции?

— Девушка, на нашу станцию можно только приехать, а уезжать надо уже своим ходом. Впрочем, есть один билет до Индии. Хотите?

— И когда будет ближайший поезд?..

— Да хоть сейчас подадим, Вы главное скажите, едете или нет.

— Хорошо, допустим, еду. Сколько с меня?

— Одна голова.

— Что, простите?..

Сначала Ева подумала, что ей послышалось, но, вспомнив про зеленную и увидев приближающегося к ней палача, рванула прочь. Она выбежала на платформу и огляделась: прыгать было высоко, но если не прыгнуть сейчас, не прыгнуть уже никогда. Ева видела, как рука палача уже потянулась к её шее, разбежалась и спрыгнула на рельсы. Она приготовилась у удару, но его не последовало: она всё падала, и падала, и падала… Фигура палача становилась всё меньше и меньше, платформы всё выше и выше, а она всё падала и падала, пока всё вокруг не превратилось в тьму и…

Ева проснулась.

За окном уже вечерело; за то время, что она спала, еловый лес сменился на широколиственный, солнце превратилось из бело-жёлтого в розово-оранжевое и у неё появилась соседка на верхней полке. Ева посмотрела на книгу у себя в руках: сборник произведений Николая Степановича Гумилёва был открыт на стихотворении «Заблудившийся трамвай». «И всё ж навеки сердце угрюмо, и трудно дышать, и больно жить… Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить!» — гласило последнее четверостишие.

— Ах, Боже… — вздохнула Ева и устало протёрла лицо руками. — Скорее бы в Ялту.

Глава 23. «А» и «Б»

В больницу Николая Чудотворца Еву привезли почти в бессознательном состоянии: на третий день поездки у неё начался жар, ясные голубые глаза скользили по незнакомым лицам врачей и полицейских невидящим взглядом, а сухие потрескавшиеся губы судорожно шептали непонятный для окружающих набор слов. «Машенька… Писатель… Шут… Исакий… Дунечка… Савва… В Ялту, скорее в Ялту!» — вскрикивала иногда она, метаясь в постели. Ялтинский вокзал принял её с заботой, какую только может оказать вокзал: на некоторое время до прибытия скорой помощи Еву поместили в одну из гостевых комнат на верхнем этаже, где ей оказали первую медицинскую помощь, и на короткий период она пришла в сознание.

Ева жалобно осмотрела чужие лица вокруг: кондукторы, полицейские, медсёстры и некоторые любопытные пассажиры толпились вокруг неё в маленькой тесной комнате. Какая-то красивая женщина заботливо протирала ей лоб холодным мокрым полотенцем.

— Я твоя попутчица, ехала с тобой на верхней полке. Помнишь меня? — спросила она низким, сипловатым голосом. Ева попробовала привстать, но женщина удержала её.

— Помню. Не помню, когда Вы появились, но помню, что Вы со мной ехали.

— Ты спала в это время. Меня Надя зовут.

— Очень приятно. Ева.

Девушка слегка прикрыла глаза и в полусонном состоянии принялась разглядывать свою новую знакомую из-под опущенных ресниц: это была молодая женщина где-то лет тридцати, средней комплекции, с острым треугольным лицом и несколько строгим взглядом волчицы. Левый висок у неё был выбрит, и часть тёмно-каштановых волос была зачёсана на правую сторону, демонстрируя большую золотую серёжку-кольцо в ухе. Женщина действовала очень уверенно и ни разу не воспользовалась помощью стоящих рядом медиков, которые рядом с ней сразу как-то померкли и будто отошли на второй план.

— Надежда, а почему Вы…

— Надя. Просто Надя, — сразу перебила её женщина, для чего-то закатывая Еве рукав.

— Зачем Вы всё это делаете? Тут же есть врачи.

— Я тоже врач, — последовал короткий ответ, не предполагающий продолжения разговора, и Ева робко замолчала под её строгим волчьим взглядом.

Впрочем, вскоре Надя сама возобновила беседу.

— Есть знакомые в Ялте? — спросила она, надевая Еве на плечо рукав тонометра. Некоторое время девушка осмысливала услышанное, тщательно прокручивая в голове каждое слово, потому что думала она сейчас не очень хорошо, а затем ответила:

— У меня направление в больницу Николая Чудотворца. Там были знакомые: три пациента и пара врачей…

— Почему «были»?

