Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга. Страница 72

Берта приняла у молодой охотницы добычу и унесла со словами:

– Утром похлебка из них будет.

– А у нас гости, Вилда! – радостно сообщил долговязый рыжий юнец. – И вчера были, и сегодня!

– Надо же, какая удача! – Вилда смахнула с волос растаявший снег. – Вовремя вы, господа: снегопад начинается! Но не печальтесь, он вас не задержит, к утру уляжется.

Она шагнула к столу, чтобы получше разглядеть чужаков. Обежала взглядом Отца, Дика, Хаанса…

И разом перестала улыбаться. Спросила спокойно, ровно:

– Куда путь держите, господа?

– В обитель Антары Лесной, – ответил за всех старик-погонщик.

– Вы же про нее только сейчас от нас узнали! – удивился рыжий юнец с глазами навыкате.

– А теперь крюк сделаем, – спокойно объяснил Отец. – Очутиться рядом с такой обителью – и не взглянуть на кувшин Антары!..

– Вилли, не цепляйся к гостям, – одернул пучеглазого парнишку Гейнц. – Куда хотят, туда идут, не наша забота!

– И то верно, – хмыкнул молчавший до сих пор костлявый подросток с глуповатой рожей. – Нам-то что гадать про ихний завтрашний день, правда?

Берта, шедшая к двери, остановилась возле подростка и влепила ему крепкую затрещину:

– Клаус, закрой пасть!

– Мам, ты чего? – вознегодовал Клаус.

Дик и Отец быстро переглянулись, удивленные и ехидством, прозвучавшим в голосе парнишки, и внезапной злобой его мамаши.

Маркус Тамиш успел приметить и то, как разом, оборвав ленивую беседу, обернулись к парню все, кто сидел за столом. С лиц исчезли добродушные ухмылки, взгляды стали тяжелыми.

«Они разом подумали о чем-то своем, – смекнул погонщик, – и с нами этой мыслью не поделятся… Ой, не нравится мне это!»

– Ты куда шла-то? – спросила Вилда хозяйку. – Давай я сбегаю.

– Ну, сбегай, у меня и на кухне дел хватает. Принеси початый лосиный окорок.

Вилда вышла.

Старый погонщик новым, острым взглядом обвел жующую компанию.

Мужчин пятеро. Все дюжие, крепкие – даже юнцы эти, Вилли и Клаус. А вон тот длиннорукий, что ест да ухмыляется, не встревая в разговор… с таким в драке лучше не сходиться, видал Маркус Тамиш этаких! А широкоплечий горбун, что быстро покончил с едой, вовсе не беспомощный калека. Такой небось себе на горб мешок зерна забросит и понесет, как пуховую подушку!

И еще заметил Маркус Тамиш одну странность.

– Что это у ваших мужиков на шее болтается? – негромко спросил погонщик Берту, собиравшую со стола пустые миски. – Дощечки на веревочке… и сухая трава. Обереги, да?

Берта сделала невольное движение рукой к груди, но сдержалась и продолжила собирать миски. На ней было простое платье без выреза, но Отец с уверенностью подумал, что под темно-коричневой тканью висит такой же странный предмет.

Гейнц, который услышал слова гостя, вмешался:

– Ну да, обереги, деревенская ведьма делает. Такие обереги еще мои мать с отцом носили. Небось, и нам от них худого не будет.

– Худого, думаю, не будет, – стараясь казаться равнодушным, откликнулся Отец. – А травку эту я знаю. Когда мальчишкой был, мы ее в костер бросали, от нее дух такой приятный… У нас ее называют «медвежьим глазом».

– И у нас так называют, – буркнул пучеглазый Вилли.

– Только я слыхал, будто от нее бессонница бывает, – припомнил погонщик.

Гейнц остро глянул на гостя.

– Так мы ж охотники! В засаде уснешь – зверя упустишь. Вот такие обереги нам ведьма и делает, чтоб в засаде не спать.

Отец замолчал, прикидывая: а почему здешние мужчины носят охотничьи обереги в доме?

Тут вошла Вилда – улыбающаяся, румяная, снова со снежинками в волосах. Передала Берте окорок, заговорила бойко:

– Ух, там и снежок, на дворе-то! А дверь сарая не закрыть, перекосило дверь да приморозило. Мне не по силам. Там нужно или двое таких заморышей, как вы, – Вилда обвела мужчин дерзким рысьим взглядом, – или один такой богатырь, как наш гость.

