Инициация (СИ) - Агеев Денис. Страница 6

– Что случилось, ваше преосвященство? Свои грехи замололи, теперь решили взяться за мои? – спросил я. Неподалеку кто-то сдавленно хохотнул.

На лице Мафусаила-Калеба не дрогнул ни один мускул. Он смерил меня оценивающе-придирчивым взглядом и покачал головой. Выждал несколько секунд и произнес:

– Все никак не можешь усмирить своих демонов, арестант?

– Угу, – кивнул я. – Шалят, окаянные.

– Так я могу помочь. Для этого есть хорошее средство. Проверенное, – сказал он, постучав по черному полимерному корпусу шокер-дубинки. – Я этот жезл денно и нощно замаливаю, чтобы у подобных тебе падших душ был шанс очиститься. А вы все никак не внемлете мне.

– Я уж лучше своими демонами сам займусь. Не нужно их изгонять, ваше святейшество, – натянуто улыбнулся я. Лицо еще помнило вчерашние побои, повторять подобное не было никакого желания. К тому же я знал, что от Падре можно ожидать чего угодно. Особенно после вчерашнего инцидента – ему, скорее всего, как и Носорогу, дали добро на проведение воспитательных работ в отношении меня. Падре же в свою очередь будет только рад такой возможности. Тем более, он давно на меня зуб точит.

Помню, однажды он повалил заключенного и начал дубасить шокером, выкрикивая какие-то отрывистые звуки. Его еле оттащили трое охранников. Еще был случай: как-то раз на прогулке он подозвал к себе заключенного, что-то сказал ему, а потом со всей силы врезал дубинкой в пах, развернулся и как ни в чем ни бывало ушел, насвистывая заунывную мелодию под нос. У него явно проблемы с психикой. И почему начальник тюрьмы его терпит?.. С другой стороны, надзиратели добрыми быть не должны. И мелкие побои, и прилюдные унижения заключенных всегда приветствуются.

Еще бы понять, что этому фальшивому святоше нужно? Неужели Картер приказал снова привести меня к себе?.. Да нет, вряд ли. Я вчера ему ясно дал понять, что в его игры играть не стану. Да и наказал он уже меня.

– Для тебя есть важное сообщение, заключенный одиннадцать-сто четырнадцать, – произнес Мафусаил-Калеб.

Ну вот, начинается. Сейчас он скажет что-то в духе: моя прекрасная жизнь в тюрьме закончилась, а дальше меня будут ожидать только адские муки.

– Ну что начальник тюрьмы хочет от меня на этот раз? Я ему вчера все объяснил.

– Причем здесь господин Картер? – озадаченно нахмурился Падре. – У тебя сообщение с воли. С красной пометкой. Я решил, что тебе это необходимо знать. У нас есть регламент, по которому мы обязаны оповещать заключенных, если к ним приходят срочные письма.

Теперь пришло мое время озадаченно пялиться на надзирателя.

– На мое имя пришло письмо с пометкой «срочно»?

– Да.

– Но… от кого?

– Это известно лишь господу, ну и отправителю письма, разумеется, – развел руками надзиратель. – Но моя работа – отвести тебя в переговорную комнату. Так что давай, топай.

Я озадачился еще больше. Про регламент срочных писем я слышал, тем не менее, меня все равно удивила поспешность выполнения надзирателем своих обязанностей. Раньше за подобным ни он, ни Носорог, ни кто-либо другой замечены не были.

Мы двинулись в переговорную комнату. Прошли по главному помещению до конца и свернули в узкий коридор, который мы называли «дорогой в прошлое» и который заканчивался стальной дверью. По этому коридору я ходил не чаще одного раза в два месяца, как позволял этот чертов тюремный регламент, и от последнего моего визита прошло едва ли чуть больше трех недель.

Подгоняемый надзирателем, я шел по «дороге в прошлое», и моя тревога с каждым шагом нарастала. В этом мире не так много людей, которым было все еще не наплевать на заключенного Алекса Хоксвелла, посмевшего нарушить приказ командования и за это лишившегося почти всех благ цивилизации. Родители и друзья детства погибли при бомбардировке Лямории. Оставался еще дядька со стороны отца, который покинул родную планету задолго до начала войны, но от него я не получал вестей уже много лет. Да и он всего один раз еще в самом начале моего заключения отправил мне письмо с соболезнованиями и пожеланиями не падать духом. Спасибо, мать твою, больше. Без его напутствий я бы не справился. Впрочем, мне всегда было на него наплевать, как и моему отцу.

