Любовь в холодном климате - Митфорд Нэнси. Страница 31

– Конечно, это довольно печально для всех нас, потому что не важно, веришь ли ты в наследственность или в окружающую среду, в любом случае мы обречены, запертые здесь с этим старым отцом-недочеловеком.

Дэви решил, что будет гуманно съездить навестить старую добрую знакомую леди Монтдор, поэтому позвонил ей и был приглашен на ланч. Он уехал от нее только после чая, и, по счастью, когда вернулся, Полли уже ушла в спальню, так что он смог с нами поделиться.

– Соня в ярости, – доложил он, – в ярости. Это просто пугает! Она, как говорят французы, coup de vieux [50] и выглядит лет на сто. Я не хотел бы, чтобы меня кто-то ненавидел так, как она ненавидит Малыша. В конце концов, мы не знаем, быть может, есть что-то в этой Христианской науке [51]. Злые мысли и прочее, будучи направлены на нас с большой интенсивностью, могут воздействовать на тело. Как же она его ненавидит! Только представьте себе, она вырезала вышивку, которую он сделал для каминного экрана, вырезала кое-как, ножницами, и экран так и стоит там, перед камином, с огромной дырой. Меня это сильно потрясло.

– Бедная Соня, как это на нее похоже. А что она чувствует по отношению к Полли?

– Она о ней скорбит и одновременно очень на нее злится за то, что та была такой неискренней и столько лет держала это в секрете. Я сказал: «Вы ведь не могли ожидать, что она вам расскажет», – но она не согласилась. Она засы́пала меня вопросами о Полли и ее душевном состоянии. Я был вынужден сказать, что ее душевное состояние от меня закрыто, но что выглядит она в два раза красивее, чем раньше, если такое возможно, то есть из этого можно заключить, что она счастлива.

– Да, у девушек это верный признак, – кивнула тетя Сэди. – Если бы не это, я бы не подумала, что она хоть немного взволнована, в том или другом отношении. Что за странный у нее характер все-таки.

– Не такой уж и странный, – возразил Дэви. – Многие женщины довольно загадочны, и очень немногие смеются, когда счастливы, и плачут, когда печальны, в той мере, в какой это делают ваши дети, моя дорогая Сэди. И точно так же не все мы видим жизнь в черно-белом цвете. Жизнь в Алконли очень проста, это часть его очарования, и я не жалуюсь, но вы не должны предполагать, что все люди похожи на Рэдлеттов, потому что это не так.

– Ты пробыл там довольно долго.

– Бедная Соня, она одинока. Да и должна быть невероятно одинока, если подумать. Мы не говорили ни о чем другом, исключительно об одном и том же предмете, во всех его аспектах. Она попросила меня навестить Малыша и выяснить, есть ли хоть какая-то надежда, что он откажется от этой идеи и на время уедет за границу. Говорит, адвокат Монтдора написал ему и сказал, что в тот день, когда Полли выйдет за него замуж, она будет вычеркнута из завещания ее отца, и кроме того Монтдор прекратит выплату содержания, которое выплачивал Патриции и собирался выплачивать Малышу до конца его жизни. Но даже при этом она опасается, что у них будет достаточно средств для жизни. Однако я полагаю, это может его потрясти. Я не обещал поехать, но, думаю, все равно, пожалуй, съезжу.

– О, но ты должен, – встряла Джесси. – Подумай о нас.

– Дети, перестаньте перебивать, – оборвала ее тетя Сэди. – Если не можете придержать языки, вам придется уходить из комнаты, когда у нас серьезные разговоры. И вообще, – прикрикнула она, неожиданно делаясь строгой, точно так, как бывало в нашем с Линдой детстве, – я думаю, вам лучше уйти сейчас. Убирайтесь!

Они направились к двери, а Джесси по пути громко произнесла в сторону:

– Это изменчивое и расплывчатое отношение к дисциплине может нанести необратимый урон нашей юной психике. Я искренне считаю, что Сэди следует быть более внимательной.

– О нет, Джесси, – возразила Виктория, – в конце концов, именно наши комплексы делают нас такими обворожительными и оригинальными.

Когда дверь за ними закрылась, Дэви серьезно произнес:

– Знаешь, Сэди, ты их действительно балуешь.

