Правда о твоей матери (СИ) - Смирнова Юлия. Страница 11

- Да, валяй. Хочешь сказать, мама мной совсем не занималась?

- Отчего же, - подходя к окну и выдыхая дым, покосился на мальчика Даниил. – Посмотри на себя – как это не занималась? Да ты в своей гимназии покрепче некоторых одиннадцатиклассников будешь.

- Не переводи стрелки. Я спросил об уходе за ребенком. А не об обучении ученика.

- А что я могу тебе сказать про уход за ребенком, Лёва? Руки у нее действительно очень слабые – в этом я быстро убедился. Сами по себе слабые, а еще эти проблемы с позвоночником… Короче, первые года два твоей жизни я тебя всюду таскал с собой на руках. Весело?

- Я таких, как ты, не видел, - оторопело признался Лёва. – На кой фиг тебе чужой уродец? И не помешал ли я, часом, твоей работе?

- Ну во-первых, уродец был тихим, как ангел небесный, - подмигнул ему Даниил. – Уродец не орал, только тихонько гадил в подгузники с насупленным видом.

- Если ты сейчас скажешь, что задницу мне мыл ты, а не мама, мы больше никогда не увидимся.

Даниил затрясся от смеха. Он попытался сдерживаться, но упал на диван и оглушительно захохотал.

- Да… давно я так не ржал, - вымолвил он наконец. – Можно я запишу этот ультиматум, Лёва? Процитирую тебя друзьям, которые в курсе ситуации.

- Не надо, - мрачно сказал Лёва. – Мне чего-то тоже курить захотелось.

- Шиш тебе. Курить ему, ишь! Щас, разбежался. Но да, на тот случай, если ты на эту тему никогда не задумывался, и это явилось шокирующим открытием – задницу тебе мыл проректор по науке лучшего вуза страны. Гордишься?

Настал Лёвин черёд хохотать.

- Какие же мы идиоты… клинические, - выговорил он, отсмеявшись.

- Кстати, меня прикалывало тебя купать. Ты отлично помещался у меня на сгибе локтя, очень удобно: одной рукой ребенка опускаешь под кран, второй моешь. Это правда тяжело хрупкой девушке со слабыми руками и проблемной спиной. А мне нормально, всё равно что гирьку качать, да и ты купаться любил. Молча повисал у меня на руке и кайфовал. Даже не шевелился особо. Я всё думал, ты будешь философом и к нам на философский поступишь: уж больно глубокомысленная у тебя была морда...

Глава 9. Несостоявшийся отец.

- Но за что ты полюбил чужого ребенка? – потрясенно всмотрелся Лёва в лицо Грачёва.

- Да черт его знает, - беспечно откликнулся тот. – Может быть, за философскую морду. А может, за то, что нашел ответ на свой вопрос. Меня, видишь ли, тоже всегда интересовало, за что мой приемный отец меня принял и любил, как родного. Когда мне тебя сунули тогда в операционной – мне показалось, что это привет от моего собственного отца. Его попытка ответить на мой всегдашний невысказанный вопрос. Его вызов мне. Такой вот эксперимент я для себя провёл. Удачный. Понимаешь?

- И ты что… никогда не жалел, что столько времени на меня потратил?

- Да как тебе сказать, Лёва, - затянулся Грачёв. – Если совсем уж честно – бывает, я жалею, что в своей жизни повстречал твою мать и с тобой связался. Вы лучшее, что со мной случалось; но вы в каком-то смысле и разрушили мою жизнь. Это ничего не значит, это быстро проходит. Уж больно люблю я вас обоих, да и смысл в моей жизни с тех пор другой. Другое удовольствие, на порядок выше, чем былая свобода. Знаешь стих: «Обладал я свободой – невозможной, ничьей. От твоих небосводов не нашел я ключей».

- А какая у тебя раньше свобода была? – полюбопытствовал Лёва.

- Ну, если кратко – свобода жить только собой. Мне нравится вспоминать те времена. Но вернуться в них я бы, пожалуй, не хотел.

- Когда я в твою квартиру на Некрасова ввалился ночевать – ты там с мужиками тусил.

- С одноклассниками. Ну?

- Когда накурено было так, что хоть топор вешай. Вы вспоминали ту твою…. свободу?

- Да, - хмыкнул Даниил. – И ты тем вечером на Некрасова был совсем некстати. Мне тогда как раз хотелось от вас с матушкой твоей как-то отвлечься.

- Прости. Я балбес.

- Точно. Балбес и говнюк, - весело согласился Даниил. – Даже напиться мне не дал, скверный школьник. Такой облом! Я-то рассчитывал уйти в отрыв. А в итоге сидел и гадал, грипп у тебя или сосуды, и мужики как на чудика смотрели.

