Барышня и хулиган - Колина Елена. Страница 32

Марина с Женькой вьют гнездо. Среди всех друзей только они живут отдельно от родителей: однокомнатную квартиру на Гражданке Владислав Сергеевич подарил сыну к свадьбе.

— Девочки, вы не представляете, как замечательно быть невесткой папаши-начальника! — Маринка загибает пальцы: — Во-первых, они взяли меня с собой на базу и купили мне дубленку, югославскую, с капюшоном! Во-вторых, они покупают нам машину! «Шестерку»! Я хочу синюю! В.тре-тьих, Владислав Сергеевич устроил Юлю на очень хорошее место, теперь она работает в горздраве!

— А как тебе семейная жизнь?

— Замечательно! Мы все время смеемся! Женька такой остроумный! Принес откуда-то карнавальные костюмы, и мы с ним дома танцуем в заячьих ушах! Дашка, поехали с нами в Таллин, папаша устраивает «Виру»!

Все прогуливали, получали двойки и досдавали зимнюю сессию летом, а летнюю поближе к зимней, но только Игорек вылетел с третьего курса университета и отправился служить куда-то под Ленинград.

«Он там умрет!» — рыдала Алка и была не так уж не права. Главной чертой Игорька, во всяком случае той, что он показывал людям, была совершенно истерическая независимость от жизненных обстоятельств и тем более от людей. Легко можно было представить, что под началом какого.нибудь сержанта Игорек мог и умереть…

А через месяц Алка пригласила Маринку и Дашу на свадьбу.

Странная это была свадьба. Алкины родители приехать не успели, отец Игорька проживал с другой женщиной и не был приглашен, так что из всего комплекта родителей присутствовала одна Ляля.

Бритый жених, отпущенный с места службы на три дня, и невеста в фате с цветочками были на этом празднике второстепенными персонажами, зато очень веселилась Ляля. Она танцевала, высоко задирая юбку, и громко предлагала находившемуся при ней молодому человеку полюбоваться ее ногами. Усевшись за стол, она наконец вспомнила, что присутствует на свадьбе сына.

— Ну.ка, Алла, покажи, где ты сегодня будешь спать с моим сыном! — на весь стол закричала она.

Растерянная Алка, глупо улыбаясь, полезла из-за стола и повела свекровь к себе в комнату показывать свою школьную кровать.

Вернувшись к гостям, Ляля, посмотрев долгим взглядом на Дашу, томно спросила, кокетничая акцентом:

— Даша, а какой вы национальности?

— Я еврейка, Полина Михайловна, — спокойно ответила Даша, поймав извиняющийся взгляд Игорька. «Понятно теперь, откуда у Игорька в детстве взялась „жидовка“! Из дома принес! У него там русские и поляки, но все антисемиты!» Ей было весело и совсем не обидно.

— Я не понимаю, — прошептала Марина Даше. — Зачем надо было заставлять Алку делать аборт и так ее изводить… Значит, он ее любит, раз женился на ней, тем более в армии…

Сложность идеи, рожденной Игорьком с целью спасения из армии, и виртуозность ее исполнения была далеко не юношеской. Вся история говорила о его неординарной способности к построению сложных многоходовых комбинаций, дерзкой смелости и умению пожертвовать второстепенным ради главного.

Через месяц после свадьбы Игорек получил несколько писем от друга, в которых тот сообщал, что его жена Алка изменяет ему с его приятелями, друзьями, со всем универом и со всем Ленинградом… но предусмотрительно не указал конкретно, с кем. Жена — это не просто девушка, с которой встречаешься до армии, жена — это очень уважительная причина для суицидной попытки. Игорек инсценировал попытку самоубийства, за что и был препровожден из рядов действующей армии прямиком в дурдом. Еще месяц в дурдоме, и он оказался дома, правда, с диагнозом «вялотекущая шизофрения», зато свободным от армии.

Алка даже в кино без Дашиного совета не ходила, а тут молчала как партизан все три месяца проведения военной операции «женитьба, суицид, дурдом, диагноз, демобилизация». Слишком опасная это была игра: если бы где-то произошел прокол, Игорьку грозила уже не армия, а тюрьма, и срок за то, что он совершил, — немалый.

Сам Игорек не любил вспоминать, как он «косил в дурке», а если что-то рассказывал, глаза его становились попеременно то бешеными, то по-детски обиженными. Позже он вообще вычеркнул эту историю из своей биографии, только вот водительские права ему приходилось покупать, поскольку при сдаче на права требуется справочка из психдиспансера, что не состоишь на учете, а он-то как раз и состоял.

Известно, что достаточно большая часть народонаселения бегает по улицам и даже управляет автомобилями, имея при этом некий формально не выставленный психиатрический диагноз. Известно также, что строгой психиатрической нормы не существует, и обидеть легким шизофреническим диагнозом можно любого человека. Да, безусловно, Игорек все рассчитал и отдал пару пешек ради ферзя… Но удалось ли ему обмануть врачей, или обманутые им врачи проницательно вычислили Игорька?

