За пределом (СИ) - Кири Кирико. Страница 67

Но надо держать себя в руках. К тому же, я почувствовал, как мою ладонь сжала тонкая и хрупкая рука сестры. Я посмотрел на неё, и она лишь улыбнулась. Но это была улыбка через боль и страх, жуткая, грустная, безнадёжная. Именно так улыбалась мать, когда я спросил, что случилось в шесть лет. Она сказала: «Ничего». А в тот день умер мой старший брат. А мои сёстры очень похожи на мать.

Мы выскочили на нужном этаже и тут же бросились в отделение интенсивной терапии. Время, пока мы отмечались, пока нас проводили к палате, казалось таким долгим, словно я там пробыл не один час. Хотелось закричать: «А нельзя ли побыстрее?!».

И ведь столько усилий, столько денег в лекарства, чтоб потом… её просто сбила машина. Можно было сколько угодно проклинать того, кто это сделал, сыпать проклятиями, искать виновного и просить бога покарать подонка. Но это всё бесполезно в нашем мире; пока сам не сделаешь, никто не сделает. Никто даже не почешется, чтоб хоть как-то что-то решить. Всем просто плевать.

Угрозы, проклятия, ненависть — это лишь слова, пустой звук. Всегда имеет значение только материальная реальность.

И реальность была передо мной — моя Наталиэль лежала, подключённая к множеству мониторов, капельниц и всего, что мы только могли купить и не обанкротиться. Всё, что могло поддержать ей немного жизнь, пока мы не решим вопрос, что делать дальше.

Бледная, в этой медицинской маске ИВЛ у рта и носа, она словно готовилась к своему последнему путешествию. Несколько капельниц, соединённых в один катетер, в её руке, это белая простынь, укрывающая её, пиканье приборов — всё словно кричит о том, что это конец.

Она была в сознании. Казалось, что это даётся ей с трудом, ещё немного, и глаза сами закроются, но Наталиэль держалась. Ещё и силы слабо улыбаться нам через маску находила. Ободряюще, даже ласково, словно она хотела сказать, что всё в порядке. Жаль, что это неправда.

Мы пробыли там минут двадцать, пока нас не попросили уйти, сказав, что время вышло, а скоро начнётся обход пациентов. Я до последнего держал её за руку, потому что боялся, что в следующий раз такой возможности у меня уже не будет.

— Я всё исправлю, — пробормотал я, вставая. — На этот раз действительно в последний. Тебе надо лишь немного потерпеть.

Но когда я попытался убрать руку, почувствовал слабое сопротивление — её пальцы едва заметно сжались на моей руке, прежде чем без сил отпустить её. Её губы начали шевелиться, но даже без маски я всё равно бы не услышал, что она говорит. Хотя и понял, словно на это самое мгновение Наталиэль протранслировала слова мне прямиком в голову.

«Не надо».

Они удивительные девушки. Я никогда не пойму их, и не пойму, какую силу по-настоящему обе скрывают в себе.

— Всё будет хорошо, — пробормотал я в ответ и выдавил улыбку. — Я ещё вернусь к тебе, обещаю.

Когда мы покинули коридор отделения интенсивной терапии, я громко выпустил воздух из лёгких, словно задержал дыхание на всё это время. Забавно, но я действительно не помню, чтоб вообще дышал. Натали же не издала ни звука. Она как будто смотрела в одну точку. И так было до тех пор, пока мы не вышли из больницы.

— Ты вновь займёшься этим? — тихо спросила она, не глядя на меня.

— Да.

Она не отговаривала. Может сама хотела спасти Наталиэль настолько, что была готова разрешить мне это. Или же не видела смысла отговаривать. Знала, что я поступлю по-своему, однако такой разговор просто испортит настроение и мне, и ей.

— Ты действительно хочешь вернуться?

— В последний раз. Окажу небольшую услугу, и всё будет хорошо.

— Ты так думаешь?

— Я же сделал, как обещал, верно? — посмотрел я ей в лицо. — Меня попросили оказать услугу, за которую хорошо заплатят, поэтому… я сделаю это.

— Как с теми инкассаторами? — тихо спросила она.

