Пятнадцатилетний капитан(ил. А.Мейер ) - Верн Жюль Габриэль. Страница 10

Негоро тотчас же ушел назад в кубрик, но взгляд, который он бросил на собаку, и невольный угрожающий жест не предвещали Динго ничего хорошего.

– Здесь кроется какая-то тайна, – прошептал капитан Халл, от глаз которого не ускользнула ни одна подробность этой краткой сцены.

– А все-таки странно, мистер Халл, – заметил Дик Сэнд, – как же это собака научилась различать буквы алфавита?

– И ничего тут нет странного! – заявил маленький Джек. – Мама часто рассказывала мне про собаку, которая умела читать и писать, как настоящий школьный учитель, и даже играла в домино.

– Дорогой мой мальчик, – улыбаясь, сказала миссис Уэлдон, – собака Мунито, о которой я тебе рассказывала, совсем не была такой ученой, как тебе кажется. Если верить тому, что мне говорили, Мунито не умела отличить одну от другой буквы, из которых она составляла слова. Весь секрет ее «учености» заключался в замечательно остром слухе. Ее хозяин, один ловкий американец, заметил это качество у Мунито, стал развивать его и в конце концов добился удивительных результатов.

– И что же он сделал, миссис Уэлдон? – спросил Дик Сэнд. Тайна ученой собаки заинтересовала его не меньше, чем Джека.

– Вот что, друг мой. Когда Мунито предстояло «работать» перед публикой, на столе расставляли кубики с буквами, вроде кубиков Джека. Собака ходила по столу и следила, пока из публики назовут слово, которое она должна сложить, – громко или тихо, все равно. Единственным условием было, чтобы это слово знал хозяин Мунито.

– Значит, если хозяина не было… – начал юноша.

– …собака ничего не могла сделать, – докончила миссис Уэлдон. – И вот почему. Буквы были расставлены на столе, собака расхаживала взад и вперед вдоль этого алфавита. Подойдя к букве, которую надо было взять, чтобы сложить заданное слово, она останавливалась, но не потому, что знала эту букву, а потому, что различала звук, неуловимый ни для кого другого, – она слышала, как американец щелкал зубочисткой, спрятанной в кармане. Это служило для нее сигналом. Мунито брала кубик и ставила его рядом с другим уже взятым кубиком.

– Вот и весь секрет? – воскликнул Дик Сэнд.

– Да. Секрет, как видишь, несложный, – ответила миссис Уэлдон. – Впрочем, и все другие фокусы обычно так же просты. Когда хозяина не было вблизи, Мунито теряла свой «дар». Поэтому-то меня так удивляет, что Динго сумел распознать эти две буквы в отсутствие Самюэля Вернона, если только он действительно был хозяином собаки.

– В самом деле, – заметил капитан Халл, – это достойно удивления. Впрочем, здесь ведь собака не складывает из букв любое слово, по выбору публики: она выбирает только две буквы – всегда одни и те же. В конце концов, собака, которая звонила у дверей монастыря, чтобы получить остатки обеда, предназначенные для раздачи нищим, или та собака, которая по очереди с другой должна была через день вращать вертел и отказывалась работать не в свою очередь, – быть может, эти собаки гораздо сообразительнее нашего Динго. Но как бы то ни было – перед нами неоспоримый факт: из всех букв алфавита Динго выбрал только две – «С» и «В». Других букв он, по-видимому, не знает. Из этого может следовать только, что существовали какие-то причины, которые заставили собаку запомнить именно эти две буквы.

– Ах, капитан Халл, – сказал Дик Сэнд, – если бы Динго мог говорить! Он объяснил бы нам, что означают эти буквы и почему у него зуб на нашего кока!

– Да еще какой зуб! – рассмеялся капитан Халл, указывая на Динго, который в эту минуту зевнул, обнажив свои страшные клыки.

Глава шестая

Кит на горизонте

Нет ничего удивительного, что этот странный случай с Динго не раз служил темой бесед, которые вели на корме «Пилигрима» миссис Уэлдон, капитан Халл и Дик Сэнд. Последний инстинктивно относился к Негоро с особенным недоверием, хотя поведение судового кока по-прежнему не вызывало никаких нареканий. На баке и в кубрике тоже было немало разговоров о Динго, но там пришли к другому выводу: он был признан ученейшим псом, который не только читает, но, может быть, и пишет получше иного матроса. И если он еще не заговорил на человеческом языке, то только лишь потому, что у него, очевидно, имеются веские основания молчать.