И с веселым вызовом глянула на Хаанса.

Боцман не оплошал. Поднялся на ноги, улыбнулся:

– Ну, показывай, красавица, где там ваш сарай…

И, накинув меховую куртку, вышел вслед за женщиной.

Берта возмущенно поджала губы, наклонилась к сидящему супругу, что-то ему зашептала. Гейнц хохотнул и ответил негромко, но внятно:

– Ее дело вдовье, свободное. Пусть малость позабавится.

– Ты глянь, – шепнул Дик Отцу, – какая красивая рысь закогтила нашего боцмана!

– Рысь, да? – задумчиво ответил погонщик. – И верно, что-то в ней хищное…

Дверь сарая не примерзла и отворилась легко. Хаанса это не удивило. Он понимающе хохотнул, глядя на то, какой лукаво-смущенный вид напустила на себя Вилда – а затем скользнула в сарай.

Боцман без раздумий последовал за женщиной, но встревоженно остановился, услышав, как она во мраке защелкала кресалом.

– Эй, ты чего?

– Свечу зажгу, – отозвалась Вилда и принялась раздувать упавшие на трут искры.

– Эй, а надо ли – свечу?.. Не спалишь ли сеновал?

– Не спалю, – отозвалась Вилда, разжигая свечу. – И не сеновал это. Здесь телега стоит, борона лежит, плуг. От снега бережем.

– Да зачем нам свет? Или ты вышивать собралась?

– Тебя видеть хочу. – В ответе не было и тени смущения.

Вилда капнула расплавленным свечным салом на тележную оглоблю, приклеила свечу. В мягком свете лицо женщины стало таким прекрасным, что у Хаанса на миг перехватило дух.

– Ну, здравствуй, Вилда-Пичуга, – заговорил он наконец. – Повзрослела, похорошела…

Глаза женщины потрясенно распахнулись. Она отшатнулась – и тут же качнулась к Хаансу, протянула к нему обе руки в радостном порыве:

– Ты узнал меня?! Вспоминал, да?

– Еще бы забыть, – сказал Хаанс спокойно, почти добродушно. – Как на каторге уголь обухом долбил, так почитай что каждый день вспоминал девицу, что меня стражникам спалила. Очень, знаешь ли, хотелось с доносчицей словцом перемолвиться.

– Со здешними хозяевами лучше держаться настороже, – шепнул Отец Бенцу. И добавил погромче, словно об этом речь и шла: – Жаль только, что не сможем сделать хорошее подношение в обители. Антара Лесная и сама щедра, и любит щедрых.

– Это так, – подхватил понятливый Дик, – да только где ж мы в дороге найдем денег на достойное подношение? Вознесем молитву. Богиня не прогневается. Как говорят в Хэддане, Антара от тебя кусок не откусит.

Дик подцепил это выражение от случайных спутников, которые утром свернули западнее, к перевалу. И теперь с удовольствием блеснул знанием здешних поговорок.

Тут горбун, до сих пор пялившийся на огонь, обернулся и сказал глухо:

– Сразу видно, сударь, что вы в Хэддане человек проезжий. Не то знали бы, как эта пословица целиком говорится.

– А как? – заинтересовался Дик.

– Антара от тебя кусок не откусит, она тебя целиком проглотит.

Бенц опешил.

– Надо полагать, – сообразил Отец, – что это про могилу. Мол, рано или поздно земля человека заберет. А «откусит»… должно быть, имеются в виду погребальные обряды давних времен. Тогда покойников оставляли на растерзание хищникам.

Ложка, выпав из пальцев Дика, глухо стукнула о столешницу.

– Как – на растерзание?! – потрясенно вопросил Дик.

Он вспомнил похороны деда, скромные, но достойные. Вспомнил слова жреца о том, что Бенетусу Бенцу, человеку доброму и хорошему, недолго придется томиться во владениях Гергены Гостеприимной, искупая земные грехи. Вспомнил лицо деда, лежавшего в гробу, – умиротворенное, спокойное лицо, словно старик смирился с грядущими загробными мучениями и предвкушает новое рождение…

– Да как можно скормить родного человека лесному зверью? – разгневался Дик.

– Не простому зверью, – звонко возмутилась конопатая Гризель из-за спин взрослых, – а Черной Медведице!

Над столом нависло молчание – тревожное, смятенное.

Вдруг в это молчание вплыл тихий говорок – и каждое слово было разборчивым, ни одно не прошелестело мимо слуха: