Во власти тьмы (ЛП) - Бек Джей Эл. Страница 12

— Осторожнее, — выдыхает он одновременно в виде угрозы и предупреждения.

КАЙ

Я понижаю голос в попытке успокоить Роуз, когда она метается подо мной как одичавшее животное.

— Перестань, блядь, сопротивляться, или я дам тебе причину бояться меня.

Она застывает на мгновение, становясь неподвижной, и выпучивает глаза, буравя меня взглядом. Я усиливаю хватку на ее запястьях достаточно, чтобы контролировать себя. Каждый сантиметр ее тела лежит вдоль моего, и я понимаю, что впервые за долгое время хочу отведать другого человека. Даже до всего произошедшего с председательской сукой я не особо хотел, чтобы кто-то прикасался ко мне.

Полагаю, прикасаться к ней ― не то же самое, как если бы она прикасалась ко мне. Но ее гребаный запах. Аромат мягкого чистого мыла с намеком на пот, без сомнения из-за кошмара, который я слышал ранее.

— Ты закончила драться?

Роуз опускает взгляд к моему рту, изучая лицо, и я не уверен, что она видит и что ищет. В любом случае я не могу больше лежать в колыбели ее бедер, по крайней мере, не вызвав у нее этим вновь панику.

Голос Роуз мягкий и скрипучий, когда она наконец отвечает мне.

— Я не могла выйти из комнаты.

Я не пытаюсь скрыть своего раздражения.

— Ага, потому что ты злилась на меня и заперла дверь. Должно быть, ты проснулась после кошмара и полностью об этом забыла. Нельзя продолжать в том же духе, Роуз. Это нездорово как для тебя, так и для меня.

Она вскидывает брови и качает головой.

— Что это должно значить? Будто у меня есть над этим контроль. Думаешь, я хочу просыпаться в холодном поту и с болью в шрамах? Думаешь, я хочу, чтобы мне снились кошмары, заставляющие меня кричать так громко, что у меня болит горло, когда я просыпаюсь?

Я наклоняюсь, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Нет, так что не надо сознательно превратно понимать мои слова. Ты можешь взять под контроль так много аспектов своей жизни, которые ты отказываешься признавать.

— Какие например? — выплевывает она. — Я никуда не могу сходить сама. Я терпеть не могу, когда люди прикасаются ко мне. Даже сейчас у меня по коже мурашки расползаются от твоего прикосновения ко мне.

Ауч. Мне следовало оскорбиться из-за легкой нотки отвращения в ее тоне, но я достаточно узнал ее, чтобы понимать, что она говорит это только ради того, чтобы прогнать меня. Да, её это наверняка задело, но она не ненавидит меня, даже если хотела бы ненавидеть.

— Ты можешь проклинать меня и называть как хочешь. Это не заставит меня прекратить защищать тебя и помогать тебе.

Роуз отвечает мрачно, надув полные розовые губы.

— Мне не нужна твоя помощь.

Я киваю подбородком на сломанную дверную раму.

— Ага, ты даже из спальни выйти не можешь, но тебе не нужна моя помощь.

Неправильно было это говорить, все равно что толкать и без того растревоженный улей. На этот раз Роуз не кричит. Она едва шепчет, ее глаза полны огня и ярости.

— На хрен тебя и на хрен Адриана. На хрен всех вас. Мне никто из вас не нужен.

Я сильнее вжимаю ее руки в пол.

— Что насчет Валентины? — Боже, поверить не могу, что собираюсь ей это сказать прямо в лицо, но ей давно нужно было услышать эту правду. — Что насчет женщины, которая считает тебя сестрой? Семьей? Единственная причина, по которой она вернулась той ночью и по которой Сэл посмел прикоснуться к ней своими гребаными руками, заключалась в том, что она никогда бы не оставила тебя. Адриан просил ее остаться с ним, спросил зачем, если она приняла его помощь, ей возвращаться домой. Скажи мне, Роуз. Зачем ей было возвращаться в тот дом?

Я ощущаю себя гребаным монстром, которым столь многие меня называют. Стыд скручивается в моем животе, подобно спящему дракону, терпеливо ждущему удачного момента, чтобы нанести удар.

Роуз вновь распахивает глаза, дыша слишком быстро.

— Что… Что ты хочешь сказать? Что я виновата в том, что она почти умерла? Что из-за меня ее чуть не убили?

Я скриплю зубами. Она не была в этом виновата. Был виноват Сэл, потому что он был психопатом с маленьким членом, но я не могу ей этого сказать. Мне нужно, чтобы она начала видеть, как ее действия и реакции влияют на окружающих. Адриан убил бы ее, не задумываясь, если бы она каким-то образом навредила Валентине в одном из своих приступов ярости. И тогда Валентина никогда бы его не простила. Ее потеря сломила бы его, и я никогда этого не допущу.

Поэтому прямо сейчас я беру на себя роль монстра, чтобы не пришлось ему.

Я разглаживаю черты лица и качаю головой, кривя губы, чтобы Роуз увидела отвращение, хотя это всего лишь стыд и сжимающий мою грудь гнев.

— Она могла уйти с ним и никогда больше не иметь дела с Сэлом или ее отцом. Она вернулась только из-за тебя.

Роуз моргает раз, два, и затем большая слеза скатывается по ее щеке, затем еще одна.

— Нет, я хочу сказать… — Ее взгляд становится мольбой, умоляя меня забрать свои слова обратно или наладить все, но в этот раз я не могу. Она должна понять, что не может продолжать в том же духе. Особенно когда я наконец-то могу воссоединить ее с ее кузиной. — Почему ты говоришь что-то настолько ужасное?

Требуется собрать все силы, которые я приобрел за время работы с обществом и исполнения моей роли, чтобы сохранить лицо нейтральным.

— Тебе нужно услышать это. Все это. Ты хотела правды, пришло время начать ее выслушивать.

Я замолкаю, наблюдая, как эмоции одна за другой пробегают по ее лицу, словно компьютерный код в автозагрузке перед моими глазами.

Я жду, когда Роуз начнет оскорблять меня или скажет что-нибудь в свою защиту, но когда она этого не делает, я ослабляю хватку на ее руках, намереваясь отпустить ее и вызволить, чтобы мы могли убраться в ее комнате и хотя бы один из нас мог вернуться ко сну.

Роуз отвешивает мне такую сильную пощечину, что у меня перед глазами мелькают звезды. Я хватаю ее за запястья и чисто рефлекторно вновь прижимаю к себе, мои мышцы напрягаются, словно ожидая нового удара. Когда она поднимает голову, я вновь реагирую, одной рукой стискивая ее запястья, а другой обводя ее горло, чтобы держать Роуз на месте и не дать ей разбить свое лицо об мое, если ей так захочется. И дикая ярость в ее глазах сейчас говорит, что она может сделать это, если будет знать, что причинит боль.

— Какого хрена это было?

Она стискивает зубы, вжимаясь в мою руку, пытаясь вырваться из моей хватки. Но Роуз слишком долго восстанавливалась и не задействовала свое тело, становясь слабой. Она едва может двигать головой из стороны в сторону, не говоря уже о том, чтобы оторваться от деревянного пола.

— Прекрати драться со мной, и я дам тебе подняться. Именно такое поведение я имею в виду. Не надо, блядь, бить людей, когда ты в бешенстве. Я понимаю, что тебя сейчас обуревают ярость и гнев, и я понимаю это больше, чем ты думаешь, но это ничего не решит. Используй свой гребаный мозг, а не сердце.

Она насмехается.

— Говоришь так, будто у тебя есть сердце. Ты же все время за мной увиваешься с тех пор, как мы приехали. Ты продолжаешь прикасаться ко мне, давить на меня, так что этот режим «бей или беги», как называет его мой доктор, ― твоя вина.

Я моргаю и наклоняюсь, медленная ухмылка изгибает мою щеку.

— Моя вина, да? Была ли в этом моя вина в квартире, где мы не виделись, но я получал от других отчеты о сломанной мебели, разбитой посуде, обо всем, что ты могла разбить, чтобы успокоить свой гнев?

Румянец окрашивает ее щеки. Вот. По крайней мере, Роуз, блядь, стыдится и знает, даже если не хочет признавать, что вышла из-под контроля.

Но я продолжаю давить, потому что именно это ей нужно.

— Ты знала, что Валентина беременна? Кажется, никто, кроме меня, тебе не скажет.

Роуз перестает двигать ногами, которыми пыталась спихнуть меня, и почти перестает дышать.

— Беременна? Как?

Я одариваю ее взглядом.

— Ты действительно хочешь, чтобы я рассказал тебе о пестиках и тычинках? Уверен, ты сможешь разобраться в механике.