– Вот увидите, – ораторствовал рулевой Болтон, – в один прекрасный день этот пес подойдет ко мне и спросит: «Куда мы держим курс, Болтон? Какой ветер нынче дует? Норд-вест или вест-норд-вест?» И придется ему ответить.

– Мало ли есть говорящих животных, – рассуждал другой матрос, – сороки, попугаи!.. Почему бы и собаке не заговорить, если ей захочется? Клювом ведь говорить труднее, чем пастью.

– Верно-то верно, – подтвердил боцман Хоуик, – вот только говорящих собак никогда не бывало.

Команда «Пилигрима» чрезвычайно удивилась бы, узнав, что говорящие собаки существуют, что у одного датского ученого была собака, которая умела отчетливо произносить слов двадцать. Но непроходимая пропасть отделяет такое умение говорить от умения понимать человеческую речь. У собаки датского ученого голосовые связки были устроены так, что она могла издавать членораздельные звуки. Но смысл произносимых слов она понимала не лучше, чем, скажем, попугаи, сойки или сороки. Для всех «говорящих» животных слова – это только разновидность пения или крика; значение этих звуков остается для них непостижимым.

Как бы там ни было, но Динго стал героем дня на борту «Пилигрима». К чести его надо сказать, что он от этого не возгордился. Капитан Халл неоднократно повторял все тот же опыт: он раскладывал перед собакой деревянные кубики, и Динго без ошибок и колебаний всякий раз выбирал кубики с буквами «С» и «В», не обращая внимания на остальные буквы алфавита. Несколько раз капитан проделывал этот опыт при кузене Бенедикте. Однако ученого занимали только насекомые, и поведение Динго нисколько не заинтересовало его. Но однажды он снизошел до небольшой лекции на эту тему.

– Не следует думать, – сказал он, – что только собаки проявляют такую сообразительность. Но и они, и другие подобные им животные на деле лишь подчиняются инстинкту. Вспомните хотя бы крыс, которые бегут с кораблей, обреченных на гибель; вспомните бобров, которые предвидят подъем воды в реке и надстраивают свои плотины; вспомните ослов, у которых замечательная память; вспомните, наконец, лошадей, принадлежавших Никомеду, Скандербегу и Оппиену, – они умерли с горя после смерти своих хозяев. Были и другие животные, которые делают честь всему своему племени. Известны случаи, когда прекрасно обученные птицы писали без ошибок слова под диктовку своего учителя, когда попугаи считали гостей в комнате с точностью, которой позавидовал бы вычислитель Бюро долгот и широт. Разве не существовало попугая, за которого заплатили сто золотых, ибо он без запинки читал некоему кардиналу, своему хозяину, весь Символ веры? Разве, наконец, энтомолог не должен испытывать законного чувства гордости, когда он видит, как простые насекомые демонстрируют доказательства высокоразвитого интеллекта и убедительно подтверждают изречение: «In minimis maximus Deus»? [24] Ведь муравьи могли бы поспорить со строителями наших больших городов, водяные пауки-серебрянки, не знающие законов физики, создают воздушные колокола, а блохи везут экипажи, как заправские рысаки, выполняют строевые упражнения не хуже карабинеров, стреляют из пушек лучше, чем дипломированные артиллеристы, окончившие Вест-Пойнт. [25] Нет, этот ваш Динго не заслужил чрезмерных похвал. Если он так сведущ в азбуке – это вовсе не его заслуга: просто он принадлежит к еще не получившей своего места в зоологии породе canis alphabetias – «собак-грамотеев» из Новой Зеландии.

Но такие речи завистливого энтомолога нисколько не унизили Динго в общественном мнении, и на баке о нем по-прежнему говорили как о настоящем чуде. Один лишь Негоро не разделял общего восхищения собакой. Быть может, он считал ее слишком умной. Динго относился к судовому коку все так же враждебно, и Негоро не преминул бы отплатить ему за это, если бы Динго не был способен постоять за себя, во-первых, и если бы, во-вторых, он не стал любимцем всего экипажа.