Вкус манго - Камара Мариату. Страница 4

До Магборо мы так и не добрались. На пути лежала другая деревня, и, едва мы в нее вошли, раздались выстрелы. Женщина-сопровождающая сказала, что беспокоиться не о чем. Мол, стреляют наверняка местные солдаты — жители деревни, которые день и ночь караулят приближение повстанцев.

— Они просто в стрельбе упражняются, — пояснила женщина, однако я видела ее страх: карие глаза стали размером с блюдце, а голос упал до шепота.

Из Манармы в Магборо отправилось человек десять. Старшие решили, что стрельбу лучше переждать и только потом двигаться дальше. Я притихла, не сомневаясь, что грядет настоящий кошмар. Стараясь держаться поближе к Мохамеду, я наблюдала, как одна из крестьянок готовит фу-фу, блюдо из вареной кассавы. Женщина хотела нас угостить, но я от страха смогла проглотить лишь пару кусочков.

Когда выстрелы стихли, взрослые объявили, что хотят отправить нас с Адамсей обратно в Манарму.

— На всякий случай, — сказал незнакомый мне мужчина.

Ко мне подошел торговец, который ходил по деревням и продавал продукты лук, перец, рыбу и масло. Он попросил меня прихватить обратно в Манарму пальмовое масло. Я пристроила на голове желтый пластмассовый кувшин с маслом, и мы с Адамсей отправились в путь. Каждый шаг внушал мне ужас.

Добравшись до окраин Манармы, мы остановились под манговым деревом у футбольного поля. Сердца у нас бешено колотились. Вокруг никого не было, что показалось мне очень необычным, но я попыталась объяснить себе полную тишину комендантским часом. Когда жителям грозила опасность, глава деревни мог в любое время суток приказать всем сидеть по домам.

А потом мы увидели, как из одного из домов выходят они — голые по пояс солдаты в камуфляжных брюках, с лентами патронов вокруг мускулистых тел. Адамсей бросилась наутек, но откуда ни возьмись появился мужчина и схватил ее за талию. Повстанец притащил мою сестру обратно и швырнул на землю рядом со мной. На голове у него была красная бандана, через плечо висело несколько ружей.

Я замерла. «Ну вот, — подумалось мне. — Сегодня слухи о мятежниках подтвердились».

Солдат приказал мне снять с головы кувшин с маслом. Поглядев ему за спину, я поняла, почему в Ма-нарме такая тишь: солдаты захватили деревню и теперь ходили по домам и грабили жителей. Большую часть добычи они складывали в кучу посреди дороги.

К первому солдату присоединился второй, и они вместе погнали нас в деревню, к пустырю за одним из домов. Нам с Адамсей приказали сесть на землю рядом друг с другом. Один из солдат связал нам руки за спиной куском грубой веревки.

— Вы знаете, кто мы? — спросил он, широко улыбаясь.

— Нет, — отозвалась я. — Вы солдаты, охраняющие деревню?

Я знала, что это не так, и своим ответом сделала только хуже. Мятежник начал орать:

— Здесь есть солдаты?! Іде они? Мы повстанцы и хотим поймать тех солдат. Говори, где они!

Теперь вокруг нас собралось множество мятежников. Они приближали лица вплотную к нашим, а потом отходили, мерзко улыбаясь. Многие говорили на крио, самом распространенном языке Сьерра-Леоне, который я могла опознать, но не понимала. Мятежник, связавший мне руки, начал допрашивать меня на темне, моем родном языке:

— Откуда ты? Сколько тебе лет?

Не успев ответить, я заметила торговца пальмовым маслом и удивленно разинула рот. Он ведь направлялся в Магборо, и я не представляла, зачем ему понадобилось возвращаться в Манарму. Мятежник, говоривший на темне, повернулся к нам с Адамсей и приказал:

— Смотрите и не отворачивайтесь.

У нас на глазах торговец побежал по грунтовой дороге, но был застрелен выскочившим перед ним мятежником, на вид моим ровесником. Значит, прав был глава Магборо: среди повстанцев есть дети. Я разрыдалась: мне прежде и смертей не доводилось видеть, а тут убийство. Мятежник пригрозил, что, если не успокоюсь, он убьет и меня.

— Не прикидывайтесь детьми! — скомандовал он. — Взрослых девочек я оставляю в живых.

Моя двоюродная сестра начала упрашивать солдата отпустить ее. Адамсей всегда была болтушкой, но меня потрясло, что она способна говорить даже перед лицом опасности.

