Маршал Тухачевский - Коллектив авторов. Страница 15

Эта инициатива Тухачевского быстро получила всеобщее признание. Аналогичные отделы появились и в других армиях, а затем даже в центре было учреждено управление заготовок.

Находил Михаил Николаевич время и для систематического изучения военной теории. Это как бы органически включалось в его текущую практическую работу. На письменном столе Тухачевского всегда была та или иная книга, относившаяся к разрабатываемому им в данный момент вопросу. С карандашом в руках он проштудировал еще дореволюционное «Положение о полевом управлении войсками в военное время» и курсы администрации, некогда читанные опытными генералами.

Из старых пособий Михаил Николаевич умел извлечь все мало-мальски полезное, ценное, переосмыслить опыт прошлого с учетом особенностей сегодняшнего дня. Он заново перечитывал военную историю и находил в ней то, что шло на пользу армии победившего Октября.

Страстью к учебе, любовью к книге командарм заразил и окружающих. Пензенский губвоенком получил задание – собрать библиотеки всех частей, квартировавших в Пензе до первой мировой войны. Через некоторое время к нам прибыло несколько вагонов с книгами, и при штабе 1-й Революционной была создана своя довольно обширная военная библиотека.

Я, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что полководческий талант М. Н. Тухачевского впервые проявился во всем своем блеске в Симбирской и Сызрано-Самарской операциях.

Учитывая сложившуюся обстановку и принимая к исполнению требование И. И. Вацетиса, Михаил Николаевич готовил Симбирскую операцию с твердым убеждением, что проводить ее придется только наличными силами, за счет их перегруппировки.

На симбирское направление, в район станции Майна, вышла Сенгилеевская группа под командованием Г. Д. Гая. Михаил Николаевич и Валериан Владимирович выехали лично встречать ее. Я их сопровождал.

После взаимных приветствий и объятий перешли к деловым разговорам. Несколько охладив пыл Гая, мечтавшего тотчас броситься на Симбирск, Михаил Николаевич приказал ему прежде всего реорганизовать группу в регулярную дивизию, немедленно приступить к сформированию штадива. Г, Д. Гай отныне становился начальником дивизии, получившей наименование Симбирской Железной. Комиссаром же этой дивизии был назначен Б. С. Лифшиц, наштадивом Э, Ф. Вилумсон.

Для помощи Г. Д. Гаю в реорганизации из штарма вызвали начальника организационно-административного управления И. Н. Устичева. Сами же Тухачевский и Куйбышев направились в части, чтобы ознакомиться с состоянием войск. Красноармейцы и командиры были переутомлены, голодны, плохо одеты и обуты, но при всем этом бросались в глаза их спайка и дисциплинированность.

Почти всю ночь на 29 июля мы с Михаилом Николаевичем провели в его салон-вагоне. Вырабатывали решение, окончательно уточняли план предстоящих действий. Со скрупулезной тщательностью командарм изучал по карте местность, прикидывал, как лучше расположить войска, измерял маленьким карманным циркулем расстояния от исходного положения войск до рубежей, подлежащих занятию в ходе наступления.

В ту ночь я впервые услышал от него сатирические строчки Л. Н. Толстого:

Основной документ Симбирской операции – свою директиву командарм написал собственноручно, красными чернилами, на хорошей бумаге. Он ценил культуру в штабной работе.

Наступление должно было вестись по концентрическим в отношении Симбирска линиям. Соблюдая одновременность занятия рубежей и постепенно сокращая фронт, нашим войскам надлежало к моменту атаки возможно глубже охватить оба фланга противника. Это составляло основу замысла операции.

