Карты судьбы - Колесова Наталья Валенидовна. Страница 30

Фанор, третий ныряльщик, едва переводил дыхание:

– Поднимались вместе, а потом… вдруг…

– Дракон забрал первую душу, – тихо сказал кто-то. Застонав, Гейджи растолкала склонившихся над Камеком людей.

– Идиоты! Дайте же мне!

Положила ладони крест-накрест на широкую безволосую грудь ныряльщика, с резким выдохом надавила – раз, два, три… десять… Пот скопился на верхней губе, на бровях, перед глазами плыли круги. Шестьдесят. Восемьдесят… Чьи-то пальцы сжали ее запястья – Гейджи злобно зашипела.

– Дай мне, – сказал Саймон. Чуть отодвинувшись, она ревниво следила за его движениями. Так. Так. Так. Тело Камека вздрогнуло – вслед за его вздохом-выдохом выдохнули, загомонили застывшие в лодке и на палубе люди. Гейджи привалилась спиной к борту.

– Укутайте его потеплее. И расступитесь. Дайте ему воздуха.

В этот день никто не рискнул больше искушать судьбу. На берегу развели большой костер, тщательно и серьезно принесли жертву Морскому Хозяину – черного петуха, которого для такой цели специально везли в клетке все путешествие. Хорстон выкатил бочонок вина. Моряки развеселились, разговорились, наперебой вспоминая разные диковинные истории, приключавшиеся якобы с ними самими, либо с их знакомыми, либо со знакомыми знакомых… Гейджи слушала со снисходительной усмешкой – большинство из этих баек она знала наизусть.

Она ворошила веткой костер, искры улетали в ночное небо и там таяли – или превращались в звезды…

– Благодарю тебя, – сказал Саймон, присевший рядом. – Мы растерялись. Плохая примета – лишиться человека в самом начале…

– Они слишком много ныряют. Когда ныряешь, легкие сжимаются, а когда выныриваешь – расширяются и отнимают кровь у сердца.

– Они знают свою работу, – возразил Саймон. – Мы используем их только там, куда не можем добраться сами. Некоторые развалины еще нужно расчистить.

– Что ты ищешь? Золото? Драгоценности?

Он придвинулся – из-за треска костра и громкого разговора слышно было плохо.

– Золото? Золото – это хорошо. Но главное не это. Если здесь, – Саймон повел рукой, подразумевая острова, – я найду хотя бы одну Вещь… Для меня это окупит все мои затраты.

– Вещь?

Его зубы блеснули в короткой усмешке.

– Не притворяйся, что не поняла. Ты тоже чувствуешь их, ведь так? Притяжение Вещей, которые для других могут ничего не значить. Магия, магия Вещи… Когда ты касаешься ее, – его кисть двинулась по воздуху, скользя по чему-то невидимому, – она отвечает тебе, как прекрасно настроенный инструмент – барду. Тебе – и только тебе. Потом ты можешь расстаться с ней, но она все равно останется с тобой навсегда…

Он говорил, глядя в огонь и не задумываясь о выборе слов – они сами рождались на его губах.

– А есть еще вещи-загадки, которые ты будешь неустанно разгадывать – вечно искать и разгадывать…

– Я буду нырять, – сказала Гейджи, глядя на него сбоку. Сказала неожиданно даже для себя самой. Саймон повернул голову и посмотрел на нее – так, словно ожидал, что она скажет что-то еще. Кивнул.

– Ты сама решила, – сказал неожиданно сухо. Встал и ушел в темноту. Ей даже холодно стало. Гейджи коротко вздохнула, как будто просыпаясь. Решила… сама ли? Или он задел в ней невидимые струны, настроил, словно опытный музыкант, чтобы добиться нужной ему мелодии?

Пловцы обычно ныряли с лодок, но Гейджи облюбовала стоявшую на якоре шхуну. Саймон безжалостно гонял моряков, у которых появлялись неотложные дела на палубе почему-то именно в тот момент, когда девушка собиралась нырять. Однако на него самого этот запрет не распространялся. Он прислонялся спиной к мачте, заложив пальцы за ремень, и, насвистывая, наблюдал за своим новым пловцом.

Гейджи предпочитала нырять без одежды. Не скрывающая почти ничего набедренная повязка ныряльщика, пояс с ножом и сеткой для находок, неизменная Слеза на шее – вот и все, что оставалось на ней, когда девушка скидывала с себя плащ.