— Лечилась четыре года назад. Не знаю, как там сейчас.

Надя понимающе хмыкнула.

— А что за врачи? Помнишь имена?

— Одну помню очень хорошо, потому что мы быстро сошлись — моя ровесница, — а второго так, скорее как образ, а не как конкретного человека. Даже не уверена, был ли он на самом деле или нет.

— Имя ровесницы помнишь?

— Дунечка… Рыжая такая. Всё время с пучком ходила, и глаза у неё были будто заплаканные.

— Евдокия… Знаю такую, знаю. Она и сейчас там работает, так что вы ещё обязательно встретитесь.

Рукав тонометра с силой сжал плечо, заставив Еву невольно поджать губы.

— Да что же вы все друг друга знаете… — прошептала, как ей показалось, Ева. — Куда не пойду, сплошные знакомые… Никуда от вас не спрятаться…

Надя снова хмыкнула, на этот раз несколько презрительно.

— Что ж поделать — мир тесен! Дуня моя коллега, а в округе Ялты больниц не сказать чтобы много. Ну, а теперь спи, потому что путь тебе предстоит не близкий.

— Волчица… — только и успела прошептать, расплывшись в улыбке, Ева.

Надя сделала Еве укол, и после этого она уже не просыпалась до самой больницы Николая Чудотворца.

***

Еве опять снился сад. Высокие тёмно-синие кипарисы уходили высоко вверх и, казалось, терялись своими верхушками среди белых и пушистых, как вата, облаков. Неширокие аллеи без начала и конца, посыпанные мелким гравием, переплетались между собой, словно клубок ниток, запутывались, образовывали лабиринт и уже никогда не выпускали того, кто один раз зашёл на их опасно красивую территорию. Ева была рада, что снова оказалась здесь, потому что раньше сад снился ей довольно часто, но в последнее время куда-то «пропал», так что она даже соскучилась по нему: это место всегда казалось ей родным и знакомым, она совершенно точно была здесь когда-то… Только она об этом не помнила.

Ева сидела под большим раскидистым платаном. Шёлковая густая трава приятно ласкала ноги, тёплый ветер шуршал ещё не пожелтевшими широкими листьями, и его песня незаметно сливалась с шёпотом просыпающегося на рассвете моря. Море… Где же оно? Где-то там, за кипарисами, кедрами, платанами, за розовыми кустами, за лабиринтом аллей и пустынной набережной. Оно зовёт её, ждёт, когда она вскочит на ноги, осторожно раздвинет розовые кусты и босиком побежит по посыпанным гравием дорожкам навстречу её обсидиановым волнам, отливающим в лучах восходящего солнца полупрозрачным изумрудом. А там… А там никого, только солнце, горы, море и маленький белый кораблик на границе между небом и водой.

Ева осторожно встала, будто боялась кого-то разбудить. Горное эхо донесло до неё чьи-то голоса: у подножия спящих великанов кто-то пел или разговаривал, но в таком случае разговаривал очень мелодично, потому что беседа показалась Еве музыкой. Один голос был мужской, другой — женский; их смазанный разговор напомнил Еве щебетание птиц, и она поспешила в сторону гор.

Ева плутала долго, ориентируясь по звуку, пока не вышла к небольшой поляне, на которой, словно зонтики, в шахматном порядке росли яблони и вишни, и притаилась за пышным кустом роз. На поляне были Бесовцев и Аглая: они танцевали, кружась между стволами деревьев, как между колоннами, периодически останавливались, чтобы передохнуть, но затем снова принимались танцевать, вкладывая в движения все свои силы и энергию. Ева увидела за их спинами крылья, причём у Аглаи они были иссиня-чёрные, в цвет волос, а у Бесовцева — тёмно-серые, будто грязные; иногда они высоко подпрыгивали и замирали в воздухе, и вправду напоминая птиц.

— Потерпи, — задыхаясь, прошептал Бесовцев, когда они в очередной раз остановились отдышаться. — Ещё немного порепетируем и пойдём домой.

— Я устала, — так же прошептала Аглая и прислонилась спиной к дереву. В месте, где она коснулась головой коры дерева, побежали зелёные побеги, а ещё через пару мгновений распустились нежно-розовые бутончики.