За эту блестящую комбинацию и страдания Даша Игорька не то чтобы полюбила и не то чтобы пожалела, а какую-то странную нежность к нему испытывала. Его как будто по голове хотелось погладить и сказать: «Ничего, маленький, ничего…»

«Пеленка теплая, пеленка холодная, распашонки две, шапочка теплая, чепчик, одеяло байковое, одеяло ватное, лента розовая».

У Даши с Олегом родилась Маргоша. Маргоша уже собиралась рождаться, а Даша этого не знала и хотела ехать в Репино в гости. Соня ее не отпускала, кричала:

— Только через мой труп!

Олег молчал, не вмешивался, всем своим видом показывая, что он не по этой части, пусть женщины сами со своими женскими делами разбираются.

Весь день они с Соней препирались, и Даша, уже собираясь переступить через Сонин труп, стояла в прихожей, как вдруг под ней налилась маленькая лужица.

— Вот! — торжествующе воскликнула Соня, и они с Олегом повезли Дашу в тот роддом, который определила для нее Юля. Юля сказала, что после ее звонка Даше там устроят все «по первому разряду».

Больно почти не было, но по дороге Даша для пущего нагнетания страстей старательно стонала — а что, ей одной, что ли, мучиться…

Страшно стало, когда Соня с Олегом ушли в нормальную жизнь, а за ней, отделив ее от всего человечества, захлопнулась дверь отделения. «Все, — отстраненно подумала Даша. — Теперь все. Не сбежишь, и живот сам по себе никуда не денется, придется рожать». Поднявшись в родильное отделение, Даша услышала такой страшный звериный вой, что у нее от ужаса прекратились схватки. Она хотела сообщить врачу, что пока передумала рожать, но никто ею не интересовался. Тогда она решила сидеть тихо, как мышь.

Дашу с вялыми схватками обнаружили только на второй день пребывания в родильном отделении, вспомнили, что она рожает здесь от Юли, а не просто так, и уколами помогли наконец родить Маргошу.

Лежа на каталке в коридоре, она слышала, как врачи говорили между собой: «Эта рожала от горздрава, хорошо, что вспомнили про нее, два дня тут со схватками ходила, всякое могло случиться! Имели бы потом неприятности…»

Даше неинтересно подслушивать про роды, она ведь уже родила. А вот есть ужасно хочется!.. В пяти метрах от ее каталки стоит раздаточная тележка, а на ней тарелка с остатками гречневой каши и сосиской. Даша оглядывается — ура, в коридоре никого нет! Отталкиваясь рукой от стены, она, потихонечку перемещая каталку, подъезжает к еде и быстро, как вороватый кот, хватает тарелку. Сосиску съесть легко, можно рукой, а вот кашу без вилки неудобно. О черт, вся обсыпалась гречкой!

Никто за ней не приходил, и Даша задремала, погрузившись в какие-то счастливые видения.

Зимой Соня долго, минут двадцать, одевает пятилетнюю Дашу на прогулку. Сначала синие шерстяные рейтузы, они еще с прошлой прогулки сохраняют форму Дашиных ног и вытянуты на коленках отвисшими мешками. Можно надеть рейтузы коленками назад, будет смешно, как будто у Даши коленки спереди и сзади. Затем надевают чернильного цвета штаны с начесом, после прогулки чернильные ледяные штаны в мелких замерзших катышках поставят у батареи. Они согреются, а потом, скрутившись, упадут на пол. Голову обматывают белым платком, на нем в середине точечки, а по краям ромбики. Платок крепко завязывают, Даша вертит головой, старается вылезти. «Ты что крутишься, стой прямо, на улице мороз!» — говорит ей Соня. Сверху нахлобучивают меховую шапку, теперь уже Даша вообще ничего не слышит. Она может только повернуть шапку набок, тогда одно ухо высвободится, зато пол-лица закроется, так что можно либо слышать, либо разговаривать. Шуба огромная, длинная, не покупать же шубу на один год, надо на два, а лучше на три. Даше в этой выгодной шубе невозможно бегать, неудобно ходить, зато в саночках очень уютно, как будто под одеялом лежишь. Если везут быстро, можно с санок свалиться, а они уйдут вперед и не заметят… Беги потом за ними! Один раз Даша с санок сползла и лежала поперек дороги на боку, а ее же еще и ругали, что не кричала, не звала. Дома Соня от ужаса, что могла Дашу потерять, поставила ее в угол. Даша взяла с собой простой карандаш, на всякий случай, и сначала просто стояла, рассматривала чуть отошедшие от стены обои в углу, а потом тихонечко на обоях порисовала тоненько, не нажимая, совсем чуть-чуть.