80000 километров под водой - Верн Жюль Габриэль. Страница 92

Это случилось на расстоянии шестисот тридцати восьми миль от берегов Ирландии. В два часа пополудни заметили, что сообщение с Европой прервано. Инженеры, находившиеся на борту «Great Eastern», нашли место обрыва и к одиннадцати часам вечера сумели вытащить из воды оба конца. Исправив повреждения, они снова опустили кабель в воду. Но через несколько дней опять произошел разрыв, и на этот раз извлечь кабель аз глубины океана не удалось.

Но американцы не отступали перед трудностями. Сайрус Фильд, смелый инициатор всего этого дела, вложивший в него все свое состояние, организовал новую подписку. Акции нового выпуска были немедленно расхватаны. Был изготовлен новый кабель, более совершенной конструкции. Пучок проволоки, изолированной гуттаперчевой оболочкой, был защищен подушкой из волокнистых веществ и заключен в металлическую арматуру.

«Great Eastern» вышел в море 13 июля 1856 года.

Все шло хорошо. Но однажды произошло следующее. Разворачивая кабель перед спуском, инженеры заметили, что в нескольких местах он проткнут гвоздями, очевидно, с целью испортить сердцевину. Капитан Андерсон, корабельные офицеры и инженеры собрались, обсудили это дело и постановили, что, если найдут виновного, он будет брошен за борт без всякого суда. С этого времени преступные попытки более не повторялись.

Двадцать третьего июля «Great Eastern», находившийся не более чем в восьмистах километрах от Ньюфаундленда, получил телеграмму из Ирландии, что Пруссия и Австрия заключили перемирие после битвы при Садовой. Двадцать седьмого, пробираясь в тумане, корабль достиг американского побережья. Предприятие было счастливо закончено, и молодая Америка послала старой Европе телеграмму, приветствующую заключение мира.

Конечно, я не рассчитывал увидеть электрический кабель в его первоначальном состоянии, то есть таким, каким он вышел из мастерских завода.

Металлическая змея, вытянувшаяся на своем каменистом ложе, покрылась известковой корой, предохраняющей ее от нападения моллюсков-сверлильщиков.

Кабель лежал на дне, защищенный от морских волнений, и передача электрического сигнала по нему из Европы в Америку отнимала всего тридцать две сотых секунды. Кабель этот будет существовать вечно, так как замечено, что гуттаперча только укрепляется под влиянием морской воды. К тому же направление кабеля выбрано так удачно, что он ни при каких условиях не может погрузиться на такую глубину, где вследствие сильного давления воды ему грозил бы разрыв.

«Наутилус» следовал до наибольшей глубины залегания кабеля — четыре тысячи четыреста тридцать один метр.

Оттуда мы направились к месту, где в 1863 году произошла авария.

Дно океана образовало здесь узкую долину в сто двадцать метров ширины. Если бы сюда можно было перенести Монблан, верхушка его не выступила бы из воды. Долина эта заканчивалась в своей восточной части стеной из утесов высотой в две тысячи метров. Мы достигли этой долины 28 мая. «Наутилус» находился теперь не более как в ста пятидесяти километрах от Ирландии.

Быть может, капитан Немо собирался обогнуть Британские острова? Нет. К моему великому удивлению, он снова направился к югу, к европейским морям.

Когда мы огибали остров Энглези, я на мгновение увидел огни его маяка, освещающие путь тысячам судов, идущим из Глазго или Ливерпуля.

Важный вопрос занимал мой ум: осмелится ли «Наутилус» войти в Ламанш?

Нед Ленд, вылезший из своей норы, как только мы приблизились к земле, не уставал спрашивать меня об этом. Что я мог ему ответить? Капитан Немо попрежнему не появлялся. Он подразнил канадца берегами Америки — уж не собирается ли он подразнить теперь меня берегами Франции?

Тем временем «Наутилус» продолжал плыть к югу, 30 мая он прошел в виду острова Ленда, невдалеке от Британских островов.

Если капитан Немо хотел войти в Ламаншский канал, он должен был взять курс на восток.

Но он не сделал этого.