В результате, если не кривить душой и быть честным с собой до конца, то в мире оставался только один человек, которому я был небезразличен. И с ним, а вернее с ней, я уже выходил на связь в упомянутые три недели назад.

– Шевелись, заключенный, – толкнул меня в спину концом дубинки Падре. – Иисус всегда говорил, что тот, кто не торопится жить, стремится к самоубийству. А самоубийство – грех.

– Не неси бред, святой отец. Иисус ничего подобного не говорил. Ты это только что придумал, – сказал я.

– Закрой рот, – с затаенной угрозой посоветовал Мафусаил-Калеб.

Мы как раз дошли до двери, и надзиратель коснулся ладонью сенсорной панели справа. Стальная пластина со стальным визгом поднялась.

– У тебя пять минут. – Он снова толкнул меня в спину, я сделал пару шагов вперед, и дверь позади меня закрылась.

Переговорная комната представляла собой квадратное помещение площадью девять квадратных метров. С голых серых стен местами облезла краска. Один из трех светильников, тускло взирающих на несчастных заключенных с потолка, не работал.

Сюда не помешало бы поставить кресло или хотя бы стул, но заключенным такая роскошь не полагалась, поэтому все голописьма и аудиосообщения приходилось принимать стоя.

Лампы начали быстро тускнеть, предвещая запуск сообщения, и в груди у меня тревожно закололо. Чертова красная пометка не давала покоя.

Пространство в середине помещения мелькнуло, а через миг на этом месте появилось голографическое изображение знакомого мне силуэта. Ошибка исключалась – я слишком хорошо знал ее фигуру и каждый изгиб тела. Еще через миг изображение стало четче, и передо мной предстала она – Кларисса Вон. Среднего роста девушка с черными длинными волосами, правильными чертами лица и немного раскосыми глазами. С тех давних пор, когда я видел ее в последний раз, она почти не изменилась. Ей уже было чуть за тридцать, но благодаря хорошей генетике выглядела она едва ли на двадцать три. Ее полупрозрачный силуэт, от которого исходило привычное голографическое свечение, чуть подрагивал.

Именно благодаря этой девушке я еще окончательно не утратил смысла жизни и знал, для чего просыпаюсь каждый день. И уж точно благодаря ей тяготы тюремной жизни переносились гораздо легче.

– Привет, Алекс, – прозвучал ее мелодичный голос, усиленный динамиками. Между тем я отметил, что в нем проскользнула легкая тревога. Хотя, возможно, мне это только показалось.

Девушка выждала короткую паузу и вздохнула. До этого она смотрела прямо, и мне казалось, что ее взгляд направлен на меня. Но потом она резко опустила голову и снова вздохнула. Подняла взгляд, и в нем теперь ясно читалась вымученная тоска.

– Я понимаю, что ты удивлен этому сообщению. Возможно, даже немного встревожен. Но я… – снова выждала короткую паузу и чуть покачала головой. – Я не могу больше ждать. Знаешь, эта такая мука – хотеть сказать нечто важное, но постоянно откладывать. Но теперь я готова. Точно готова.

Легкая дрожь в голосе Клариссы мне совсем не нравилась. Удары моего сердца стали стремительно набирать обороты. Я ощутил, как во рту начало сохнуть.

– Все эти годы, Алекс, все эти долгие восемь лет я мечтала лишь об одном – чтобы ты, наконец, вернулся. Десятки раз я представляла, как встречаю тебя после твоего освобождения. Обнимаю, целую. Я мечтала, что мы с тобой улетим на какую-нибудь далекую планету Федерации подальше от суматохи, политики и постоянных распрей. Проигрывала это в голове раз за разом.

Девушка умолкла и снова опустила голову, потом подняла. Ее взгляд отражал вселенскую тоску, но такую тоску, с которой она уже справилась. Осталось сделать лишь последний рывок – и все. И она его сделала, сказав:

– Мы расстаемся, Алекс. Да. Для тебя это, конечно, станет ударом, но я решила нанести его тебе. Во всяком случае, лучше так, чем просто внезапно пропасть, как будто меня никогда и не существовало. Признаюсь, поначалу именно так я и хотела поступить, но потом подумала и решила, что сказать все лоб будет правильнее. Ты сильный, Алекс. Ты справишься. Мы оба это отлично знаем. Не будь ты таким, то не решился бы на то, из-за чего попал в тюрьму…