Нюрнбергский процесс - Нечаев Сергей Юрьевич. Страница 18
Наиболее спорным, вызывающим дискуссии, было состояние второго человека нацистской партии Рудольфа Гесса. Позже тюремный психиатр Дуглас Келли напишет: «Меня поразила его абсолютная наивность».
В ответ на просьбу доктора Гилберта он написал на полях предъявленного ему обвинения по-английски: «I can’t remember» (Не помню).
В Нюрнберг Гесс был доставлен из Шотландии, где он находился под стражей четыре года — с момента своего непонятного перелета к британцам в мае 1941 года. Уже там он жаловался на потерю памяти, а еще на то, что его методично травили. Гесс и в Нюрнберге продолжал утверждать, что англичане давали ему «мозговой яд» для того, чтобы разрушить его память. И что он почти ничего не помнит о тех временах, когда был влиятельным государственным и политическим деятелем.
Многие специалисты склонялись к тому, что Гесс симулирует, и постановили, что он в состоянии давать показания в Нюрнберге. Во всяком случае, в своей книге Густав Марк Гилберт написал о нем так:
«Главным кандидатом для психиатрической экспертизы был Рудольф Гесс, заместитель фюрера в НСДАП, чей полет в Англию в 1941 году стал настоящей сенсацией. Незадолго до начала процесса он был доставлен из Англии в нюрнбергскую тюрьму в состоянии полнейшей амнезии. Среди его личных вещей были обнаружены маленькие заклеенные пакетики с пробами пищи, собранные им в Англии в пору обуявшей его параноидальной идеи о пищевых отравлениях. Гесс целыми днями в состоянии апатии сидел в своей камере, уставясь в одну точку, не в состоянии вспомнить ровным счетом ничего из прошедших событий, в том числе и о причинах, побудивших его совершить этот прыжок в Англию. Временами казалось, что он сознательно пытается вытеснить из своей затуманенной памяти то или иное событие прошлого, однако в целом не было сомнений в том, что его амнезия носила характер абсолютной.
Во время очной ставки с Герингом и Папеном он не узнал никого из них. Никак не реагировал Гесс и на фильм из нацистской хроники, где были кадры, участником которых был и он сам.
Со времени его неудавшейся попытки самоубийства в Англии прогулки по тюремному двору ему приходилось совершать в наручниках».
Подсудимый Гесс зачитывает трибуналу свое заявление о том, что он больше не будет симулировать невменяемость, как он делал это ранее. Нюрнбергский процесс.
Далее Густав Марк Гилберт называет реакции Рудольфа Гесса реакциями «типично истероидного типа».
За несколько дней до начала процесса Гесса обследовала комиссия американских психиатров в составе доктора Нолана Льюиса из Колумбийского университета, доктора Дональда Кэмерона из Макгильского университета и полковника Пола Шредера из Чикаго. Доктор Гилберт исполнял в этой комиссии роль переводчика и потом написал: «Большое количество заданных Гессу вопросов свидетельствовало о том, что о симуляции амнезии не может быть речи, хотя психиатры пришли к заключению, что в юридическом смысле Гесс вменяем».
А вот свидетельство М. Ю. Рагинского:
«Большинство обвиняемых пыталось создать впечатление, будто бы они ничего не решали, ни о чем не были осведомлены, ни за что не несли ответственности. Все, по их словам, решал Гитлер, все исходило от него и во всем был виновен только он.
Отрицали порой очевидные факты. Так, заместитель Йодля генерал Вальтер Варлимонт при допросе его советским следователем дал подробные показания о подготовке агрессии против Советского Союза и активном участии в разработке планов нападения Йодля и Кейтеля. Варлимонт рассказал о совещании офицеров штаба, которое Йодль провел в Рейхенхалле и во время которого сообщил, что Гитлер уже осенью 1940 года намеревался начать войну против СССР, но из-за неподготовленности в оккупированной Польше дорог, связи и аэродромов решил перенести срок нападения на весну 1941 года. В связи с этим 9 августа 1940 года был издан специальный приказ под кодовым названием „Ауфбау-Ост“. Однако Йодль на допросе категорически заявил, что об этом приказе он ничего не знает. Когда же в свою очередь Кейтеля на допросе спросили, что ему известно о совещании в Рейхенхалле, он ответил: „Мне ничего не известно об этом совещании. Я впервые о нем услышал, уже будучи в заключении“.