Целый день 31 мая «Наутилус» описывал по морю какие-то странные круги, чрезвычайно интриговавшие меня. Казалось, он искал какое-то место и не находил его.

В полдень капитан Немо сам делал наблюдения. Он не обменялся со мной ни одним словом. Он был мрачен, как никогда. Что его так расстроило? Быть может, близость берегов Европы? Быть может, его мучили какие-нибудь воспоминания о покинутой родине? Что испытывал он — раскаяние или сожаление? Эта мысль долгое время занимала мой ум. У меня было как бы предчувствие, что случай так или иначе обнаружит тайну капитана.

На другой день, 1 июня, «Наутилус» продолжал свои странные маневры. Было очевидно, что он искал какое-то вполне определенное место в океане. Капитан Немо, так же как и накануне, сам произвел полуденное наблюдение.

Море было спокойно, небо чисто.

В восьми милях на восток на горизонте четко вырисовывался контур большого судна, идущего на всех парах. На нем не было никакого флага, и я не мог определить его национальность.

Капитан Немо, в момент, когда солнце проходило через меридиан, взял секстант и произвел наблюдение с особой тщательностью. Это было очень легко сделать, так как море было абсолютно спокойно. Совершенно неподвижный «Наутилус» не испытывал ни боковой, ни килевой качки.

Я находился в этот момент на палубе. Как только пеленгация была закончена, капитан Немо коротко сказал:

— Это здесь!

Он спустился вниз по трапу. Видел ли он судно, которое, казалось, умерило свой ход и приближалось к нему? Я этого не знаю.

Я возвратился в салон. Люк закрыли, и я услышал шипение воды в резервуарах. «Наутилус» начал погружаться. Он опускался по вертикальной линии, так как винт не работал.

Через несколько минут он остановился на глубине восьмисот тридцати трех метров и коснулся носом дна.

Свет в салоне погас. Ставни открылись, и сквозь оконные стекла я увидел море, на протяжении полумили ярко освещенное лучами нашего прожектора. В левое окно я ничего не видел, кроме спокойной воды.

С правого же борта я заметил в глубине какую-то темную массу, привлекшую мое внимание, Это был какой-то предмет, покрытый, словно снежной мантией, оболочкой из белых ракушек. Присмотревшись внимательнее, я различил очертания корабля, лишенного мачт, который, очевидно, пошел ко дну носом вперед. Этот обломок кораблекрушения должен был много лет покоиться на дне океана, чтобы до такой степени обрасти известковыми отложениями.

Что это было за судно? Почему «Наутилус» пришел навестить его могилу? Быть может, вовсе не морская буря была причиной его гибели?

Я не знал, что подумать, как вдруг капитан Немо заговорил мерным голосом:

— Когда-то это судно называлось «Марселей». Оно было спущено на море в 1762 году и имело на своем борту семьдесят четыре пушки. Тринадцатого августа 1778 года, под командой Ла-Пой-па-Вертрие, корабль этот яростно сражался с «Престоном». Четвертого июля 1779 года он в составе эскадры адмирала д'Эстена участвовал во взятии Гренады. В 1781 году, пятого сентября, он сражался под начальством графа де Грасса в бухте Чизпик. В 1794 году Французская республика переменила его название. Шестнадцатого апреля того же года он присоединился в Бресте к эскадре Виларе-Жуаеза, которой было поручено эскортировать транспорт с зерном, шедший из Америки под командой адмирала Ван Стабеля. Одиннадцатого и двенадцатого прериаля второго года Республики эскадра эта встретилась с английскими судами. Господин профессор, сегодня тринадцатое прериаля — первое июня 1868 года. Ровно семьдесят четыре года тому назад на этом самом месте, под 47°24' широты и 17°28' долготы, после героического боя, полузатопленное, потерявшее все мачты и треть своего экипажа судно предпочло погрузиться в воду, чем сдаться… Триста пятьдесят шесть оставшихся в живых бойцов, подняв на корме флаг Республики, пошли ко дну, громко возглашая: «Да здравствует Республика!»

— Это «Мститель»?! — вскричал я.

— Да, сударь, это «Мститель». Прекрасное имя — прошептал капитан Немо, скрестив руки.