— Сиди и смотри в оба! — бросил мятежник и отвесил ей пощечину, заставляя молчать. — Если мы вас отпустим, расскажете остальным о том, что вы здесь увидели.

Потом события стали развиваться очень быстро. Слишком быстро.

Из соседнего дома послышались голоса. Двери и окна мятежники заблокировали досками. По словам одного из них, внутри находилось человек двадцать. В общем гвалте выделялся девичий голос — он принадлежал Мариату, моей подруге детства. Запертая с остальными, она рыдала и звала на помощь.

Оторвав взгляд от дома, я увидела душераздирающую картину. Двое повстанцев гнали Ибрагима и Мохамеда по дороге в нашу сторону. Они толкали моих братьев в спины, заставляя пошевеливаться. Когда парни поравнялись с нами, мятежники схватили их за шиворот и с силой толкнули на землю. Тыча в них ружейными стволами, солдаты заставили братьев сесть спина к спине, а потом привязали их друг к другу.

После этого повстанцы приказали им поднять головы и смотреть прямо на слепящее полуденное солнце.

— Вы солдаты, которые охраняют деревню? — орал на ребят мятежник. — Вы солдаты? Солдаты?

Мохамед и Ибрагим трясли головами, но мятежник не отставал.

В конце концов парни заплакали, а Ибрагим обмочился — на штанах у него расплылось темное пятно. Когда мятежник принялся размахивать ножом над их головами и голыми спинами, я поскорее отвернулась.

Не зная, куда девать глаза, я стала смотреть на дом. Трое молодых мятежников, возрастом не старше меня, обходили его с горящими факелами, поджигая тростниковую крышу. Запертые внутри закричали, потому что пламя мигом превратилось в огненную геенну. Женщина с привязанным к спине ребенком сумела пробить доски, блокирующие одно из окон. У малыша были черные кудряшки и большие любопытные глазки. Юный повстанец бросил на землю факел, выхватил из-за спины мачете и одним сильным ударом отсек женщине голову. Тело упало обратно в дом, придавив ребенка, и малыш заревел, а голова его матери покатилась по дороге прямо передо мной. Меня затрясло; снова хлынули слезы.

— Хочешь стать следующей? — угрожающе спросил мятежник, карауливший меня.

Отчасти мне и правда хотелось умереть.

Вскоре крики пленников стихли, и в наступившей тишине к небу поднимался дым от горящего дома.

Повстанцы один за другим выходили из буша и присоединялись к захватившим деревню. В итоге собралось столько головорезов — и передо мной, и вокруг, и за спиной, — что я не могла всех пересчитать. Если навскидку, их, пожалуй, было сто с лишним, а большинство подошедших позже оказались подростками. Старшие мятежники на них прикрикивали. Мальчишки выслушивали приказы и бежали грабить оставшиеся дома. Циновки из соломы, коврики, деревянные стулья, столы, одежду свалили кучей на дороге. Те же мальчишки, которые спалили дом, в котором заперли Мариату, наклонили факелы к основанию кучи и разожгли огромный костер.

Сперва я не узнала Салью — мужчину, которого хотел на мне жениться, — когда два юных мятежника подтолкнули его к старшему в ожидании указаний. Лицо у Салью было в крови, рубашка порвана, руки связаны за спиной. Я невольно охнула, когда он повернулся ко мне. Старший мятежник что-то крикнул, двое молодых схватили Салью за руки и подтащили ближе к нам.

Мятежник, говоривший на темне, спросил у меня:

— Узнаешь его?

— Д-д-да, — пролепетала я, не в силах отвести глаз от Салью.

— Отлично! — ухмыльнулся повстанец. — Следующая сцена для тебя. Смотри внимательно!

Солдат отступил на несколько шагов, а затем выстрелили Салью в голову и в живот.

Пока молодые повстанцы волокли тело Салью прочь, неожиданно раздался звук, заставивший меня подпрыгнуть. Музыка. Громкая музыка, но не африканская, к которой я привыкла. О чем песня, я не поняла, но ритм был необычный. Некоторые мятежники пустились в пляс. Девушки чуть старше меня раздавали им что-то похожее на папиросы. Дым от длинных бумажных самокруток долетел до меня: пахло не табаком. Помимо самокруток, девушки разносили чашки с вином, которое парни выпивали залпом, как воду. От выпивки и курева их покрасневшие дикие глаза бегали, не в силах сосредоточиться на чем-либо. Кое-кто хватал девушек за талию и целовал.