Главред: назад в СССР (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 35

С такими мыслями я ехал в автобусе, наблюдая, как утренние сумерки сменяются оранжевым светом зари. А когда появился на четвертом этаже нашего здания, то моментально произвел фурор своей стрижкой под Котовского. Бродов, вышедший из кабинета, застыл и даже запамятовал, куда хотел направляться. Виталий Бульбаш добродушно расхохотался и ободряюще похлопал по плечу, девчонки, которых я наконец-то уже всех запомнил, принялись шушукаться, а Клара Викентьевна, с которой я столкнулся с приемной, на какое-то время словно проглотила язык. Я вежливо поздоровался с ней, сделал комплимент ее прическе а-ля Людмила Прокофьевна из «Служебного романа», затем решительно прошел в своей кабинет и погрузился в макет номера.

— Можно? — в дверь осторожно просунулась голова Бульбаша.

— Заходи, Виталий Николаевич, — я помахал ему рукой. — С чем пожаловал?

— Ты знаешь, Жень, — мой заместитель змеей затек в кабинет и плотно затворил дверь, — беспокоит меня твое состояние.

— Это еще что за новости? — изумился я, отложив лист бумаги с блок-схемой.

— Ты только не кипятись, — Бульбаш, подойдя ближе к столу, успокаивающе выставил вперед руки. — Ты когда головой грохнулся тогда, в прошлую среду, как-то немного странно вести себя начал. Вот как будто тебя подменили.

— Та-ак, — протянул я, холодея. Неужели меня раскрыли?

Стоп! Спокойно, Кротов! О том, что ты умер в будущем, поселившись в голове Кашеварова, точно никто не подумает. Скорее тут речь пойдет о профнепригодности, и вот этого я уже по-настоящему опасался. Не то чтобы до паники, просто очень не хотелось, чтобы так получилось. Но для начала послушаем, что имеет в виду Бульбаш.

— Клара на тебя зуб точит, Жень, — Виталий Николаевич сел на стул и доверительно посмотрел мне в глаза. — Ты же за ней вроде как ухаживал поначалу, а тут внезапно как отрезало. Смотри, как бы она тебе номер не запорола.

— А она может? — честно говоря, меня больше всего беспокоил именно этот аспект, но уж точно не задетые чувства Клары Викентьевны. Дамы, конечно, приятной, однако не в моем вкусе.

Ну, Кашеваров, и угораздило же тебя! Замутил служебный роман с женщиной лет на десять старше, забыв золотое правило: не пакости там, где пасешься. То есть не создавай проблем на рабочем месте. А мне вот теперь, похоже, расхлебывать. Хотя, может, Бульбаш и зря панику поднимает. Громыхина, конечно, та еще штучка, но что-то не хочется мне верить, будто она поставит личное выше профессионального.

— В общем, я тут подумал, надо бы тебе с этим номером помочь, — сказал Бульбаш, осторожно уйдя от моего вопроса. — А потом бери-ка ты все-таки бюллетень!

— Виталий Николаевич, я был у врача на прошлой неделе, — успокоил я заместителя. — Мне сказали, что с головой все в порядке. Таблеток только навыписывали.

— Ладно, не хочешь, не говори, — немного обиженно проговорил Бульбаш и забарабанил пальцами по столу. — Я же помочь хочу. Но если вдруг что — обращайся.

— Спасибо, — я встал и протянул заместителю руку, которую он тут же пожал. — Обещаю, что сразу же приду к тебе за помощью, когда это понадобится. А теперь давай перейдем к номеру.

Едва я попросил Валечку сделать нам с Бульбашом чаю, как в кабинет друг за другом стали заходить сотрудники с машинописными текстами. Готовы были не все, но с другой стороны — и на часах-то сейчас всего лишь десять утра. Тем не менее, уже очень скоро на моем столе выросли целые кипы текстов и распечатанных фотографий. От Лени Фельдмана, Андрея и внештатника Федора Даниловича. С Андроповского ЗКЗ приехал водитель, передал готовые снимки от Нонны Мордатовой, рабкора заводской стенгазеты. Забирая из рук пропахшего машинным маслом шофера конверт с фотографиями, я тут же вспомнил о пленке с разгрузкой красителя, сунул руку в карман и с облегчением выдохнул — я не забыл переложить кассету, и теперь можно ее отдать Лене.

