Дюк Эллингтон - Коллиер Джеймс Линкольн. Страница 20

Должность руководителя «Вашингтонцев» являлась не более чем формальностью. Или, скорее, становилась тем, чем ее хотел видеть тот или иной обладатель, как это часто случается в подобных ситуациях. Выбор пал на Эллингтона, возможно, потому, что остальных восхищало его умение держать себя и чувство собственного достоинства, а также потому, что он более, чем кто-либо еще, заслуживал доверия и можно было надеяться, что новые обязанности будут ему по плечу.

Трудно сказать, как сам Эллингтон отнесся к непривычному положению. На этом этапе он не мог еще ни нанимать, ни увольнять, такие решения по-прежнему принимались сообща всеми участниками. Более того, некоторые требовали узаконить равноправие всех членов коллектива и обеспечить кооперированному статусу ансамбля юридические гарантии. Если бы это произошло, история американской музыки, наверное, сложилась бы по-иному, так как все спорные вопросы ставились бы на голосование, что и делалось в кооперированных оркестрах, таких, как «Casa Loma» и коллектив Боба Кросби. Но этого не случилось, и сейчас нам следует рассмотреть другую грань характера Эллингтона, которая оказала серьезнейшее воздействие на творчество его ансамбля.

Ансамбль Эллингтона всегда, и особенно в годы расцвета, был скандально известен полным отсутствием дисциплины. Музыканты постоянно опаздывали, причем из принципиальных соображений, являлись на концерты в нетрезвом состоянии, а нередко даже позволяли себе на сцене хулиганские выходки. И год за годом Дюк закрывал на это глаза, придерживаясь мнения, что дисциплина ограничивает свободу и непосредственность самовыражения, лишает исполнителя того, что жизненно необходимо музыке. В результате Эллингтон обрел репутацию добродушного и непробиваемого человека, для которого все, что ни делается, — к лучшему.

Такая точка зрения никак не соответствовала действительности. По природе Дюк Эллингтон был человеком, стремившимся первенствовать в любой обстановке и обычно добивавшимся своего. Он старательно создавал впечатление, что ему и дела нет до творящейся вокруг неразберихи, но, в сущности, он гораздо лучше владел ситуацией, чем это могло показаться. Трубач Кларк Терри, на более позднем этапе долго проработавший в ансамбле, рассказывал: «При видимом отсутствии строгости Дюк все держит в своих руках, и мне кажется, его главная цель как руководителя — перекроить исполнителя на свой лад, так, чтобы отступить оказалось практически невозможно». А вот что говорит Мерсер Эллингтон: «Отец любил спорить и в спорах побеждать, даже если при этом приходилось утверждать нечто такое, во что он сам не верил. Это был один из его любимых приемов для манипуляции людьми». Стэнли Данс, хорошо знавший Эллингтона, характеризовал его так: «Он был очень проницателен, очень опытен… Он прекрасно разбирался в людях… И обожал вертеть ими…» Майкл Джеймс, племянник Дюка, который также работал с ним некоторое время, замечал: «Главным в нем оставалось умение быть хозяином положения. Он всегда контролировал ситуацию». А вот отзыв Эдварда Эллингтона, внука Дюка: «Мой дед был настоящим дирижером… Но дирижировал он не только своим оркестром. Он распоряжался множеством людей — и прежде всего своими близкими». Мнение Тоби Хардвика не противоречит сказанному выше: «Он любит власть. Это его маленькая слабость. Он думает, что об этом никто не догадывается. Он любит помыкать окружающими и страшно доволен, когда это удается». Рассел Прокоуп, еще один из многолетних участников ансамбля, считал, что «он управлял нами железной рукой в норковой перчатке». Сам Дюк Эллингтон подтверждал эти характеристики. После его смерти Мерсер обнаружил в больнице следующую записку: «Все нормально. Мне легко угодить. Нужно только, чтобы все было по-моему».

Эта сторона характера Эллингтона, потребность главенствовать над всеми, выражалась в ранние годы не столь ярко, как впоследствии. В молодости Дюк еще не обладал необходимым авторитетом знаменитого музыканта. Но склонность к власти, безусловно, уже имелась. И мы вынуждены признать, что, как только ансамбль оказался в его руках, Дюк начал исподволь, но последовательно превращать его в свое детище. Он, разумеется, не пытался утверждать свое влияние за счет сомнительных полномочий, которые получил. Все делалось ненавязчиво, умело, так что, не успев даже целиком осознать происходящее, остальные члены коллектива оказались в положении подчиненных. И уже через два-три года «Вашингтонцы» прекратили свое существование. Родился новый ансамбль — ансамбль Дюка Эллингтона.