Так же нагло лгали Йодль и Кейтель».
Кроме того, у подсудимых нашлись возражения по поводу позиции обвинения в целом: они утверждали, что правительство нацистской Германии в годы войны вело себя так же, как и правительства союзных держав, и что бывшие руководители Третьего Рейха предстали перед судом исключительно потому, что их страна потерпела поражение в войне.
Тот же М. Ю. Рагинский рассказывает:
«Первые месяцы после поимки военные преступники жили довольно вольготно: они содержались под стражей в отелях, свободно общались не только друг с другом, но и со своими знакомыми, давали интервью, позировали фотографам. Они рассчитывали на скорое освобождение даже после того, как их перевели в Нюрнбергскую тюрьму, где с ними обращались уже как со всеми арестантами.
Особенно радужные надежды питал Дёниц, которому пообещал свое покровительство сам Уинстон Черчилль. Поэтому при допросе его 6 ноября 1945 года советским следователем он вел себя вызывающе. О планах нападения на Советский Союз он якобы не знал и, конечно, в их разработке никакого участия не принимал; весной 1941 года ему стало известно в общих чертах о существовании такого плана, но от кого, он не помнит и т. д. Словом, разыгрывал „незнайку“. А когда Дёница ознакомили с инструкцией германского верховного главнокомандования об управлении оккупированными областями и некоторыми другими приказами, обрекавшими на голод и смерть сотни тысяч советских людей, преемник Гитлера развязно заявил: „Я не желаю об этом говорить“. А ведь преступный адмирал непосредственно участвовал в блокаде Ленинграда, где голод стал наемным убийцей гитлеровцев.
Ближайший советник Гитлера Вальтер Функ притворялся при допросе простачком: „Майн кампф“ не читал; в нацистскую партию вступил „скорее с позиции политико-экономической, нежели с идеологической“. Будучи министром экономики в гитлеровском правительстве, он, оказывается, не имел никакого отношения к вопросам использования рабочей силы…
Так же вызывающе вел себя и гросс-адмирал Редер, который на допросе, в частности, утверждал, что главнокомандующий военно-морскими силами вообще будто бы не имел отношения к подготовке мероприятий по плану „Барбаросса“. Допрошенный по этому поводу Йодль уличил Редера во лжи и показал, что Редер получил приказ от 18 декабря 1940 года о подготовке мероприятий по плану „Барбаросса“ и представил свои предложения об операциях на море.
Всячески изворачивался, желая спасти свою шкуру, кровавый палач Кальтенбруннер, шеф главного имперского управления безопасности (РСХА). Когда ему предложили точно назвать должность, которую он занимал, преступник ответил: „Наименование моей должности было неправильным. Это является источником постоянных недоразумений при всех моих допросах. Меня называют шефом главного имперского управления безопасности, а это неправильно, я никогда им не был. Правильное наименование моей должности — начальник внутригерманской разведывательной службы“.
Ложь — плохой помощник. Преступники были разоблачены и наказаны».
Проблемы синхронного перевода
В своей книге «Нюрнберг: перед судом истории» М. Ю. Рагинский уделил большое внимание и переводчикам. О них он написал так:
«Кстати, о наших судебных переводчиках. Система синхронного перевода для них была в новинку, с микрофоном они работали впервые. Требовались огромное внимание, быстрая реакция, исключительная точность — ведь в судебном разбирательстве значение придается буквально каждому слову. Молодость помогла им вынести столь значительную нагрузку. Добрым словом хочется вспомнить Лизу Стенину, Инну Кулаковскую, Евгения Гофмана, Тамару Соловьеву, Татьяну Рузскую, Тамару Назарову, Машу Соболеву, Таню Ступникову, Нелли Топуридзе, Лену Войтову, Зою Буш, Нину Еселеву, Тамару Прут, Галину Цыганкову, Ольгу Свидовскую, Таню Гиляревскую, Сергея Дорофеева».