У начдива Железной идеи командарма нашли полную и безраздельную поддержку. Г. Д. Гай, всегда любивший «шикануть», на этот раз устроил даже нечто вроде торжественного приема в честь М. Н. Тухачевского. У входа в штадив командарма встретил с рапортом штабной командир Дормидонтов. Затем на крыльце появились Гай, Лифшиц, Вилумсон и сразу провели всех нас к столу. На столе, покрытом домотканой, с русской вышивкой скатертью, были расставлены тарелки с жареными курами, салом и прочей деревенской снедью. Тухачевскому особенно понравился пирог с душистой лесной земляникой. Хозяйничали за столом сестра милосердия Лия Ильинична Шерман, ставшая вскоре женой Гая, и делопроизводитель штадива Клавдия Михайловна Павлова.

Здесь, собственно, и произошло первое знакомство Михаила Николаевича с некоторыми товарищами, ставшими на долгие годы его соратниками на войне и ближайшими сотрудниками в период мирного строительства Советских Вооруженных Сил. За этим столом были тогда, помнится: Михаил Дмитриевич Великанов, которого не покидала жизнерадостность даже в самых тяжелых условиях боя; Александр Игнатьевич Седякин, педантичный, с виду сухой, необщительный, а на самом деле человек большой доброты и доброжелательности; отважный Устинов, солдат царской армии, до «муравьевщины» – левый эсер, после же нее – честный большевик; наштадив Вилумсон, бывший офицер Латышской бригады, своим спокойствием и хладнокровием как бы уравновешивавший темпераментного Гая; молодой, но уже опытный начартдивизии Мароевский; испытанные и закаленные в красногвардейских отрядах командиры бригад Павловский и Недзведский. Из комиссаров, если мне не изменяет память, здесь сидели кроме Лифшица тт. Шверник, Самсонов и Шуватов.

Не надо думать, будто это был банкет в современном смысле слова. Нет, мы собрались тогда за стаканом чая на дружескую беседу о наших общих делах. В такой обстановке Михаил Николаевич и объявил свое решение.

Прежде всего командарм подчеркнул одну из особенностей предстоящей операции: несоответствие между шириной фронта и численностью действующих на нем войск. Армия в то время занимала фронт от Вольска до Симбирска (т. е. примерно 300 километров), имея общую численность 10–12 тысяч человек, а активных штыков не более 7–8 тысяч. Ее полки, насчитывавшие в своем составе по 500–600 человек, располагались разбросанно, иногда – поротно. Такое положение, по мнению Михаила Николаевича, требовало даже от самих младших начальников большой личной инициативы, умения маневрировать.

Маневренность в сочетании с подвижностью Тухачевский считал основой основ действий в гражданской войне. Сенгилеевская группа при переброске к Майне пользовалась крестьянским транспортом, или, как тогда говорили, «обывательскими подводами». Этот способ передвижения войск Михаил Николаевич рекомендовал применять при любой возможности. Идея подвижной пехоты уже в то время занимала Тухачевского. Он выработал определенный порядок построения походных колонн с мерами разведки и охранения…

Помимо маневренности и подвижности Тухачевский обратил особое внимание собравшихся за столом на обеспечение флангов, предостерег от распространенной в то время болезни «флангобоязни». Затем призвал командиров беречь каждый патрон, каждый снаряд.

– На нынешнем этапе войны, – так примерно говорил Михаил Николаевич, – надо стремиться дорваться до штыковой схватки. Поскольку моральное превосходство на нашей стороне, успех в рукопашной нам обеспечен.

Свои мысли М. Н. Тухачевский излагал не только с завидной точностью и ясностью, но и с большим увлечением, которое сразу передавалось исполнителям его воли.

Запомнилась интересная подробность. Когда Михаил Николаевич говорил о том, что части дивизии будут вести наступление концентрически, один командир из старых унтер-офицеров спросил, что означает это слово. «Ведь в уставе его нет». Некоторые, более образованные, командиры с улыбкой переглянулись. Но Михаил Николаевич не проявил и тени иронии. Он спокойно и серьезно объяснил, как надо понимать концентричность. Командарм умел беречь достоинство и самолюбие каждого человека…

Симбирскую операцию предполагалось начать в середине августа. Но уже б-го числа белогвардейцы и интервенты после горячего боя овладели Казанью.