– Так-так-так, – заметил Хорстон, как-то раз появившийся на палубе вслед за хозяином. – А я-то думаю, что у тебя за вечные дела в это время на шхуне?

Девушка подняла руки, закалывая волосы в тугой узел над головой. Хорстон, выпятив губы, придирчиво, по дюйму, осмотрел ее, проворчал что-то и обратился к Саймону:

– Ну и чего ты себя травишь-то?

Хозяин рассмеялся ему в лицо:

– Я не собака, на кость не бросаюсь!

Вовсе не была она костлявой. Сплошные плавные, длинные мышцы, переливающиеся под тугой гладкой кожей – белой, как у всех северян, но скоро приобретшей медовый оттенок на здешнем солнце. Раз за разом он наблюдал, как она снимает плащ, проверяет привязанные к ремню нож и сетку, тщательно закалывает свои густые волосы – видимо, сушить их для нее большая проблема, – сосредоточенно делает дыхательные упражнения. Всего раз, в самом начале, она показала, что видит его, – непроизвольное движение обратно, к плащу… С тех пор он мог бы поклясться, что девушка и не подозревает, что кроме нее на палубе есть кто-то еще. Иногда его это задевало. Не то чтобы он глазел на нее с вожделением. С удовольствием – да (так иногда нельзя отвести глаз от редкостной вещи). Больше всего она напоминала ему какое-то удивительное морское существо, свободное, неуловимое. И – да, ему хотелось прикоснуться к ней, провести ладонями по сильным, нагретым солнцем плечам, гибкой спине, тугим ягодицам, длинным гладким бедрам, крепким икрам – так руки рассеянно скользят по изящным изгибам найденной амфоры… И то, что это зрелище – лишь для него, – тоже доставляло ему удовольствие.

Но он вовсе не травил свою душу или плоть, как считал Хорстон. Нет. Просто он отдыхал, глядя на нее, – и это вошло в его ежедневную привычку.

…Но как смела она его не замечать?

Гейджи спускалась все ниже и ниже, следуя запутанным лабиринтом улиц, не особо заботясь о направлении и глубине. Она знала, что Вещь сама призовет ее к себе. Она ждет и жаждет приобрести себе нового хозяина. Время от времени веревка, привязанная к поясу, подергивалась, Гейджи дергала ее в ответ и продолжала поиск. Гейджи не боялась всех тех несчастий, что могут ожидать пловцов в неведомых водах – глубины, давления, почти вызвавших смерть Камека; акул, морских змей, гигантских раковин, захлопывающих своими створками ногу или руку ловца жемчуга. Даже нехватка воздуха ее не пугала. Иногда казалось, она могла оставаться под водой настолько долго, сколько хотела, если бы забыла, что надо дышать.

Притяжение – зов? – Гейджи ощутила внезапно всем телом, словно настойчивое подводное течение. Оно, это течение, поворачивало ее, как стрелку компаса. Гейджи уверенно двинулась к неясно видному возвышению впереди, в котором с трудом угадывались останки какого-то здания. Зависла над ним, вглядываясь. Где же… Вот! Радостно перевернувшись, она устремилась к поманившей ее сквозь заносы песка, раковин и водорослей Вещи – та подмигивала лукаво сквозь надежную защиту, поставленную временем. Совсем рядом, протяни руку, коснись… Гейджи протянула руку – и тут сильный рывок отдернул ее в сторону. Не поняв, что происходит, Гейджи изогнулась, взглянув на веревку, тянущую ее вверх. Спохватившись, дернула раз, другой, третий – ее продолжали поднимать. Она попыталась расстегнуть ремень – мешали беспрерывные рывки и спешка. Оставалось только бессильно смотреть и слушать тающий отзвук-эхо, призвавший ее.

– Вы что, рехнулись? – выпалила Гейджи, едва показавшись из воды, в наклонившиеся над бортом встревоженные лица моряков. Саймон, уже протягивающий ей руку, опешил.

– Но тебя не было так долго…

– Никогда больше, слышите? Никогда!.. – она наконец справилась с поясом и зашвырнула его в лодку. – Что вы наделали! Я почти нашла…

Безнадежно махнув рукой, Гейджи большими гребками устремилась к берегу. Моряки следили, как она медленно выбредает на берег, проходит несколько шагов и садится на песок, сердито забрасывая в воду камешки.

– Дай ей волю, она в море и спать будет, – заметил Хорстон, поглядывая на хозяина. – А ведь у нее вроде нет причины помогать нам.