– Ох, – вздохнула тетя Сэди, – боюсь, ты прав. Это происходит из-за того, что детей так много. Можно заставить себя быть строгой первые несколько лет, но потом это начинает требовать слишком больших усилий. И все же, Дэви, ты искренне считаешь, что это имеет хоть какое-то значение, когда они вырастают?

– Возможно, с твоими детьми нет, они все демоны, без исключения. Но посмотри, как хорошо мы воспитали Фанни.

– Дэви! Ты никогда не был строгим, – заметила я, – ни капельки. Ты и меня основательно избаловал.

– Да, это правда, – согласно кивнула тетя Сэди. – Фанни разрешалось делать всякие ужасные вещи – особенно после того, как она стала выезжать в свет. Пудрить нос, совершать поездки в одиночку, садиться в такси с молодыми мужчинами – разве не ездила она однажды в ночной клуб? К счастью для вас, она, похоже, от природы хорошая, хотя с чего бы ей быть при таких родителях? Это недоступно моему пониманию.

Дэви сказал Полли, что виделся с ее матерью, но она только спросила:

– Как папа?

– Он в Лондоне, в Палате лордов, что-то связанное с Индией. Ваша мать очень плохо выглядит, Полли.

– Тяжелый характер, – ответила на это Полли и вышла из комнаты.

Следующий визит Дэви был в Силкин.

– Откровенно говоря, я не могу сопротивляться.

Он поспешно уехал в своем маленьком автомобиле, надеясь застать Рассказчика дома. Тот по-прежнему отказывался подходить к телефону, распуская слухи, что уехал на несколько недель, но все указывало на то, что он живет в своем доме, и действительно, так оно и было.

– Встревожен, одинок и мрачен, бедняга, и до сих пор простужен, никак не может поправиться. Вероятно, тому виной злые Сонины мысли. И тоже постарел. Сказал, что после помолвки с Полли ни с кем не виделся. Конечно, Малыш сам запер себя в Силкине, но, похоже, он считает, что люди, с которыми он случайно сталкивался в Лондонской библиотеке и других местах, его избегали, как будто уже обо всем знали. Мне кажется, это просто оттого, что он в трауре, а может, они не хотят подхватить его простуду. В любом случае он ужасно остро это воспринимает. Кроме того, хотя он этого не сказал, видно, как сильно он скучает по Соне. Естественно, после того как все эти годы он виделся с ней каждый день. И по Патриции тоже скучает, я полагаю.

– Ты говорил с ним о Полли вполне откровенно? – спросила я.

– О, совершенно откровенно. Малыш утверждает, что все это исходило от нее, он совсем не имел таких намерений.

– Да, это правда. Она тоже мне так сказала.

– И если вы спросите моего мнения, случившееся приводит его в страшное смятение. Он, конечно, не может сопротивляться, но его это потрясает, и он действительно опасается, что общество его отвергнет. Соня могла бы разыграть свою карту, если была бы достаточна умна, чтобы предвидеть случившееся. Теперь слишком поздно, раз уж все слова сказаны, но если бы она раньше предостерегла Малыша о том, что, скорее всего, произойдет, а затем внушила ему, как это прикончит его навеки в глазах общества, думаю, она могла бы все это предотвратить. В конце концов, он невероятно светский человек, бедолага. Ему очень не понравится быть отверженным. Вообще-то, хотя я ему этого не сказал, люди сразу придут к ним в гости, как только они поженятся.

– Но ты ведь всерьез не думаешь, что они поженятся? – спросила тетя Сэди.

– Моя дорогая Сэди, проведя десять дней под одной крышей с Полли, я не сомневаюсь в этом ни на мгновение. Более того, Малыш знает, что он основательно влип, нравится ему это или нет, – и, конечно, в сущности, ему это чем-то очень нравится. Но он страшится последствий, хотя их может и не быть. У людей нет памяти на такие вещи, и, в конце концов, тут не о чем забывать, кроме плохого вкуса.

– Dé tournement de jeunesse? [52]

– Обычному человеку не придет в голову, что Малыш мог заигрывать с Полли, когда она была маленькой, мы бы никогда такого не заподозрили, если бы не то, что он делал с Линдой. Через пару лет никто за пределами семьи не вспомнит, о чем был весь этот переполох.