Прибежала излучающая лучи вселенского добра Марта Мирбах, принесла эссе о новом театральном сезоне и, сильно стесняясь, добавила листочки с текстом о своем опыте торговли в овощном магазине. Следом зашла привычно раскрасневшаяся Зоя Шабанова, приятно удивив меня готовым материалом о рокерах и комсомольских поэтах, а заодно статьей о работе маляром-штукатуром. Затем улыбающаяся Соня Кантор сдала мне их общий с Бульбашом разворот о кладбищенских вандалах. Никита Добрынин аккуратно сложил критическую заметку о «Письмах мертвого человека», Анфиса умудрилась закончить как интервью с футболистом Чеботаревым, так и текст о работе парикмахеров. Я читал их, Бульбаш помогал мне все упорядочить, а статьи все несли и несли. Люда и Катя накатали огромный текст про животноводство, Аркадий Былинкин с восторгом описывал свое знакомство с профессией сантехника… К обеду мне сдали почти все статьи, не было только материалов от Шикина и Бродова.

— Арсений Степаныч у нас всегда тянет до последнего, — увидев мое беспокойство, сказал Виталий Николаевич. — Ты же помнишь это наверняка. Ему надо сроки сжатые ставить. Вот ты сказал ему, что сдать нужно до утра вторника, он ведь раньше даже не почешется. Так что сегодня можешь не ждать. Шикин только непонятно почему тянет…

— Не подведет? — поинтересовался я. — А то, помню, они со Степанычем как шерочка с машерочкой на планерке себя вели.

— Не должен, — заверил меня Бульбаш. — Пантелеймон Ермолаич у нас мужик ответственный, он ведь и войну прошел, как ты знаешь…

Я не мог упустить из виду, что мой заместитель словно бы невзначай добавляет к общеизвестным редакции фактам фразочки вроде «как ты знаешь» и «как ты помнишь». Видимо, все же вправду считает, что я слишком сильно головой ударился, и так вот трогательно меня просвещает.

— Ладно, давай тогда с корреспонденцией разберись, а я дальше тексты почитаю, — махнул я рукой, словно не заметив его заботы. — Бродов же обязательные партийные полосы сдал? Точно, вот же они.

Я углубился в чтение, держа в руке красный редакторский карандаш. Тексты в массе своей были неплохими, но молодежи точно стоит еще поработать над слогом. Хорошо, что статьи о профессиях я сразу определил в запас, так что будет время их переделать. А вот опытные журналисты не подкачали, я убирал лишь кондовые обороты, которые утяжеляли восприятие.

Вообще, я отметил для себя общую проблему наших корреспондентов — сложный и местами суконный язык, особенно когда дело касалось чего-то официального. В остальном же сотрудники не стеснялись проявлять себя, особенно это хорошо получалось у Марты Мирбах, Сони и моего заместителя Бульбаша. Хотя и Зоя Шабанова, надо признать, обладала весьма легковесным слогом. Но почему же я ее не помню по моей прошлой жизни в будущем?

— Готово, — мы с Бульбашом настолько зарылись в текстах, что забыли об обеде. — Придется нам с тобой, Женя, в пирожковую идти.

— Я на спорте, — я покачал головой. — Лучше в продуктовый, и на кухне что-нибудь нарежем, каких-нибудь салатов.

— На кухню нас с тобой не пустят, — засмеялся Виталий Николаевич, и я вспомнил, что это в будущем столовую закроют, а сотрудники холдинга будут разогревать еду в микроволновке в одном из кабинетов, который Рокотов распорядится отдать под «комнату приема пищи».

— Значит, прямо тут у меня поедим, — я беспечно отмахнулся.

— Давай то, что готово, Громыхиной отнесем, — сказал, кивнув, мой заместитель. — Пусть заранее посмотрит, что-то ведь наверняка по идеологической части запорет, а так времени больше на исправление будет.

— Хорошая мысль, — одобрил я, собрал все листы и лично отнес их парторгше.

— Клара Викентьевна, вот готовые материалы, — заявил я, складывая все ей на стол.

Кабинет у Громыхиной, надо отметить, был гораздо меньше моего, но по количеству вымпелов, флажков и грамот, пожалуй, значительно опережал. А прямо над ее креслом висела целая галерея портретов: огромный Ленин, чуть поменьше Горбачев, неизвестный мне партийный деятель и, наконец, товарищ Краюхин.

— Благодарю вас, Евгений Семенович, — медовым голосом ответила парторгша, поправляя аккуратный черный галстук. — Вам идет новая стрижка.