Глава 5

ДЮК ВЫХОДИТ В ЛИДЕРЫ

Хотя Эллингтон и начал лепить ансамбль согласно собственным представлениям, он, однако, пока еще был не в состоянии взять на себя заботу об исполняемой музыке. Грир рассказывает: «Он даже и не думал сочинять, когда мы работали [в „Голливуде“]. Мы просто брали готовые аранжировки и „вертели“ их так и сяк, чтобы они звучали немного по-другому… Мы берем песни, популярные песни, и переиначиваем их». В те годы, когда сотни танцевальных оркестров имели в своем составе исполнителей, слабо подготовленных в музыкальном отношении, издателям приходилось поставлять бэнд-лидерам готовые аранжировки своих произведений в расчете на их использование. Часто музыканты, чтобы придать первоначальной версии некоторое своеобразие, перерабатывали ее, добавляя вступления, коды, соло, контрфигуры, а иногда и целые новые хорусы. Так поступали и «Вашингтонцы», и, возможно, Эллингтон как пианист вносил множество предложений, связанных с изменением исходного материала. Это был первый шаг к сочинению музыки.

Оркестр, работавший в таком престижном месте, как «Голливуд», не испытывал недостатка в нотных текстах. Их навязывали специальные агенты, чья миссия и состояла в обеспечении песенным репертуаром оркестров, особенно имевших выход в эфир. А к 1924 году «Вашингтонцы» стали желанными гостями на нью-йоркской радиостанции Даблъю-эйч-эн. В тот момент крупные радиосети еще только зарождались; радиовещание носило локальный характер, хотя отдельные мощные станции осуществляли трансляции и на далекие расстояния. Однако радио и оркестры уже завязывали между собой отношения партнерства, которые станут вполне обыденными в последующие два десятилетия. Музыканты обеспечивали практически бесконечный поток материала для радиопрограмм, тогда как радиосвязь предоставляла оркестрам возможность обращения к широкой аудитории.

Радиопередачи из «Голливуда», вскоре переименованного в «Кентукки-клаб», подготавливались, по-видимому, молодым и энергичным радиодиктором Тедом Хьюсингом, который через несколько лет сделается настоящей знаменитостью. Хьюсинг являлся поклонником ансамбля и убедил Даблъю-эйч-эн, а возможно, и Даблъю-эм-си-эй радиофицировать клуб, что позволило время от времени осуществлять прямые трансляции. Это, однако, послужило всего лишь прологом более серьезных событий, поскольку радио (и Хьюсинг) очень скоро станет решающим фактором карьеры Эллингтона.

Примерно в начале апреля в «Голливуде» случился пожар, нанесший ущерб в десять тысяч долларов — по тем временам сумма весьма значительная. И это было не просто невезение. До появления кондиционеров жаркое нью-йоркское лето делало подвальные клубы типа «Голливуда» совершенно непереносимыми. Обычно они не работали со Дня памяти до Дня труда «День памяти павших в Гражданской войне 1861-1865 гг., в испано-американской и др. войнах — 30 мая; День труда — первый понедельник сентября», поэтому домовладельцы считали выгодным в течение этого срока спровоцировать пожар и таким образом не только получить страховку, но и избавиться от контрактов со своими служащими. За время работы «Вашингтонцев» в «Голливуде» клуб горел трижды или четырежды. Дошло даже до того, что Лео Бернстайн накануне предполагаемого возгорания заботливо предложил музыкантам забрать инструменты домой.

«Вашингтонцы» снова остались ни с чем. К тому же выяснилось, что такое состояние может затянуться на неопределенный срок, поскольку Леонард Харпер занимался в это время постановкой «сложного и трудоемкого ревю с участием цветных актеров», партитуру для которого сочинил великий страйд-пианист Джеймс П. Джонсон. Он же должен был дирижировать оркестром. Помощь пришла неожиданно. На выручку подоспели братья Шрибмен, Чарли и Сай, предприимчивые молодые люди из Салема, городка неподалеку от Бостона. Начинали братья разносчиками газет и чистильщиками ботинок, но еще подростками предприняли попытку ангажировать ансамбли и учредили клуб «Колледж Инн», к которому скоро добавились бильярдный салон и кегельбан. Летом 1924 года они открыли танцзал «Чарлзхерст» в парке «Салем Уиллоуз», а со временем в их ведении оказались многие дансинги Новой Англии.