Только когда мы вдвоем (ЛП) - Лиезе Хлоя. Страница 37

Я знаю, как всё проходит, потому что папина мама болела раком на протяжении последних лет своей жизни. Я проводил с ней много времени, потому что я был слишком маленький для школы, когда папа устроил её дома и заботился о ней. Я сидел на бабулиных коленях, читал ей свои любимые книги и слушал, как она рассказывала мне о детстве моего папы. За каждым приёмом пищи бабуля радостно вздыхала из-за того, что ест не больничную гадость, а вкусную еду Элин.

Я собираюсь сделать что-нибудь (даже если не знаю, что именно), чтобы выдернуть Уиллу из этого её раздражающего двуличного мировоззрения. Прежде чем я успеваю сделать что-то нетипично импульсивное, присутствие Эйдена всё портит (уже не в первый раз) и прерывает меня.

Бросив свой портфель на стол, Эйден поворачивается к аудитории и улыбается. Его глаза за задротскими очками коварно сверкают.

— Внеплановая контрольная!

Глава 15. Уилла

Плейлист: Lisa Hannigan — Fall

Я не соврала Райдеру, но я и не сказала ему правду. Просто разговоры о больной раком маме — это максимально неловкая тема беседы, и как я уже признавалась, такие диалоги совсем не по мне. Так что я в целом сказала, где мы пока что «живём», и что я проведу День Индейки с мамой. Это не ложь. Чёртово отделение онкологии правда недалеко от кампуса. В День Благодарения буду прижиматься к костлявому телу Джой Саттер, стараясь не думать о том, а не последний ли это праздник вместе с ней, и как я благодарна за то, что до сих пор могу обнять маму.

После оборванного разговора про футбол я пришла к выводу, что секретные отношения Райдера со спортом связаны с его потерей слуха. Учитывая это, мне не хочется тыкать его носом в свою футбольную карьеру. Я не упоминала, что буду много тренироваться и морально готовиться к самой важной игре в моей жизни до сего момента — четвертьфинал Национальной ассоциации студенческого спорта (НАСС). Я не говорю ему, что нервничаю до тошноты, и что у меня такое чувство, будто я несу на своих плечах успех и будущее не только себя самой, но и всей своей команды. Я не говорю ему, как всякий раз, отправляясь на выездную игру, я ужасно боюсь, что по возвращению окажусь уже без матери. Я не говорю ему, что мой страх подобен цунами, набирающему силу, и я не уверена, что выстою, когда всё это наконец обрушится на мое сердце.

Я не сказала ему ничего из этого. Но мне хотелось бы сказать.

— Саттер! — тренер подбегает ко мне и понижает голос, окидывая меня взглядом. Тем самым взглядом, который говорит «да что на тебя нашло?». — Поговори со мной.

Я встречаюсь с ней взглядом, проглатываю ком в горле, расправляю плечи и натягиваю на лицо решительную, как я надеюсь, улыбку.

— Простите, тренер. Больше не повторится.

Она хмурится.

— Моя дверь всегда открыта, Саттер, и если честно, я не могу допустить, чтобы ты этим не воспользовалась, если это повлияет на твою игру...

— Не повлияет, — я делаю шаг ближе, поднимая руки. Это жест мольбы, заверения. — Обещаю, я в порядке.

Руни в нескольких метрах от нас, скрестила руки на груди. Когда наши взгляды встречаются, она поднимает два пальца и показывает сначала на своё лицо, затем на моё. «Я слежу за тобой».

Да, я избегала Руни, потому что она моя настоящая подруга, и когда всё катится псу под хвост, она заставляет меня посмотреть правде в лицо и прочувствовать всё, а я просто не хочу. Остальная команда мне вполне нравится. Мы весело проводим время, но я не близка ни с кем из них, мы лишь поверхностные знакомые. А Руни — это мой человек, и я знаю, что когда вывалю на неё всё это дерьмо, то это будет подробно и неприглядно.

Тренер хлопает меня по спине, выдёргивая из моих мыслей.

— Тогда давайте! — её голос разносится над тренировочным полем. — Ещё полчаса тренируем оборону, затем закончили. Завтра большой день. Я хочу, чтобы все были выспавшимися, собранными и полными сил, ясно?

Раскатистый хор «Да, тренер» эхом прокатывается над травой. Пусть уже давно осень, во Флориде жарко и влажно. По моему лицу течёт пот, и я ужасно хочу принять холодный душ и проспать всю ночь.