— Если захочешь, то сдашь меня полиции, но после того, как я помогу нашей сестре, хорошо? Я не буду в обиде. Я готов ответить за свои поступки, но только после того, как всё сделаю.

— Я не буду этого делать, — она посмотрела на меня с улыбкой, а вот из глаз капали слёзы. — Ты мой брат. Я люблю тебя любым.

Этим же вечером я набирал телефон Малу. Я должен был пойти на это. Мне просто необходимо был сделать всё возможное. Чтоб достать деньги на операцию. Два миллиона. За одну простую операцию два миллиона — копейки для богачей и неподъёмная сумма для нас, тех, кто никогда в жизни столько в руках не подержит. Потому… у меня нет слова «не могу», не играют роли мои желания и страхи. Я просто должен. Должен…

Я искал отговорки заставить себя это сделать. Позвонить и сказать, что я согласен на дело.

Руки дрожали, как если бы их бил ток. Промахивался мимо кнопок раскладушки, которая уже успел разрядиться и теперь стояла на зарядке.

Несколько раз пришлось отложить телефон и хорошенько вздохнуть полной грудью. Прогуляться по комнате, старясь выбросить из головы все мысли. Возможно, делай мы это в первый раз, мне было бы легче, однако я знал, что это будет, что будет представлять из себя ограбление. И что случится, если нас будет ждать неудача.

Но я должен… Ещё раз, последний, ради того, кто мне дорог… Я не имею права отказаться в пользу себя, жертвуя ею.

Я с трудом смог набрать его телефон, помня его наизусть. Такие телефонные номера лучше не оставлять в памяти телефона. После двух длинных гудков мне ответили. В этот момент моё сердце ёкнуло, словно к виску приставили пистолет.

— Да, — голос Малу я узнал практически сразу.

— Это я. Я согласен, если всё в силе.

Молчание. Всего пара секунд.

— Да, всё в силе. Ты знаешь, где нас искать. Приходи, как сможешь.

И короткие гудки.

Сердце ещё колотилось, заставляя гореть лицо, будто температура в комнате была все сорок, а мы уже закончили разговор, и я вписался в дело. Вот так просто.

Я держал в руках телефон, не чувствуя ничего, кроме собственного сердцебиения. Ничего хорошего. Потому что ничего хорошего и не осталось. И всё из-за денег. Из-за грёбаных ДЕНЕГ!

Телефон полетел в стену и с жалобным треском разлетелся на два куска.

У меня было стойкое желание разгромить комнату, всё сломать и сравнять с землёй. Мне хотелось выйти и наброситься на какого-нибудь придурка, чтоб избить его до полусмерти или чтоб избили меня. Лишь бы выпустить из себя все эти эмоции, всю эту желчь и ненависть. Я чувствовал, как стучало в висках от ярости.

Что было сил я ударил в стену из гипсокартона, и рука вошла туда буквально локоть. Я только что сделал дыру из своей комнаты в коридор. Но легче мне от этого не стало. От слова совсем. Сердце требовало больше разрушений, и я стукнул по тумбочке что было сил. Послышался треск дерева, и верхняя крышка немного прогнулась вниз.

Легче всё равно не стало. Но теперь болел кулак, как символ моей глупости. Можно хоть сколько что-то ломать, но ситуация не измениться. Лучше приберегу свою ненависть для тех, кто действительно её заслуживает.

Глава 32

Я никогда не искал оправдания своим поступкам. Их нет. Нет благородной цели и высшей миссии. Я преступник, такой же, как и остальные, какой бы благородный смысл моим действиям ни приписывал. Совершай ради чего угодно преступления, суть это не изменит — мне за это платят, а преступления останутся преступлениями.

Однажды я посмотрел фильм «Благородный мститель». Это история мужчины, который убивал преступников. Всех подряд — насильники, убийцы, грабители, домушники, угонщики и так далее. Он без разбору истреблял их, и в фильме было показано, что он положительный персонаж. Эдакий герой в плаще, который карает плохих людей.

Позже, повзрослев, я понял посыл того фильма. Иногда приходится переступать закон, чтоб восторжествовала справедливость и добро. Но даже в том возрасте я понимал, что это бред. Видел, что это всё неправильно, даже потому, что все остальные соблюдают закон, а он вдруг решил, что имеет право быть лучше остальных.