- Пап, ну я же извинился. Так совпало, день такой был. Идиот этот припёрся в школу…

- Так уж и быть, прощаю. У судьбы есть свой юмор. Знаешь, я ведь решил для себя ещё до встречи с твоей мамой, что и без семьи прекрасно обойдусь. И гляди-ка – обхожусь-таки, причём обхожусь суррогатом, прости за тавтологию. Но даже удовольствие от такого вот суррогата для меня интереснее, чем прежняя свобода. Всё-таки есть в тебе, Лёва, то, чего там у меня не было. Та откровенность, та близость, которую твоя мама, судя по ее дневникам, тоже прекрасно умела строить в детском возрасте. Когда я разговариваю с тобой – все проблемы где-то далеко. Твоя мама тоже обладала таким волшебным свойством. Но как-то это в себе загасила.

- Можно поднять погасший факел волшебства, - рискнул вставить Лёва. Даниил с сомнением посмотрел на него:

- Сейчас я свои задачи иначе вижу. Постарайся ерундой всякой ни от меня, ни от матери твоей не заразиться – хорошо?

- Хорошо, - на всякий случай пообещал Лёва, не вполне понимая, что Грачёв имеет в виду. – А ты никогда не хотел бы иметь своих собственных детей?

- А что значит «свои собственные дети», Лев? - Грачёв с удовольствием затянулся и помолчал, задерживая дым в легких. – Я этого не понимаю с тех самых пор, как мой отец не делал никакой разницы между мной и «своими собственными» детьми.

- Ну… всё-таки свои гены… - теряясь, пробормотал Лёва.

- А-а, вот оно что. Гены, - насмешливо покивал Даниил. – В таком случае я не вижу в своих генах ничего настолько эксклюзивного, чтобы стремиться их во что бы то ни стало передать. И любить того, кому я их передам, лишь на этом основании.

- Ну всё-таки неплохо было бы, если бы у вас с мамой родилась еще дочка, согласись. Разве ты не полюбил бы ее сразу? Мою сестру?

Грачёв против воли заулыбался. Да, помечтать приятно. Просто представить себе такое. Лёва заметил это:

- Ну вот! Поймал тебя. Уже улыбаешься! Да ты бы ее просто обожал, эту дочку!

- Ну конечно, любил бы, Лёва. Ежу понятно, что и дочку любил бы, и сына. Но больше, чем тебя, полюбить бы не смог. Так что свои пределы я уже изучил. Никаких удивительных открытий на этом пути меня бы не ожидало. Хотя да – любил бы. Оказалось, во мне это есть – любить детей. То, чего я в себе никогда бы не предположил. Я думал - будет у меня личная жизнь, девушки там всякие... Но оказалось - всё для меня на твоей матери застопорилось. И...

- А я что, никогда не пытался называть тебя папой? Ну, хотя бы на основании того, что ты мне… ммм…

- Задницу младенческую мыл? – засмеялся Даниил. - Да пытался, конечно. На прогулках, в детском саду и всюду ты быстро всё выяснил и сопоставил факты. По всему выходило, что я тебе отец. Конечно, именно так ты меня и называл. Папа. Да только маменька твоя быстро тебе всё разъяснила. И вмешаться я не мог – формально прав не имею, она мне не жена, - Даниил развел руками. – Не обессудь. Ну что, уже точишь зуб на мать?

- Нет, просто пытаюсь понять, чем она руководствовалась.

- Твоей пользой, Лёва. Она не хотела, чтобы у тебя были иллюзии. Чтобы мой возможный уход причинил тебе боль. Нет сомнений, что она хотела уберечь тебя от удара в поддых от очередного горе-отца. Она тогда еще не знала, что никуда я от вас не денусь.

- Пап, да ты какой-то блаженный, честное слово.

- А что такое?

- Да она же мне просто завидовала! Завидовала, что у меня есть то, чего не было у нее. Её-то ведь бросил родной отец. Тот чокнутый изобретатель, мой дед… Слово «папа» ей самой некому было сказать.

- Ну вот. Пошли уже обвинения, - шутливо остановил Даниил.

- Да просто я подумал: вот так вот трахнешься с кем-то разок, да даже толком и не трахнешься; потом ребенок родится и пытается всё разгрести. Верно ведь?

- Верно, - согласился Даниил. – Грубо, но в целом верно. Но всё-таки ты поаккуратнее с оценкой матери. Кто ты такой, чтобы ее судить? Она, между прочим, свои обязательства перед тобой исполняет по всем пунктам.