Рябиновое танго - Неделина Надежда. Страница 47

— У меня внук! — укоризненно взглянув на подругу, улыбнулась Наталья Николаевна. — Как ты могла такое забыть?!

— Внук? Значит, так оно и есть!

— Ой, Раечка, а если кто-то спросит, как его назвали? — испугалась Наталья Николаевна.

— А ты рассказывай, какой он хороший и красивый, будто не слышишь вопроса, или переводи разговор на другую тему. Мы чай сегодня будем пить?!

За чаем они уже говорили о подарках для Маши и малыша, а Раиса Васильевна предложила день рождения Маши отметить выездом на природу. И Наталья Николаевна успокаивалась, приходила в себя.

«Это моя жизнь! Я должна пройти через все трудности достойно, чтобы потом не опускать глаз перед дочерью и внуком!» — думала она, снова оказавшись в одиночестве после ухода подруги.

Глава 18

— Мам, какое сегодня число? — перед тем как отправиться спать, спросил Максим.

— С утра было шестое июня! — вместо Натальи Борисовны Максиму ответил отец.

— Ты почему спрашиваешь? Ты купил путевку? — заволновалась Наталья Борисовна.

— Ну и какая между этим связь? Никогда не понимаю, как у женщин работает голова, — возмутился Анатолий Семенович и подмигнул Максиму.

Наталье Борисовне совсем не хотелось отвечать на вопрос мужа, тем самым задевая больную на сегодня тему, поэтому она никак не прореагировала на его слова и терпеливо ждала ответа сына.

— Нет, мам, путевку я не купил, я хочу знать, с какого конкретно числа у меня начинается новый этап жизни. Значит, начинается он шестого июня, но вот каким он будет, я пока не решил.

«У нас он тоже начинается», — вздохнула Наталья Борисовна и опять промолчала.

— Начни его с поездки на море, — предложил отец.

— А знаешь, я бы, пожалуй, съездил, только в какие-нибудь дикие места, — неожиданно согласился с отцом Максим. — Ты не знаешь таких?

— Нет, потому что интересы нашей мамы кардинально противоположны твоим. Но завтра на работе я поспрашиваю народ. Помнится, Вселдыч о таком месте рассказывал.

— Вы не нудистские пляжи, случайно, имеете в виду? — заволновалась Наталья Борисовна, чем вызвала приступ гомерического хохота мужа и сына.

— Мать, разве можно на ночь вспоминать такие страшилки? — отсмеявшись, упрекнул жену Анатолий Семенович. — Присниться ведь может! — опять рассмеялся он и бросился от закипающей от негодования жены в спальню.

Отсмеявшись, Максим с улыбкой смотрел им вслед.

«Ну вот! Так-то лучше! Все встало на свои места, все прежнее, все настоящее», — отметил про себя Максим и пошел в свою комнату.

Максим знал, что отец слов на ветер не бросает, и когда тот в качестве консультанта привел к нему Вселдыча, не удивился.

— Опять тебе экстрима захотелось? — подозрительно глядя на Максима, спросил Вселдыч. — Ну тогда слушай, — не дождавшись ответа, начал он. — Места эти зовутся Арабатской стрелкой. Цивилизация туда шла-шла, но затормозила, и начался обратный процесс. Доедешь симферопольским поездом до Новоалексеевки, там сядешь в автобус и поедешь уже прямиком в Стрелковое. Народу там не так много, он рассеивается по дороге вдоль косы, до Стрелкового уже мало кто доезжает.

— А что там? — почти равнодушно поинтересовался Максим.

— Как «что»?! Море, конечно! Море, солнце, фрукты. Фрукты, правда, самые дорогие на косе, потому что привозные. Да, рыбалка там тоже неплохая, особенно на пеленгаса. Есть там такая интересная местная рыба, есть там и места интересные.

— А почему ты называешь эти места дикими? Там еще первобытный строй?

— Нет, конечно, но люди живут там как бы временно, а к природе относятся прямо с каким-то первобытным цинизмом.

— Вселдыч, и откуда столько познаний? — с иронией поинтересовался Максим.

— Это не у меня познания, это ты жизни не знаешь! — парировал Вселдыч.

— Повторяешься! — усмехнулся Максим.

— Вот доживешь до моих лет, и знать все будешь, и что такое склероз узнаешь! — рассмеялся Вселдыч.

Все, о чем рассказывал Вселдыч, Максим увидел через неделю. Через неделю он начал узнавать жизнь, что называется, изнутри. В вагоне от снующих по составу менял Максим услышал о трудностях обмена валюты на вокзале в Новоалексеевке и у них же решил поменять российские рубли на украинскую валюту. Только сойдя с поезда и уже сидя в автобусе, он обнаружил, что каждая из купюр достоинством в десять гривен самым волшебным образом трансформировалась в купюру достоинством в одну гривну. Вспомнив о манипуляциях менялы с пачкой украинской валюты, он понял механизм лохотрона и под впечатлением от поистине сказочного обмана до конечной остановки на косе не доехал, а сошел в поселке с красивым названием Счастливцево. Максиму вдруг стало интересно посмотреть, что понимают здесь под этим самым счастьем.

Пределом мечтаний для жителей поселка, в котором центральная улица тянулась вдоль шоссе и называлась улицей Ленина, был удачный гостиничный бизнес. Под одну крышу хозяин собирал много маленьких каморок, которые и сдавал приезжему люду. Такую каморку снял и Максим. Татарин с почти русским именем Дима и его жена Зарема за небольшие деньги готовы были не только дать временный кров, но еще и напоить, накормить и развлечь. Трудилось семейство Сулеймановых день и ночь, стремясь за короткий курортный сезон заработать на жизнь в межсезонье.

На море Макс убегал рано утром, съев горячий чебурек Заремы и выпив большую чашку горячего, крепкого и ароматного кофе, приготовленного Димой. Чтобы вдоволь наплаваться, Максиму приходилось сначала минут пять брести по воде. Когда вода доходила до пояса, он нырял и плыл дальше в море. Почувствовав, что руки теряют силу, Максим возвращался на берег. Загорал он тоже по максимуму: лежал на солнце до тех пор, пока хватало сил сопротивляться жаре или пока ему не начинали досаждать красавицы в бикини.

Осматривая местные достопримечательности, Максим сходил по косе на холодный и горячий источники, побывал на озере Сиваш и высохшем соленом озере, покрытом слоем соли. Места были интересные и целебные, но по-настоящему дикие — запущенные, неухоженные. Поразила Максима и дикость, с какой обращались с природой приезжие. По всей косе, где она была свободна от санаториев и пансионатов, в пяти метрах от моря стояли машины и палатки. По номерам Максим определил, что отдыхают таким способом в основном украинцы, то есть, по сути, хозяева этих уникальных территорий. Хозяева эти, уезжая, оставляли после себя на косе горы мусора и туалеты, сделанные из четырех колышков и полиэтиленовой пленки. Когда Макс проходил мимо таких диких кемпингов, у него невольно закрывались глаза, словно они не хотели видеть этой почти первобытной дикости.

Отдыхали глаза в открытом море, куда Максим уходил на лодке, которую брал напрокат у татарина Димы. Ловил бычков, пеленгаса, но рыбу сразу выбрасывал в море. Жившие рядом с Максимом отдыхающие рыбу приносили в свои каморки и не только жарили, но и солили, вялили, сушили и увозили запасы домой. Не видя улова Максима, татарин Дима решил для себя, что рыбак он плохой. Но, получая всякий раз лодку чистой, стал давать ее Максиму охотнее.

Макс, решив, что море здесь тихое, мелкое и соответственно неопасное, утратил бдительность. Однажды он ушел в море так далеко, что потерял из виду других рыбаков.

Бросив якорь, забросил снасти. Порыбачив с полчаса, Максим вдруг понял, что его резиновая лодка дрейфует. Он схватился за якорный трос и по его легкости сразу понял, что якоря на нем попросту нет. С берега дул сильный ветер, увеличивая скорость лодки, он сносил ее в открытое море. Вот тут Максим испугался. Испугался по-настоящему. Остро, до боли в сердце и рези в желудке, ему захотелось жить. Не видя берега, он начал грести в сторону, противоположную той, куда его сносило. Сильный ветер уменьшал скорость лодки, волны откатывали ее назад, почти у игрушечных весел при большой волне и сильном ветре коэффициент полезного действия был близок к нулю. Максим греб больше часа, натер на руках кровавые мозоли и почти потерял надежду увидеть берег. Второе дыхание пришло, когда он наконец заметил первую лодку с рыбаками и понял, что выгребет.