Ещё полчаса все игроки сбиваются в тесные пространства, я тренирую свою обработку мяча, постоянно слежу за меняющейся обстановкой, мячом, своей командой и противниками, пасую и принимаю, и наконец, мы закончили. Взмокнув от пота, вымотавшись, мы уходим с поля, жадно лакая газировку и заваливаясь в автобус, который отвезёт нас в отель.

Я вздыхаю, когда нас встречает прохладный от кондиционера воздух. Усевшись, я прижимаюсь лбом к холодному окну и закрываю глаза. Руни плюхается на соседнее сиденье. Её деликатный тычок выдергивает меня из мыслей о том, чтобы подремать.

Её ореховые глаза напряжены от беспокойства, когда она обнимает меня рукой за плечи и притягивает к себе. Я не говорю ни слова, потому что с Руни и не нужно этого делать. Я просто позволяю своему разуму опустеть и блуждать, убаюканная гулом автобуса на шоссе.

Как только мы возвращаемся в отель, я звоню маме. Она отвечает после второго гудка.

— Уилла Роуз, не прошло и года.

Нрав я, может, и унаследовала от бабушки, но дерзость и остроты — от мамы.

— Блин, мама. Я просто хотела узнать как дела.

На фоне звучит влажный кашель, шорох ткани, указывающий на то, что она постаралась приглушить приступ.

— Я в порядке, Уилла. Тебе надо расслабиться, милая. Я пока что никуда не денусь.

«Пока что». На глаза наворачиваются слёзы. Когда я моргаю, они смачивают ресницы и катятся по щекам.

— Играть по праздникам — сложно. Я просто хочу быть дома с тобой. Хочу китайскую еду на вынос и марафон дерьмовых ситкомов 90-х годов.

— Знаю, — мама вздыхает. — Но факт тот, что жизнь полна перемен. Тебе нравится идея такого времяпровождения, но Уилла, в последние несколько лет нам обоим становилось скучно ещё на середине «Бестолковых» и мы играли в «Слова с друзьями», и между прочим, я победила.

— Чёрта с два ты победила.

Мама смеётся, и это не приводит к ужасному кашлю. Это заставляет меня улыбнуться.

— Уилла, когда в твой первый день в детском саду мне пришла пора уходить, ты до побеления костяшек пальцев вцепилась в мою блузку и орала, хотя до этого я сто раз оставляла тебя с бабулей Роуз или нянями.

— Я помню, — шепчу я.

— Поначалу я не могла понять. Ты всегда радовалась, когда новая няня-подросток приходила поиграть с тобой у нас дома, всегда радовалась, когда бабуля Роуз присматривала за тобой во время моего отсутствия, но это... это было иначе. Потому что мой уход означал, что тебе надо присоединиться к группе. Тебе пришлось встретиться с незнакомым и пробовать новое. Тебя беспокоил не столько мой уход, сколько твоё движение к новому. Тебя всегда беспокоило то, что тебе приходилось делать после прощания, Уилла. Это всегда тебя беспокоило. Знаешь, почему?

Я вытираю нос и моргаю, глядя в потолок.

— Нет.

— Потому что тогда тебе приходится столкнуться со страшной неизвестностью и хотеть от неё чего-то. Тебе приходится жить, открывшись для новых вещей. Тебе приходится рисковать, пытаться и терпеть провалы. Тебе приходится отпускать багаж прошлого, чтобы принять будущее.

Нервозность выстреливает по моим венам. Это заставляет меня задрожать.

— Я уже хочу кое-что от будущего, мама. Я хочу играть профессионально и быть в женской национальной сборной. Я хочу выиграть Кубок Мира и быть в олимпийской сборной. Я хочу увидеть мир и узнать его. Но... я просто не хочу отпускать знакомое и оставлять позади близких.

Мама снова кашляет.

— Тебе придётся. И когда настанет время, ты это сделаешь. Ты подберёшь себя с пола, двинешься дальше и проживёшь эту прекрасную жизнь.

Мы говорим об этом, не говоря об этом по-настоящему. Ненавижу, когда мы так делаем. Пусть эти слова и не произнесены вслух, всё равно такое чувство, будто ножи вонзаются во все промежутки между моими рёбрами. Такое чувство, будто моё горло испепеляется, а сердце рассыпается в груди. Мир без моей мамы — это не тот мир, в котором я хочу быть. Я ненавижу, когда она заставляет меня думать об этом. Я ненавижу тот факт, что знаю, что она мне вот-вот скажет.